Poirot's Christmas by Agatha Christie

 I

Stephen pulled up the collar of his coat as he walked briskly along the platform. Overhead a dim fog clouded the station. Large engines hissed superbly, throwing off clouds of steam into the cold raw air. Everything was dirty and smoke-grimed.

Stephen thought with revulsion:

‘What a foul country – what a foul city!’

His first excited reaction to London, its shops, its restaurants, its well-dressed, attractive women, had faded. He saw it now as a glittering rhinestone set in a dingy setting. Supposing he were back in South Africa now…He felt a quick pang of homesickness. Sunshine – blue skies – gardens of flowers – cool blue flowers – hedges of plumbago – blue convolvulus clinging to every little shanty.

And here – dirt, grime, and endless, incessant crowds – moving, hurrying – jostling. Busy ants running industriously about their ant-hill.

For a moment he thought, ‘I wish I hadn’t come…’

Then he remembered his purpose and his lips set back in a grim line. No, by hell, he’d go on with it! He’d planned this for years. He’d always meant to do – what he was going to do. Yes, he’d go on with it!

Часть I

22 декабря

Стивен поднял воротник пальто и быстро зашагал по перрону. Густая пелена тумана окутала вокзал. Тяжелые локомотивы, шипя, извергали в морозный воздух облака дыма. Все вокруг – и перрон, и вокзал, и пути – было каким-то грязным, закопченным.

– Экая угрюмая страна! – сказал Стивен себе самому. – И какой серый город!

Лондон поначалу восхитил его блеском ресторанов, витрин, множеством изящных, со вкусом одетых женщин. Но первое впечатление быстро прошло. А блеск... Грязь в сточной канаве тоже блестит... Как хочется домой, в Южную Африку! Стивена вдруг охватила острая тоска по родным местам, где сияет солнце, где под синим-синим небом в садах растут необыкновенные голубые цветы – пеларгонии. Где самый последний блокгауз до крыши увит пестрыми вьюнками. А здесь – все серо, кругом грязь и копоть, толкотня и суета. Несметные толпы на улицах этого человеческого муравейника. На миг Стивен подумал: век бы сюда не приезжать! Но тут он вспомнил, что привело его в Англию, и сжал губы. Нет, черт возьми, отступать поздно. Он долгие годы вынашивал свой план. Теперь предстояло осуществить его.

The sad proud eyes of the South…It was all wrong that this girl should be sitting in this train among these dull, drab-looking people – all wrong that she should be going into the dreary midlands of England. She should have been on a balcony, a rose between her lips, a piece of black lace draping her proud head, and there should have been dust and heat and the smell of blood – the smell of the bull-ring – in the air…She should be somewhere splendid, not squeezed into the corner of a third-class carriage. He was an observant man. He did not fail to note the shabbiness of her little black coat and skirt, the cheap quality of her fabric gloves, the flimsy shoes and the defiant note of a flame-red handbag. Nevertheless splendour was the quality he associated with her. Shewas splendid, fine, exotic…What the hell was she doing in this country of fogs and chills and hurrying industrious ants? He thought, ‘I’ve got to know who she is and what she’s doing here…I’ve got to know…’

II

Pilar sat squeezed up against the window and thought how very odd the English smelt…It was what had struck her so far most forcibly about England – the difference of smell. There was no garlic and no dust and very little perfume. In this carriage now there was a smell of cold stuffiness – the sulphur smell of the trains – the smell of soap and another very unpleasant smell – it came, she thought, from the fur collar of the stout woman sitting beside her. Pilar sniffed delicately, imbibing the odour of mothballs reluctantly. It was a funny scent to choose to put on yourself, she thought.

A whistle blew, a stentorian voice cried out something and the train jerked slowly out of the station. They had started. She was on her way…

Her heart beat a little faster. Would it be all right? Would she be able to accomplish what she had set out to do? Surely – surely – she had thought it all out so carefully…She was prepared for every eventuality. Oh, yes, she would succeed – she must succeed…The curve of Pilar’s red mouth curved upwards. It was suddenly cruel, that mouth. Cruel and greedy – like the mouth of a child or a kitten – a mouth that knew only its own desires and that was as yet unaware of pity. She looked round her with the frank curiosity of a child. 

All these people, seven of them – how funny they were, the English! They all seemed so rich, so prosperous – their clothes – their boots – Oh! undoubtedly England was a very rich country as she had always heard. But they were not at all gay – no, decidedly not gay.

That was a handsome man standing in the corridor…Pilar thought he was very handsome. She liked his deeply bronzed face and his high-bridged nose and his square shoulders. More quickly than any English girl, Pilar had seen that the man admired her. She had not looked at him once directly, but she knew perfectly how often he had looked at her and exactly how he had looked.

She registered the facts without much interest or emotion. She came from a country where men looked at women as a matter of course and did not disguise the fact unduly. She wondered if he was an Englishman and decided that he was not.

‘He is too alive, too real, to be English,’ Pilar decided. ‘And yet he is fair. He may be perhaps Americano.’ He was, she thought, rather like the actors she had seen in Wild West films.

An attendant pushed his way along the corridor.

‘First lunch, please. First lunch. Take your seats for first lunch.’ 

Странно они выглядят, эти англичане! Насколько можно судить по их внешнему виду, по одежде и обуви, они – люди зажиточные. В жизни им сопутствует удача. Англия, без сомнения, страна очень богатая, ей всегда говорили об этом. Но этих людей не назовешь радостными! Никак не назовешь!

В проходе Пилар увидела симпатичного мужчину. Даже очень симпатичного. Ей понравилось его загорелое лицо, точеный нос, широкие плечи. Глядя в сторону, Пилар заметила восхищенные взгляды мужчины значительно быстрее, чем это сделала бы англичанка. Нельзя сказать, чтобы эти взгляды так уж удивили ее. Она была родом из страны, где мужчинам позволено откровенно любоваться женской красотой. Но она спросила себя, англичанин ли этот мужчина?

Нет, для англичанина он чересчур живой и непосредственный, решила она. Но он не южанин, волосы почти светлые. Наверное, американец. Он и в самом деле напомнил ей героя вестернов.

По коридору вагона пробирался официант:

• Обед первой очереди. Пожалуйста, займите свои места, кто обедает в первую очередь.

The seven occupants of Pilar’s carriage all held tickets for the first lunch. They rose in a body and the carriage was suddenly deserted and peaceful.

Pilar quickly pulled up the window which had been let down a couple of inches at the top by a militant-looking, grey-haired lady in the opposite corner. Then she sprawled comfortably back on her seat and peered out of the window at the northern suburbs of London. She did not turn her head at the sound of the door sliding back. It was the man from the corridor, and Pilar knew, of course, that he had entered the carriage on purpose to talk to her.

She continued to look pensively out of the window.

Stephen Farr said:Would you like the window down at all?’Pilar replied demurely:‘On the contrary. I have just shut it.’She spoke English perfectly, but with a slight accent. During the pause that ensued, Stephen thought: A delicious voice. It has the sun in it… It is warm like a summer night…’Pilar thought: ‘I like his voice. It is big and strong. He is attractive – yes, he is attractive.’

Stephen said: ‘The train is very full.’

‘Oh, yes, indeed. The people go away from London, I suppose, because it is so black there.’ 

Pilar had not been brought up to believe that it was a crime to talk to strange men in trains. She could take care of herself as well as any girl, but she had no rigid taboos.

If Stephen had been brought up in England he might have felt ill at ease at entering into conversation with a young girl. But Stephen was a friendly soul who found it perfectly natural to talk to anyone if he felt like it.

He smiled without any self-consciousness and said:

‘London’s rather a terrible place, isn’t it?’

‘Oh, yes. I do not like it at all.’

‘No more do I.’

Pilar said: ‘You are not English, no?’

‘I’m British, but I come from South Africa.’

‘Oh, I see, that explains it.’

‘Have you just come from abroad?’

Pilar nodded. ‘I come from Spain.’

Stephen was interested.

‘From Spain, do you? You’re Spanish, then?’

‘I am half Spanish. My mother was English. That is why I talk English so well.’

‘What about this war business?’ asked Stephen.

 – В поезде довольно много народу, – сказал Стивен.

– Конечно. Люди едут из Лондона, потому что он кажется им чересчур грязным и мрачным.

Пилар не считала, что разговаривать с незнакомыми мужчинами – неэтично. Она была строгих правил, но предпочитала определять эти правила сама, а не следовать чужим моральным предписаниям.

Если бы Стивен вырос в Англии, он бы, наверное, чувствовал себя неловко, беседуя таким образом с девушкой. Но Стивен был мужчиной рискованным и любезным. Ему казалось совершенно естественным, что люди разговаривают друг с другом, если хотят пообщаться. А потому он с пониманием улыбнулся.

– Лондон – ужасный город, – сказала Пилар. – Или вы не находите?

– Разумеется. Мне он ничуть не понравился. Пилар посмотрела на него:

– Вы ведь не англичанин, правда?

– Я – гражданин Британской Империи. Но из Южной Африки.

– Тогда все понятно.

– А вы иностранка? Пилар кивнула:

– Я из Испании.

Стивен был явно заинтригован.

– Значит, вы испанка?

– Только наполовину. Мама моя была англичанкой, потому я говорю по-английски.Там у вас в Испании война...

‘It is very terrible, yes – very sad. There has been damage done, quite a lot – yes.’

‘Which side are you on?’ Pilar’s politics seemed to be rather vague. In the village where she came from, she explained, nobody had paid very much attention to the war. ‘It has not been near us, you understand. The Mayor, he is, of course, an officer of the Government, so he is for the Government, and the priest is for General Franco – but most of the people are busy with the vines and the land, they have not time to go into these questions.’

‘So there wasn’t any fighting round you?’

Pilar said that there had not been. ‘But then I drove in a car,’ she explained, ‘all across the country and there was much destruction. And I saw a bomb drop and it blew up a car – yes, and another destroyed a house. It was very exciting!’

Stephen Farr smiled a faintly twisted smile.So that’s how it seemed to you?’It was a nuisance, too,’ explained Pilar. ‘Because I wanted to get on, and the driver of my car, he was killed.’Stephen said, watching her:That didn’t upset you?’ Pilar’s great dark eyes opened very wide.

‘Everyone must die! That is so, is it not? If it comes quickly from the sky – bouff – like that, it is as well as any other way. One is alive for a time – yes, and then one is dead. That is what happens in this world.’Stephen Farr laughed.‘I don’t think you are a pacifist.’You do not think I am what?’ Pilar seemed puzzled by a word which had not previously entered her vocabulary.Do you forgive your enemies, senorita?’Pilar shook her head.I have no enemies. But if I had–’‘Well?’ He was watching her, fascinated anew by the sweet, cruel upward-curving mouth.

Pilar said gravely:If I had an enemy – if anyone hated me and I hated them – then I would cut my enemy’s throat likethis…’She made a graphic gesture.It was so swift and so crude that Stephen Farr was momentarily taken aback. He said:

 – Каждому однажды суждено умереть. А такая смерть лучше, чем всякая другая. Прямо с неба – раз, и готово! Прожил, сколько тебе отмерено, и умер. Так уж устроен мир.

Стивен Фарр засмеялся:

– Так, значит, вы не пацифистка?

– Как видите.Это слово явно еще не вошло в словарный запас Пилар.– Вы не склонны прощать своих врагов, сеньорита? Пилар покачала головой:

– У меня нет врагов. Но если бы были... Стивен вдруг увидел девушку совсем иной и не мог отвести взгляда от ее жестко сжатых губ.– Если бы у меня был враг, который бы меня ненавидел, я бы просто перерезала ему глотку. Вот так.

И она сделала красноречивый жест. Жест этот, быстрый и безжалостный, заставил Стивена Фарра внутренне содрогнуться.

‘You are a bloodthirsty young woman!’

Pilar asked in a matter-of-fact tone:

‘What would you do to your enemy?’

He started – stared at her, then laughed aloud.

‘I wonder–’ he said. ‘I wonder!’

Pilar said disapprovingly:But surely – you know.’‘But surely – you know.’He checked his laughter, drew in his breath and said in a low voice:Yes. I know…’Then with a rapid change of manner, he asked:What made you come to England?’ Pilar replied with a certain demureness.

‘I am going to stay with my relations – with my English relations.’‘I see.’He leaned back in his seat, studying her – wondering what these English relations of whom she spoke were like – wondering what they would make of this Spanish stranger…trying to picture her in the midst of some sober British family at Christmas time.Pilar asked: ‘Is it nice, South Africa, yes?’He began to talk to her about South Africa. She listened with the pleased attention of a child hearing a story. He enjoyed her naive but shrewd questions and amused himself by making a kind of exaggerated fairy story of it all.

The return of the proper occupants of the carriage put an end to this diversion. He rose, smiled into her eyes, and made his way out again into the corridor. As he stood back for a minute in the doorway, to allow an elderly lady to come in, his eyes fell on the label of Pilar’s obviously foreign straw case. He read the name with interest – Miss Pilar Estravados – then as his eye caught the address it widened to incredulity and some other feeling – Gorston Hall, Longdale, Addlesfield.

He half turned, staring at the girl with a new expression – puzzled, resentful, suspicious…He went out into the corridor and stood there smoking a cigarette and frowning to himself…

III

In the big blue and gold drawing-room at Gorston Hall Alfred Lee and Lydia, his wife, sat discussing their plans for Christmas. Alfred was a squarely built man of middle age with a gentle face and mild brown eyes. His voice when he spoke was quiet and precise with a very clear enunciation. His head was sunk into his shoulders and he gave a curious impression of inertia. Lydia, his wife, was an energetic, lean greyhound of a woman. She was amazingly thin, but all her movements had a swift, startled grace about them.

There was no beauty in her careless, haggard face, but it had distinction. Her voice was charming.

Alfred said:

‘Father insists! There’s nothing else to it.’

Lydia controlled a sudden impatient movement. She said:

‘Must you always give in to him?’

‘He’s a very old man, my dear–’

‘Oh, I know – I know!’

‘He expects to have his own way.’

Lydia said dryly: 

‘Naturally, since he has always had it! But some time or other, Alfred, you will have to make a stand.’‘What do you mean, Lydia?’’

***

В большой, убранной в голубых и золотых тонах комнате в Гостон Холле сидели Альфред Ли и Лидия, его жена, занятые рождественскими планами. Альфред был слегка неуклюжим мужчиной средних лет, с приятным лицом и мягким взглядом карих глаз. Голос его звучал уверенно, говорил он четко и с расстановкой. Лидия выглядела, как чистокровная, сильная скаковая лошадка. Она была на удивление стройной, все ее движения отличались нервной грацией. Ее худое лицо нельзя было назвать красивым, но оно производило впечатление породистого человека. Голос ее звучал очаровательно.

– Отец настаивает на этом, – сказал Альфред, – тут уж ничего не поделаешь.

Лидия хотела было вспылить, но сдержалась.

– И ты всегда будешь идти у него на поводу? – спросила она.

– Он очень старый человек, дорогая.

– Да, я знаю! Знаю!

– Он считает само собой разумеющимся, что все будет так, как он того захочет.- Как же! Ведь так было всегда, – сухо отметила Лидия. – Но рано или поздно тебе придется показать свой характер, Альфред.- Что ты хочешь этим сказать, Лидия?

He stared at her, so palpably upset and startled, that for a moment she bit her lip and seemed doubtful whether to go on.

Alfred Lee repeated:‘What do you mean, Lydia?’

She shrugged her thin, graceful shoulders.

She said, trying to choose her words cautiously:

‘Your father is – inclined to be – tyrannical–’

‘He’s old.’ And will grow older. And consequently more tyrannical. Where will it end? Already he dictates our lives to us completely. We can’t make a plan of our own! If we do, it is always liable to be upset.’ Alfred said: Father expects to come first. He is very good to us, remember.’‘Oh! good to us!’Very good to us.’Alfred spoke with a trace of sternness.

‘Lydia said calmly:‘You mean financially?’Yes. His own wants are very simple. But he never grudges us money. You can spend what you like on dress and on this house, and the bills are paid without a murmur. He gave us a new car only last week.’ ‘As far as money goes, your father is very generous, I admit,’ said Lydia. ‘But in return he expects us to behave like slaves.’Slaves?’‘That’s the word I used. You are his slave, Alfred. If we have planned to go away and Father suddenly wishes us not to go, you cancel your arrangements and remain without a murmur! If the whim takes him to send us away, we go…We have no lives of our own – no independence.’ Her husband said distressfully:

‘I wish you wouldn’t talk like this, Lydia. It is very ungrateful. My father has done everything for us…’

She bit off a retort that was on her lips. She shrugged those thin, graceful shoulders once more.

Alfred said:

‘You know, Lydia, the old man is very fond of you–’

His wife said clearly and distinctly:

‘I am not at all fond of him.’‘Lydia, it distresses me to hear you say things like that. It is so unkind–’Perhaps. But sometimes a compulsion comes over one to speak the truth.’

‘If Father guessed–’ ‘Your father knows perfectly well that I do not like him! It amuses him, I think.’

‘Really, Lydia, I am sure you are wrong there. He has often told me how charming your manner to him is.’ Naturally I’ve always been polite. I always shall be. I’m just letting you know what my real feelings are. I dislike your father, Alfred. I think he is a malicious and tyrannical old man. He bullies you and presumes on your affection for him. You ought to have stood up to him years ago.’

Лидия сдержала слово, готовое было сорваться с ее губ, и только снова пожала узкими плечами.

– Отец действительно любит тебя, Лидия.

Ответ был прямым и категоричным:

– А я его терпеть не могу.– Лидия! Как ты можешь говорить такое? Это так нелюбезно... Если бы отец это знал...

– Твой отец знает, что я его не люблю, и мне кажется, это доставляет ему удовольствие. - Нет, тут ты ошибаешься, определенно ошибаешься. Он частоговорил мне, как ты всегда мила с ним. – Конечно, я веду себя с ним вежливо и всегда буду вести себя так. О том, что я на самом деле чувствую, я сказала только тебе. Я не могу выносить твоего отца, Альфред. Считаю его злым человеком с замашками тирана. Он тебя просто запугал и еще рассчитывает на твою сыновнюю любовь! Тебе следовало уже несколько лет назад восстать против этого.

‘I don’t think I like her very much. She is very good-looking – but I sometimes think she is like one of those beautiful pears one gets – they have a rosy flush and a rather waxen appearance–’ He shook his head.

‘And they’re bad inside?’ said Lydia. ‘How funny you should say that, Alfred!’

‘Why funny?’

She answered:

‘Because – usually – you are such a gentle soul. You hardly ever say an unkind thing about anyone. I get annoyed with you sometimes because you’re not sufficiently – oh, what shall I say? – sufficiently suspicious – not worldly enough!’

Her husband smiled. ‘The world, I always think, is as you yourself make it.’Lydia said sharply:No! Evil is not only in one’s mind. Evil exists!You seem to have no consciousness of the evil in the world. I have. I can feel it. I’ve always felt it – here in this house–’ She bit her lip and turned away.

Alfred said, ‘Lydia–’ But she raised a quick admonitory hand, her eyes looking past him at something over his shoulder. Alfred turned.

A dark man with a smooth face was standing there deferentially.Lydia said sharply:

– Я не особенно ее люблю, – буркнул Альфред. – Она очень хорошо выглядит. Но иногда я не могу отделаться от ощущения, что она – как те груши с розовой кожицей и блестящими боками... – он запнулся.

– ...которые оказываются гнилыми внутри? – закончила Лидия. – Странно, что ты говоришь это, ведь ты всегда так мил и никогда не говоришь ничего дурного о ком бы то ни было. Иногда это меня просто выводит из себя, потому что мне кажется, что ты – как бы это выразиться – слишком доверчив, не знаешь жизни.

Муж улыбнулся:– Жизнь, я думаю, всегда именно такова, какой ты сам ее видишь.Нет, – резко ответила Лидия. – Зло живет не только в наших мыслях! Зло существует реально! Ты, кажется, этого не знаешь, зато я знаю! Я это чувствую, я всегда это чувствовала... в этом доме...Она закусила губу и отвернулась. Но прежде, чем Альфред успел что-то ответить, она предостерегающе подняла руку и посмотрела через его плечо. Позади Альфреда стоял смуглый человек с гладко выбритым лицом, склонившийся в почтительной позе.

Her husband shook his head.

‘I can’t imagine. I can’t even think of anyone it might be likely to be.’

They stared at each other. Then Lydia said, with a sudden twist of her expressive mouth:

‘Do you know what I think, Alfred?’

‘What?’

‘I think your father has been bored lately. I think he is planning a little Christmas diversion for himself.’ 

‘By introducing two strangers into a family gathering?’

‘Oh! I don’t know what the details are – but I do fancy that your father is preparing to – amuse himself.’

‘I hope he will get some pleasure out of it,’ said Alfred gravely. ‘Poor old chap, tied by the leg, an invalid – after the adventurous life he has led.’

Lydia said slowly:

‘After the – adventurous life he has led.’

The pause she made before the adjective gave it some special though obscure significance. Alfred seemed to feel it. He flushed and looked unhappy.She cried out suddenly:

‘How he ever had a son like you, I can’t imagine! You two are poles apart. And he fascinates you – you simply worship him!’Alfred said with a trace of vexation:

 – Понятия не имею. Я и в самом деле не могу себе представить, кто бы это мог быть.

Некоторое время супруги удивленно смотрели друг на друга, затем выразительные губки Лидии слегка искривились.

– Знаешь, что я думаю, Альфред? Видимо, твой отец довольно сильно скучал в последнее время, и сейчас он решил преподнести себе какой-то рождественский сюрприз.

– Пригласив чужих на семейный праздник?

– Ну, деталей я не знаю, но у меня такое чувство, что твой отец решил устроить себе какое-то развлечение.

 – И слава Богу. Хорошо, если это и в самом деле развлечет его, – сказал Альфред совершенно серьезно. – Несчастный старик – из-за своей ноги он теперь инвалид... И это после той бурной жизни, полной приключений, которую он вел раньше.

– После той бурной жизни, полной приключений, которую он вел раньше, – медленно повторила Лидия.

Пауза, сделанная ею перед словами «бурной и полной приключений», придала всему предложению особый, скрытый смысл.

Альфред, кажется, почувствовал это, потому что покраснел и сконфузился.

Вдруг она вышла из себя:

– И как только у него появился такой сын, как ты?! Не могу понять! Вы же как два разных полюса, и при этом его влияние на тебя так велико, ты так его почитаешь!

Теперь и Альфред рассердился всерьез.

Lydia was murmuring to herself:

‘Yes, that’s exactly right – exactly what I want.’

Alfred said: What’s this latest work of art?’

She started, for she had not heard him come up.

‘This? Oh, it’s the Dead Sea, Alfred. Do you like it?’

He said, ‘It’s rather arid, isn’t it? Oughtn’t there to be more vegetation?’She shook her head.

‘It’s my idea of the Dead Sea. It is dead, you see–’

‘It’s not so attractive as some of the others.’

‘It’s not meant to be specially attractive.’

Footsteps sounded on the terrace. An elderly butler, white-haired and slightly bowed, was coming towards them. Mrs George Lee on the telephone, madam. She says will it be convenient if she and Mr George arrive by the five-twenty tomorrow?’‘Yes, tell her that will be quite all right.’

– Да. Именно так я себе это и представляла, именно так, – бормотала Лидия себе под нос.

– И что же представляет твое новое произведение искусства? – спросил Альфред.

Она испугалась, потому что не слышала, как он подошел.– Это Мертвое море, Альфред. Тебе нравится?

– А тебе не кажется, что ты сделала его чересчур пустынным? По-моему, можно было бы посадить вокруг побольше растительности.

Она покачала головой:– Нет, именно таким я себе представляю Мертвое море... На самом деле мертвым, понимаешь...На террасе раздались шаги. Пожилой седовласый дворецкий подошел к ним, почтительно склонившись.– Звонит миссис Ли, жена мистера Джорджа, мадам. Она спрашивает: хорошо ли будет, если она и мистер Джордж приедут поездом на 5.20?- Скажи ей, что это нас вполне устраивает.

‘Thank you, madam.’

The butler hurried away. Lydia looked after him with a softened expression on her face. 

‘Dear old Tressilian. What a standby he is! I can’t imagine what we should do without him.’

Alfred agreed.

‘He’s one of the old school. He’s been with us nearly forty years. He’s devoted to us all.’

Lydia nodded.

‘Yes. He’s like the faithful old retainers of fiction. I believe he’d lie himself blue in the face if it was necessary to protect one of the family!’

Alfred said: I believe he would…Yes, I believe he would.’ Lydia smoothed over the last bit of her shingle.‘There,’ she said. ‘That’s ready.’‘Ready?’ Alfred looked puzzled.She laughed. For Christmas, silly! For this sentimental family Christmas we’re going to have.’

Дворецкий ушел. Лидия проводила его чуть ли не влюбленным взглядом.

– Славный старый Трессильян. Не знаю, чтобы мы без него делали.

– Да, – согласился Альфред. – Это человек еще старой школы. Он у нас в доме уже сорок лет, и мне кажется, что он любит нас всех, каждого по-своему.

Лидия кивнула:

– Я думаю, он даже солжет под присягой, если речь пойдет о том, чтобы защитить кого-то из семьи.

– Он это сделал бы, – сказал Альфред тихо. – Думаю, он действительно на это способен.

Лидия подровняла свой берег из камешков и проговорила:

– Ну, вот и готово.

– Готово? К чему? – спросил Альфред настороженно.- К Рождеству, дурачок, – засмеялась она. – К нашему полному самых добрых чувств семейному празднику.

IV

David was reading the letter. Once he screwed it up into a ball and thrust it away from him. Then, reaching for it, he smoothed it out and read it again.

Quietly, without saying anything, his wife, Hilda, watched him. She noted the jerking muscle (or was it a nerve?) in his temple, the slight tremor of the long delicate hands, the nervous spasmodic movements of his whole body. When he pushed aside the lock of fair hair that always tended to stray down over his forehead and looked across at her with appealing blue eyes she was ready.

‘Hilda, what shall we do about it?’

Hilda hesitated a minute before speaking. She had heard the appeal in his voice. She knew how dependent he was upon her – had always been ever since their marriage – knew that she could probably influence his decision finally and decisively. But for just that reason she was chary of pronouncing anything too final. She said, and her voice had the calm, soothing quality that can be heard in the voice of an experienced nannie in a nursery:‘It depends on how you feel about it, David.’ A broad woman, Hilda, not beautiful, but with a certain magnetic quality. Something about her like a Dutch picture. Something warming and endearing in the sound of her voice. Something strong about her – the vital hidden strength that appeals to weakness. An over-stout dumpy middle-aged woman – not clever – not brilliant – but with something about her that you couldn’t pass over. Force! Hilda Lee had force!

Дейвид прочитал письмо. После этого он скомкал бумагу и выбросил ее. Затем снова поднял, тщательно разгладил и внимательно прочитал еще раз.

Его жена Хильда молча взирала на него. Она заметила, как у него на виске задергался мускул (может быть, это был нерв?), как слабо задрожали его длинные выразительные руки и как все тело напряглось от возбуждения. Когда он убрал со лба прядь светлых волос и посмотрел на нее, она была спокойна и готова ко всему.

– Хильда, что нам делать?

Хильда долго молчала, прежде чем ответить. Она услышала в его

словах просьбу о помощи, и знала, насколько зависим от нее был Дейвид, – всегда, со дня их свадьбы, знала, что могла оказать особое влияние на его окончательные намерения. Но именно поэтому она не торопилась высказывать свое решающее мнение.

Голос ее прозвучал нежно, как у некоторых медсестер, лечащих детей.

– Все зависит от того, насколько ты способен это вынести, Дейвид. Хильда была статной дамой. Не отличалась красотой, но чем-то привлекала к себе. Она напоминала женщин с картин голландских мастеров. Голос ее был теплым и глубоким. От нее исходили сила и спокойствие. Она обладала той уверенностью в жизни, которая неудержимо приковывает слабых людей. Слегка полноватая, невысокая женщина средних лет, не очень умна, не слишком привлекательна, однако ее просто невозможно было не заметить. Да, Хильда Ли обладала силой.

David got up and began pacing up and down. His hair was practically untouched by grey. He was strangely boyish-looking. His face had the mild quality of a Burne Jones knight. It was, somehow, not very real…

He said, and his voice was wistful:

‘You know how I feel about it, Hilda. You must.’

‘I’m not sure.’

‘But I’ve told you – I’ve told you again and again! How I hate it all – the house and the country round and everything! It brings back nothing but misery. I hated every moment that I spent there! When I think of it – of all that sshe suffered – my mother…’

His wife nodded sympathetically.

‘She was so sweet, Hilda, and so patient. Lying there, often in pain, but bearing it – enduring everything. And when I think of my father’ – his face darkened – ‘bringing all that misery into her life – humiliating her – boasting of his love affairs – constantly unfaithful to her and never troubling to conceal it.’

Hilda Lee said: She should not have put up with it. She should have left him.’ He said with a touch of reproof:

Дейвид встал и начал ходить по комнате. У него еще не было ни сединки в волосах, а лицо было просто мальчишеским.

– Ты знаешь, на что я способен, Хильда, ты должна это знать, – сказал он серьезно.

– Я не совсем уверена.

– Но я же тебе очень часто говорил, как я все ненавижу: тот дом и тот пейзаж за окном, и все остальное. Все это только напоминает о прошлых несчастьях. Я ни единого часа не был счастлив там! Стоит мне только подумать... как сильно она страдала, – моя мама.

Жена закивала, стремясь успокоить его.

– Она была так мила, Хильда, так терпелива. Ведь она часто испытывала ужасные боли. А когда я думаю о своем отце...

На лицо его набежала тень.

– Какой несчастной он сделал ее, как унижал, хвастаясь своими любовными приключениями, как он ее постоянно обманывал и как много скрывал от нее.

– Ей не следовало этого терпеть, она должна была его оставить, – возразила Хильда.

‘She was too good to do that. She thought it was her duty to remain. Besides, it was her home – where else should she go?’

‘She could have made a life of her own.’

David said fretfully:

‘Not in those days! You don’t understand. Women didn’t behave like that. They put up with things. They endured patiently. She had us to consider. Even if she divorced my father, what would have happened? He would probably have married again. There might have been a second family.Our interests might have gone to the wall. She had to think of all those considerations.’

Hilda did not answer.

David went on:

‘No, she did right. She was a saint! She endured to the end – uncomplainingly.’

Hilda said, ‘Not quite uncomplainingly or you would not know so much, David!’

He said softly, his face lighting up:

‘Yes – she told me things – She knew how I loved her. When she died–’

He stopped. He ran his hands through his hair.

‘Hilda, it was awful – horrible! The desolation! She was quite young still, she needn’t have died.He killed her – my father! He was responsible for her dying. He broke her heart. I decided then that I’d not go on living under his roof. I broke away – got away from it all.’

– Для этого она была слишком добра, – сказал он с мягким упреком, – она считала своим долгом терпеть все это, и, кроме того, там ведь был ее дом. Куда же ей было идти?

– Она смогла бы устроить собственную жизнь.

– В те времена? Совершенно исключено, – взволнованно ответил он. – Ты этого не понимаешь. Женщины тогда вели себя совсем иначе. Они взваливали на себя ношу, многое терпеливо сносили. К тому же она думала о нас, детях. Если бы она развелась с отцом, то, наверное, сразу вышла бы замуж. Появилась бы вторая семья, наши интересы, вероятно, отошли бы на второй план. Мама не могла так поступить.

Хильда продолжала молчать.

 – Нет, она сделала все как надо. Она была святой женщиной. Она следовала своему горькому жребию, не жалуясь, до конца.

– Все же, видимо, не совсем без жалоб, Дейвид, – возразила Хильда, – иначе ты бы не знал так много о ее страданиях.

Его лицо просветлело, и он сказал мягко:

– Да, кое-что она доверяла мне... Потому что знала, как сильно я любил ее. А когда она умерла...

Он смолк и провел рукой по волосам. - Хильда, это было ужасно! Такие страдания! Она была еще молодой, она не должна была умирать. Это он убил ее – мой отец! Это он виноват в ее смерти, потому что разбил ее сердце. Тогда-то я и решил никогда больше не жить в его доме и сбежал от всего этого.

Hilda nodded.

‘You were very wise,’ she said. ‘It was the right thing to do.’

David said:

‘Father wanted me to go into the works. That would have meant living at home. I couldn’t have stood that. I can’t think how Alfred stands it – how he has stood it all these years.’

‘Did he never rebel against it?’ asked Hilda with some interest. ‘I thought you told me something about his having given up some other career.’

David nodded.

‘Alfred was going into the army. Father arranged it all. Alfred, the eldest, was to go into some cavalry regiment, Harry was to go into the works, so was I. George was to enter politics.’

‘And it didn’t work out like that?’

David shook his head.

‘Harry broke all that up! He was always frightfully wild. Got into debt – and all sorts of other troubles. Finally he went off one day with several hundred pounds that didn’t belong to him, leaving a note behind him saying an office stool didn’t suit him and he was going to see the world.’

‘And you never heard any more of him?’

‘Oh, yes, we did!’ David laughed. ‘We heard quite often! He was always cabling for money from all over the world. He usually got it too!’

– Ты поступил совершенно правильно, – согласилась она.

– Отец хотел ввести меня в дело. Это означало бы, что мне придется жить дома, а я бы этого не вынес. Я не понимаю, как может выносить Альфред, как он мог терпеть это все эти годы.

– Разве он никогда не протестовал? – с интересом спросила Хильда. – Ты ведь рассказывал однажды, что ему пришлось отказаться от другой дороги в жизни.

– Да, Альфред хотел идти служить в армию. Впрочем, отец не возражал. Альфред – старший и должен был поступить в какой-нибудь кавалерийский полк. Гарри и я должны были заняться фабрикой, а Джордж – делать политическую карьеру.

– А затем все вышло иначе?

– Да. Гарри прогорел! Он всегда был вертопрахом. Влезал в долги и постоянно оказывался в затруднительном положении. В конце концов в один прекрасный день он сбежал с несколькими сотнями фунтов, ему принадлежащими, оставив записку о том, что конторское кресло не для него и что он хочет посмотреть мир.

– И с тех пор вы больше ничего о нем не слышали?

• Как же! – засмеялся Дейвид. – Даже чересчур часто слышим. Он телеграфирует со всех концов земного шара. Просит денег! Ну, впрочем, и получает их всегда!

‘And Alfred?’

‘Father made him chuck up the army and come back and go into the works.’

‘Did he mind?’

‘Very much to begin with. He hated it. But Father could always twist Alfred round his little finger. He’s absolutely under Father’s thumb still, I believe.’

‘And you – escaped!’ said Hilda.

‘Yes. I went to London and studied painting. Father told me plainly that if I went off on a fool’s errand like that I’d get a small allowance from him during his lifetime and nothing when he died. I said I didn’t care. He called me a young fool, and that was that! I’ve never seen him since.’

Hilda said gently:

‘And you haven’t regretted it?’

‘No, indeed. I realize I shan’t ever get anywhere with my art. I shall never be a great artist – but we’re happy enough in this cottage – we’ve got everything we want – all the essentials. And if I die, well, my life’s insured for you.’ He paused and then said: And now – this!’

He struck the letter with his open hand. I am sorry your father ever wrote that letter, if it upsets you so much,’ said Hilda.

– А Альфред?

– Отец заставил его уйти с военной службы и управлять фабрикой.

– Альфред был против этого?

– Вначале он был просто в отчаянии. Но отец всегда мог вертеть Альфредом, как хотел, да и сейчас тоже, я думаю.

– А ты от него сбежал.

– Вот именно. Я уехал в Лондон и посвятил себя занятиям живописью. Отец, правда, ясно дал понять, что на такие пустяки он выделит мне минимум денег, пока жив, но после его смерти я не получу ни гроша. С момента того резкого разговора я никогда больше не видел его, но, тем не менее, никогда ни о чем не жалел. Я знаю, конечно, что никогда не стану великим художником, но ведь мы все-таки счастливы здесь, в нашем доме, где у нас есть все необходимое для жизни... А когда я умру, ты получишь деньги за страховку моей жизни. Он немного помолчал. Потом ударил ладонью по письму.

David went on as though he had not heard her.

‘Asking me to bring my wife for Christmas, expressing a hope that we may be all together for Christmas; a united family! What can it mean?’

Hilda said:Need it mean anything more than it says?’ 

He looked at her questioningly.‘I mean,’ she said, smiling, ‘that your father is growing old. He’s beginning to feel sentimental about family ties. That does happen, you know.’‘I suppose it does,’ said David slowly.

‘He’s an old man and he’s lonely.’

He gave her a quick look.You want me to go, don’t you, Hilda?’She said slowly:‘It seems a pity – not to answer an appeal. I’m old-fashioned, I dare say, but why not have peace and goodwill at Christmas time?’ ‘After all I’ve told you?’ ‘I know, dear, I know. But all that’s in thepast. It’s all done and finished with.’‘Not for me.’ No,because you won’t let it die. You keep the past alive in your own mind.’‘I can’t forget.’

 – А теперь вот это. Отец просит меня вместе с женой отпраздновать Рождество у него. Чтобы мы однажды собрались все вместе, как одна семья! И что он только задумал?

– А что, он обязательно должен был что-то задумать для этого? – спросила Хильда. – Разве не может это просто означать, что твой отец постарел и потихоньку становится сентиментальным по отношению к своей семье? Такое иногда бывает.

– Возможно, – ответил Дейвид неуверенно. – Действительно, он старый и одинокий... Ты хочешь, чтобы я поехал туда, не правда ли, Хильда?

– Знаешь, я считаю жестоким отказывать таким просьбам. Я старомодна, мой бедный Дейвид. Я верю в рождественское послание о мире и примирении на земле.– После всего, о чем я тебе рассказал?

– Но ведь все это давно позади, все это пора позабыть. - Я не могу забыть.

‘There is a certain kind of meekness – of submission – brings out the worst in a man – whereas that same man, faced by spirit and determination, might be a different creature!’

‘So you say it was her fault–’

Hilda interrupted him.

‘No, of course I don’t! I’ve no doubt your father treated your mother very badly indeed, but marriage is an extraordinary thing – and I doubt if any outsider – even a child of the marriage – has the right to judge. Besides, all this resentment on your part now cannot help your mother. It is all gone – it is behind you! What is left now is an old man, in feeble health, asking his son to come home for Christmas.’

‘And you want me to go?’

Hilda hesitated, then she suddenly made up her mind. ‘Yes,’ she said. ‘I do. I want you to go and lay the bogy once and for all.’

 – Бывает такого рода покорность, такого рода слабость, которая будит в мужчине самые низменные инстинкты, а решительность и мужество могли бы сделать его совсем другим человеком.

– Не хочешь ли ты сказать, что моя мать сама была виновата?

– Нет, конечно, нет! Я убеждена, что твой отец обходился с нею очень плохо. Но супружество – очень странная и сложная штука, я сомневаюсь, чтобы кто-то со стороны, даже собственный ребенок, имел право судить о нем. Кроме того, твоя ненависть все равно уже не поможет твоей бедной матери, ведь все уже в прошлом, остался только старый больной человек, который просит, чтобы ты приехал на Рождество.

– И ты хочешь, чтоб я выполнил эту просьбу? Хильда подумала секунду, а затем сказала решительно:

– Да. Я хочу, чтобы ты поехал и раз и навсегда покончил с этим призраком.

V

George Lee, M.P. for Westeringham, was a somewhat corpulent gentleman of forty-one. His eyes were pale blue and slightly prominent with a suspicious expression, he had a heavy jowl, and a slow pedantic utterance.He said now in a weighty manner: 

‘I have told you, Magdalene, that I think it my duty to go.’His wife shrugged her shoulders impatiently.

She was a slender creature, a platinum blonde with plucked eyebrows and a smooth egg-like face. It could, on occasions, look quite blank and devoid of any expression whatever. She was looking like that now.

‘Darling,’ she said, ‘it will be perfectly grim, I am sure of it.’‘Moreover,’ said George Lee, and his face lit up as an attractive idea occurred to him, ‘it will enable us to save considerably. Christmas is always an expensive time. We can put the servants on board wages.’‘Oh, well!’ said Magdalene. ‘After all, Christmas is pretty grim anywhere!’‘I suppose,’ said George, pursuing his own line of thought, ‘they will expect to have a Christmas dinner? A nice piece of beef, perhaps, instead of a turkey.’‘Who?’ The servants? Oh, George, don’t fuss so. You’re always worrying about money.’‘Somebody has to worry,’ said George.

‘Yes, but it’s absurd to pinch and scrape in all these little ways. Why don’t you make your father give you some more money?’‘He already gives me a very handsome allowance.’‘It’s awful to be completely dependent on your father, as you are! He ought to settle some money on you outright.’‘That’s not his way of doing things.’

Джордж Ли – депутат из Вестеринхэма – был дородным сорокалетним господином. Его голубые, слегка навыкате глаза постоянно выражали легкую скуку, у него был широкий затылок, говорил он всегда медленно и педантично. Так изрек он со значением и на этот раз:

– Я же говорил тебе, Магдалена, что считаю своим долгом поехать туда. Его жена, стройное, как тростинка, создание с платиновыми волосами, выщипанными бровями на овальном лице, нетерпеливо передернула плечами. Она могла, если хотела, делать лицо, на котором совершенно ничего не выражалось. Именно такую мину она сейчас и состроила.

– Милый, это становится невыносимым.

– И кроме того, – не обратил внимания на ее возражения Джорж Ли, – мы можем на этом еще сэкономить. Рождество всегда очень дорого обходится. Прислуге мы дадим на чай и отпустим.– Как скажешь. Рождество в конце концов скучный праздник.– Конечно, они ждут от нас рождественского угощения, – продолжал Джордж. – Достаточно будет хорошего куска жареного мяса. Можно обойтись и без индейки.– Кто ждет? Прислуга? О, Джордж, прекрати. Ты всегда так печешься о деньгах.– Кто-то же должен о них думать. – Согласна. Но нельзя же быть таким мелочным. Почему ты не попросишь больше денег у своего отца?- Он и так ежемесячно присылает нам солидную сумму.

Magdalene looked at him. Her hazel eyes were suddenly sharp and keen. The expressionless egg-like face showed sudden meaning.

‘He’s frightfully rich, isn’t he, George? A kind of millionaire, isn’t he?’

‘A millionaire twice over, I believe.’

Magdalene gave an envious sigh.

‘How did he make it all? South Africa, wasn’t it?’

‘Yes, he made a big fortune there in his early days. Mainly diamonds.’

‘Thrilling!’ said Magdalene.

‘Then he came to England and started in business and his fortune has actually doubled or trebled itself, I believe.’

‘What will happen when he dies?’ asked Magdalene.

‘Father’s never said much on the subject. Of course one can’t exactly ask. I should imagine that the bulk of his money will go to Alfred and myself. Alfred, of course, will get the larger share.’

‘You’ve got other brothers, haven’t you?’

‘Yes, there’s my brother David. I don’t fancy he will get much. He went off to do art or some tomfoolery of that kind. I believe Father warned him that he would cut him out of his will and David said he didn’t care.’ 

‘How silly!’ said Magdalene with scorn.

‘There was my sister Jennifer too. She went off with a foreigner – a Spanish artist – one of David’s friends. But she died just over a year ago. She left a daughter, I believe. Father might leave a little money to her, but nothing much. And of course there’s Harry–’

Магдалена посмотрела на него. Ее карие глаза стали внимательными и подозрительными.

– Он ведь очень богат, не правда ли, Джордж? Миллионер. Или даже еще богаче?

– Дважды миллионер, если не больше.

– Откуда у него столько денег? – спросила завистливо Магдалена. – Он что, все заработал в Южной Африке?

– Да, в молодости он там сделал себе состояние. Главным образом на алмазах. А когда вернулся в Англию, вложил свои деньги в разные предприятия, причем так умно, что его капитал удвоился или даже утроился.

– А что будет, когда он умрет?

– Об этом отец никогда не говорил. Я предполагаю, что большая часть денег достанется Альфреду и мне... Альфреду, наверное, больше, чем мне. Дейвид определенно не получит ничего. Отец ему в свое время

угрожал, что лишит наследства, если тот раз и навсегда не покончит со своей живописью, или чем он там занимается. Но Дейвида это не особенно заботит.

– Глупо! – презрительно фыркнула Магдалена.

– Ну, потом моя сестра Дженнифер... Она вышла замуж за иностранца, испанского художника, одного из друзей Дейвида. Год назад она умерла, но оставила дочь, насколько я знаю. Наверное, что-нибудь завещает и этой внучке, но явно не много. Да, ну и, конечно, Гарри...

 

VI

On the first floor of Gorston Hall a long passage led to a big room overlooking the front drive. It was a room furnished in the more flamboyant of old-fashioned styles. It had heavy brocaded wallpaper, rich leather armchairs, large vases embossed with dragons, sculptures in bronze…Everything in it was magnificent, costly and solid.

In a big grandfather armchair, the biggest and most imposing of all the chairs, sat the thin, shrivelled figure of an old man. His long clawlike hands rested on the arms of the chair. A gold-mounted stick was by his side. He wore an old shabby blue dressing-gown. On his feet were carpet slippers. His hair was white and the skin of his face was yellow.

A shabby, insignificant figure, one might have thought. But the nose, aquiline and proud, and the eyes, dark and intensely alive, might cause an observer to alter his opinion. Here was fire and life and vigour.

Old Simeon Lee cackled to himself, a sudden, high cackle of amusement.

He said:

‘You gave my message to Mrs Alfred, hey?’

Horbury was standing beside his chair. He replied in his soft deferential voice: 

‘Yes, sir.’

‘Exactly in the words I told you? Exactly, mind?’

‘Yes, sir. I didn’t make a mistake, sir.’

‘No – you don’t make mistakes. You’d better not make mistakes either – or you’ll regret it! And what did she say, Horbury? What did Mr Alfred say?’

Quietly, unemotionally, Horbury repeated what had passed. The old man cackled again and rubbed his hands together.

***

На втором этаже Гостон Холла длинный коридор вел к большой комнате как раз над главным входом. Эта комната была обставлена невероятно богато и старомодно. Стены, затянутые тяжелой парчой, огромные кожаные кресла, громадные вазы с изображениями драконов и скульптуры из бронзы... Все это производило впечатление пышности, богатства и стабильности.

В самом большом и самом импозантном из всех кресел – старом «дедовском» восседал сухощавый старик. Его длинные руки с крючковатыми пальцами лежали на подлокотниках. Рядом с ним стояла трость с золотым набалдашником. Он был одет в старый, потертый шлафрок, на ногах – расшитые домашние туфли. Желтизну лица подчеркивали белоснежные волосы.

В первый момент можно было подумать – что за жалкое создание! Но внимательный наблюдатель быстро изменил бы свое мнение, увидев гордый орлиный нос, темные, полные жизни глаза. В этом человеке сохранились огонь, жизнь и сила. Старый Симеон Ли вдруг негромко хохотнул:

– Значит, вы все передали миссис Лидии? Хорбюри стоял рядом с креслом. Он ответил мягко и почтительно:

– Так точно, сэр.

 – В точности так, как я поручил вам? Скажите – в точности так?

– Разумеется, я определенно не сделал никакой ошибки.

– Нет, вы не делаете ошибок. Да я и не советовал бы вам делать их. Ну? И что же она сказала, Хорбюри? Что сказала миссис Лидия?

Хорбюри спокойно и невозмутимо повторил, какой эффект имело переданное им известие. Старик засмеялся и потер руки от удовольствия.

 – И ты действительно считаешь разумным... – начал Альфред снова, – учитывая сложившиеся обстоятельства... Небезопасно...

Старик перебил его:

– Безопасность! Безопасность! Ты всегда и повсюду ищешь в первую очередь безопасность, Альфред! Это никогда не было в моих правилах. Девочка – моя внучка! Единственная из внуков на всю семью! Мне совершенно наплевать, кто был ее отец и чем он занимался! Она – моя плоть и кровь! И она будет жить здесь, в моем доме.

– Она будет жить здесь? – обескураженно спросила Лидия.Он бросил на нее быстрый взгляд:

– У тебя есть какие-то возражения?

Она покачала головой и сказала с улыбкой:– Какие у меня могут быть возражения, если ты приглашаешь ее в собственный дом? Нет, я думаю только о ней. Будет ли она счастлива здесь?Старый Симеон выпрямился в кресле.– У нее ни гроша за душой. Следовательно, она должна быть мне благодарна!Лидия пожала плечами.– Надеюсь, – Симеон вновь повернулся к сыну, – это будет великий рождественский праздник! Все мои дети соберутся вокруг меня – все! А сейчас, Альфред, угадай, кто второй гость?Альфред растерянно посмотрел на него.– Господи, мальчик мой! Все мои дети, я сказал, неужто не понимаешь? Гарри – конечно же, твой брат Гарри! Альфред побагровел.-Гарри! Не может быть! – заикаясь, пробормотал он.

‘But we thought he was dead!’

‘Not he!’

‘You – you are having him back here? After everything?’‘The prodigal son, eh? You’re right. The fatted calf! We must kill the fatted calf, Alfred. We must give him a grand welcome.’Alfred said:‘He treated you – all of us – disgracefully. He–’‘No need to recite his crimes! It’s a long list. But Christmas, you’ll remember, is the season of forgiveness! We’ll welcome the prodigal home.’Alfred rose. He murmured:

‘This has been – rather a shock. I never dreamt that Harry would ever come inside these walls again.’

Simeon leaned forward.‘You never liked Harry, did you?’ he said softly.‘After the way he behaved to you–’Simeon cackled. He said:‘Ah, but bygones must be bygones. That’s the spirit for Christmas, isn’t it, Lydia?’Lydia, too, had gone pale. She said dryly:‘I see that you have thought a good deal about Christmas this year.’‘I want my family round me. Peace and goodwill. I’m an old man. Are you going, my dear?’Alfred had hurried out. Lydia paused a moment before following him.Simeon nodded his head after the retreating figure.

– Мы... думали, что он умер.

– О, нет! Он жив!

– И ты разрешил ему приехать!? После всего того, что он...

– Блудный сын, да? Вот именно! Откормленный телец! Вот что требуется. Нам надо заколоть откормленного тельца в его честь, Альфред. Мы должны принять его от всей души!– Он гнусно обошелся с нами, он опозорил нас! Он...– Можешь не перечислять мне его злодеяния. Я чувствую, это будет большой список. Но ты же знаешь, что Рождество – это праздник прощения, а потому мы зовем всех блудных к себе в дом, раскрывая им объятья.

Альфред поднялся.– Довольно шокирующие известия, – пробормотал он. – Я даже и помыслить не мог, что Гарри когда-нибудь вернется сюда.Симеон подался вперед в кресле.– Ты не мог выносить Гарри, не правда ли? – спросил он мягко. – После всего, что тот устроил тебе... – Симеон засмеялся: – Ну, что было, то прошло. Разве не таков смысл рождественского послания, Лидия?

Лидия тоже побледнела. Она сказала сухо:

– Кажется, ты в этом году много размышлял о Рождестве и рождественском послании.– Я хочу собрать всю свою семью на старости лет! Альфред бросился вон из комнаты. Лидия еще колебалась, последовать за ним или нет. Симеон кивнул на дверь:

‘It’s upset him. He and Harry never got on. Harry used to jeer at Alfred. Called him old Slow and Sure.’

Lydia’s lips parted. She was about to speak, then, as she saw the old man’s eager expression, she checked herself. Her self-control, she saw, disappointed him. The perception of that fact enabled her to say:

‘The hare and the tortoise. Ah, well, the tortoise wins the race.’‘Not always,’ said Simeon. ‘Not always, my dear Lydia.’She said, still smiling:

‘Excuse me, I must go after Alfred. Sudden excitements always upset him.’Simeon cackled.‘Yes, Alfred doesn’t like changes. He always was a regular sobersides.’Lydia said:‘Alfred is very devoted to you.’‘That seems odd to you, doesn’t it?’

‘Sometimes,’ said Lydia, ‘it does.’

She left the room. Simeon looked after her.

He chuckled softly and rubbed his palms together. ‘Lots of fun,’ he said. ‘Lots of fun still. I’m going to enjoy this Christmas.’ With an effort he pulled himself upright, and with the help of his stick, shuffled across the room.

He went to a big safe that stood at the corner of the room. He twirled the handle of the combination. The door came open and, with shaking fingers, he felt inside. 

 – Он разволновался. Он и Гарри никогда не выносили друг друга. Гарри всегда высмеивал Альфреда. Называл его «Господин Медленно, Но Верно».

Лидия открыла было рот, но, увидев хищное выражение на напряженном лице старика, промолчала. Ее самообладание явно рассердило его. Почувствовав свое превосходство, она с иронией сказала:

– Как заяц и ежик из сказки!... А ведь соревнования по бегу выигрывает ежик!

– Не всегда, – хихикнул старик. – Не всегда, милая моя Лидия.Она улыбнулась:– Прости, но я пойду за Альфредом. Волнения плохо отражаются на его здоровье.Симеон снова хохотнул:

– Да, бедняга Альфред не любит ни сюрпризов, ни перемен. Он всегда был скучнейшим человеком!

– Альфред так предан тебе!– И тебе это кажется странным, не правда ли?– Иногда, – медленно проговорила Лидия, – мне действительно это кажется странным. С этими словами она вышла из комнаты. Симеон Ли посмотрел ей вслед. Он, казалось, был необычайно доволен.– Это и будет главное развлечение! – сказал он. – Да, главное развлечение! Чувствую, мне понравится это Рождество!Он с трудом поднялся из своего кресла и заковылял по комнате, опираясь на трость. Перед большим сейфом в углу остановился и стал вертеть замок с шифром. Дверь открылась. 

He lifted out a small wash-leather bag, and opening it, let a stream of uncut diamonds pass through his fingers.

‘Well, my beauties, well…Still the same – still my old friends. Those were good days – good days…They shan’t carve you and cut you about, my friends.You shan’t hang round the necks of women or sit on their fingers or hang on their ears. You’re mine! My old friends! We know a thing or two, you and I. I’m old, they say, and ill, but I’m not done for! Lots of life in the old dog yet. And there’s still some fun to be got out of life. Still some fun–’ 

Дрожащими руками он вытащил на свет божий замшевый мешочек, открыл его и стал пересыпать из ладони в ладонь множество нешлифованных алмазов.

– Вот вы где, мои прекрасные! Вы совсем не изменились, мои старые друзья!... Да, это было счастливое времечко... счастливое времечко... Никто не будет вас шлифовать и резать, друзья мои! Вы не будете висеть на женских шеях, унизывать их пальцы или торчать у них в ушах. Вы принадлежите мне! Мои старые друзья! Мы знаем друг о друге много всякого, вы и я. Вы можете сказать, что я стар и болен... но я протяну еще долго! В старой собаке еще много жизни! И меня ждет еще немало радостей в этой жизни! Еще порадуемся...

Tressilian went to answer the doorbell. It had been an unusually aggressive peal, and now, before he could make his slow way across the hall, it pealed out again.

Tressilian flushed. An ill-mannered, impatient way of ringing the bell at a gentleman’s house! If it was a fresh lot of those carol singers he’d give them a piece of his mind.

Through the frosted glass of the upper half of the door he saw a silhouette – a big man in a slouch hat. He opened the door. As he had thought – a cheap, flashy stranger – nasty pattern of suit he was wearing – loud! Some impudent begging fellow!

‘Blessed if it isn’t Tressilian,’ said the stranger. ‘How are you, Tressilian?’

Tressilian stared – took a deep breath – stared again. That bold arrogant jaw, the high-bridged nose, the rollicking eye. Yes, they had all been there three years ago. More subdued then…

He said with a gasp:

‘Mr Harry!’

Harry Lee laughed.

‘Looks as though I’d given you quite a shock. Why? I’m expected, aren’t I?’

‘Yes, indeed, sir. Certainly, sir.’

‘Then why the surprise act?’ Harry stepped back a foot or two and looked up at the house – a good solid mass of red brick, unimaginative but solid.

‘Just the same ugly old mansion,’ he remarked. ‘Still standing, though, that’s the main thing. How’s my father, Tressilian?’

‘He’s somewhat of an invalid, sir. Keeps his room, and can’t get about much. But he’s wonderfully well, considering.’

23 декабря

Трессильян шел ко входной двери. Кто-то звонил до неприличия настойчиво. Как раз сейчас, пока он шел по коридору, снова раздались пронзительные звонки.

Трессильян рассердился. Так нетерпеливо, невежливо звонить у дверей его господина не позволено никому! Это, наверное, еще одна группа рождественских певцов, которые пришли за данью. Ну, он им сейчас выскажет!

Сквозь матовое стекло в дверях он увидел силуэт – высокий мужчина в мягкой шляпе с отвисшими полями. Он открыл дверь. Ну точно, как он и думал: безвкусно одетый эксцентричного вида незнакомец – ужасно вызывающий костюм! – по всему видно, навязчивый побирушка-нищий.

– Гром и молния! Да ведь это же Трессильян! – воскликнул незнакомец. – Как дела, старикан?

Трессильян уставился на него, даже затаил дыхание от неожиданности, присмотрелся внимательнее. Эта резко очерченная надменная линия щек и подбородка, тонкий нос, веселые глаза...

– Мистер Гарри... – выдохнул он. Гарри Ли засмеялся:

– Я вас напугал, похоже? Почему? Ведь меня здесь ждут, или, может, нет?

– Как же, сэр! Ждут, конечно, сэр.

– Ну так почему же тогда такое удивление?

Гарри Ли отошел на несколько шагов и стал оглядывать дом – солидное, но мало эстетичное строение из кирпича.

– Все такая же страшная развалина, – сказал он, – но все еще стоит, и это – главное. Как здоровье моего отца?- Он почти не выходит из комнаты, еле передвигается. Но в целом здоровье у него достаточно хорошее.

‘The old sinner!’

Harry Lee came inside, let Tressilian remove his scarf and take the somewhat theatrical hat.

‘How’s my dear brother Alfred, Tressilian?’

‘He’s very well, sir.’

Harry grinned.

‘Looking forward to seeing me? Eh?’

‘I expect so, sir.’

‘I don’t! Quite the contrary. I bet it’s given him a nasty jolt, my turning up! Alfred and I never did get on. Ever read your Bible, Tressilian?’

‘Why, yes, sir, sometimes, sir.’

‘Remember the tale of the prodigal’s return? The good brother didn’t like it, remember? Didn’t like it at all! Good old stay-at-home Alfred doesn’t like it either, I bet.’Tressilian remained silent looking down his nose. His stiffened back expressed protest. Harry clapped him on the shoulder.‘Lead on, old son,’ he said. ‘The fatted calf awaits me! Lead me right to it.’Tressilian murmured:‘If you will come this way into the drawing-room, sir. I am not quite sure where everyone is…They were unable to send to meet you, sir, not knowing the time of your arrival.’ Harry nodded. He followed Tressilian along the hall, turning his head to look about him as he went.

 – Старый грешник!

Гарри Ли вошел в дом, Трессильян принял его шарф и театрального вида шляпу.

– А как поживает мой любимый братец Альфред? У него тоже все в порядке? Будет ли он рад видеть меня?

– Думаю, что да, сэр.

– А я не думаю. Как раз наоборот! Наверное, известие о моем приезде совершенно выбило его из колеи. Мы никогда не могли терпеть друг друга. Вы почитываете Библию, Трессильян?

– Разумеется, время от времени читаю.

 – Тогда вы знаете историю о блудном сыне. Послушный брат вовсе не обрадовался тому, что блудный сын вернулся, помните? Благополучный домосед Альфред явно не обрадуется моему возвращению.

Трессильян, не произнося ни слова, смотрел в одну точку прямо перед собой. Застывшая спина выражала протест. Гарри хлопнул его по плечу:

– Ладно, старина! Пойдем! Веди меня к жирному тельцу, заколотому в мою честь!

– Соизвольте, пожалуйста, пройти со мной сначала в гостиную, мистер Гарри. Я не знаю, где сейчас все господа. За вами не послали машину на вокзал, чтобы встретить, потому что никто точно не знал, когда вы приедете.Гарри оглянулся по сторонам.

‘Oh, no, it is very handsome here! The furniture is good and the carpets – thick carpets everywhere – and there are lots of ornaments. Everything is very good quality and very, very rich!’

‘You’re right there,’ said Harry, grinning. He looked at her with amusement. ‘You know, I can’t help getting a kick out of seeing you in the midst–’

He broke off as Lydia came rapidly into the room.

She came straight to him.

‘How d’you do, Harry? I’m Lydia – Alfred’s wife.’

‘How de do, Lydia.’ He shook hands, examining her intelligent mobile face in a swift glance and approving mentally of the way she walked – very few women moved well.

Lydia in her turn took quick stock of him.

She thought: ‘He looks a frightful tough – attractive though. I wouldn’t trust him an inch…’

She said smiling:‘How does it look after all these years? Quite different, or very much the same?’‘Pretty much the same.’ He looked round him. ‘This room’s been done over.’‘Oh, many times.’He said:‘I meant by you. You’ve made it – different.’‘Yes, I expect so…’He grinned at her, a sudden impish grin that reminded her with a start of the old man upstairs.

• – Здесь все очень красиво. Мебель тяжелого дерева, ковры – толстые, мягкие ковры повсюду, и много, много орнаментов. Все такое добротное и очень дорогое!

– Это верно, конечно.

Она явно развлекала Гарри.

– И все-таки то, что здесь ты, – сказал он, – для меня как удар под дых...

Он запнулся, потому что именно в этот момент в комнату вошла Лидия.

– Здравствуй, Гарри! Я Лидия – жена Альфреда.

– Здравствуй, Лидия!

Он пожал ей руку, окидывая быстрым оценивающим взглядом ее интеллигентное, выразительное лицо. Так мало женщин умеют столь грациозно двигаться.

Лидия в свою очередь пыталась быстро осмыслить то впечатление, которое он произвел на нее. Он был пугающе огромным, как медведь, но в нем не было ничего отталкивающего. И тем не менее, безоглядно доверять ему я не стану, решила она. И сказала с улыбкой:– Ну, и как все тут выглядит спустя столько лет? Сильно все изменилось?– Не особенно. – Он огляделся. – В этой комнате переставили мебель.– О да, несколько раз, это я так захотела.Он вдруг засмеялся, внезапно состроив мину, как у гнома, напомнив ей старика этажом выше.

‘It’s got more class about it now! I remember hearing that old Alfred had married a girl whose people came over with the Conqueror.’Lydia smiled. She said: ‘I believe they did. But they’ve rather run to seed since those days.’Harry said:‘How’s old Alfred? Just the same blessed old stick-in-the-mud as ever?’

‘I’ve no idea whether you will find him changed or not.’

‘How are the others? Scattered all over England?’

‘No – they’re all here for Christmas, you know.’

Harry’s eyes opened.‘Regular Christmas family reunion? What’s the matter with the old man? He used not to give a damn for sentiment. Don’t remember his caring much for his family, either. He must have changed!’‘Perhaps.’ Lydia’s voice was dry.

Pilar was staring, her big eyes wide and interested.

Harry said:‘How’s old George? Still the same skinflint? How he used to howl if he had to part with a halfpenny of his pocket-money!’ Lydia said:‘George is in Parliament. He’s member for Westeringham.’

 – Так стало гораздо лучше – значительно больше вкуса. Мне ведь в свое время сообщали, что старый добрый Альфред женился на девушке, предки которой пришли в Англию еще с завоевателями.

Лидия улыбнулась:– Да, думаю, это верно. Но с некоторых пор таких предков стало просто несметное количество.– А как дела у Альфреда? – спросил Гарри. – Он все тот же «Господин Медленно, Но Верно»?

– Не знаю, найдешь ли ты в нем какие-то перемены.

– А что поделывают остальные? Судьба разбросала их по всей Англии?– Нет. На Рождество они все будут здесь. Гарри раскрыл глаза от изумления:– Что? Да тут намечается настоящий семейный праздник! Раньше отец не был таким сентиментальным. Он, наверное, сильно изменился. – Вероятно.Голос Лидии прозвучал сухо. Пилар слушала молча и с интересом.– А Джордж? Он все такой же старый скряга? Как его взволновало однажды, когда ему пришлось отдать полпенни из своих карманных денег! - Джордж – член парламента, депутат от Вестеринхэма.

‘What? Popeye in Parliament? Lord, that’s good.’

Harry threw back his head and laughed.

It was rich stentorian laughter – it sounded uncontrolled and brutal in the confined space of the room. Pilar drew in her breath with a gasp. Lydia flinched a little.

Then, at a movement behind him, Harry broke off his laugh and turned sharply. He had not heard anyone coming in, but Alfred was standing there quietly. He was looking at Harry with an odd expression on his face.

Harry stood a minute, then a slow smile crept to his lips. He advanced a step.

‘Why,’ he said, ‘it’s Alfred!’

Alfred nodded.

‘Hallo, Harry,’ he said.

They stood staring at each other. Lydia caught her breath. She thought:

‘How absurd! Like two dogs – looking at each other…’

Pilar’s gaze widened even further. She thought to herself:

‘How silly they look standing there…Why do they not embrace? No, of course the English do not do that. But they might say something. Why do they just look?’

Harry said at last:

‘Well, well. Feels funny to be here again!’

‘I expect so – yes. A good many years since you – got out.’

Harry threw up his head. He drew his finger along the line of his jaw. It was a gesture that was habitual with him. It expressed belligerence.

‘Yes,’ he said. ‘I’m glad I have come’ – he paused to bring out the word with greater significance – ‘home…’

Гарри откинул голову и звонко захохотал:

– Не может быть! Наш толстячок в парламенте. Вот так штука!

Его безудержный смех звучал почти не жестоко и, казалось, готов был взорвать комнату. Пилар задержала дыхание, даже Лидия вздрогнула. Вдруг Гарри перестал смеяться и устремил взгляд в сторону двери. Там стоял Альфред. Выражение лица у него было какое-то особенное и странное.

Вначале Гарри смотрел на него, не двигаясь; затем по лицу его пробежала улыбка. Он сделал шаг вперед.

– Ну и дела. Так это же Альфред. Альфред кивнул.

– Привет, Гарри, – сказал он холодно.

«Как все это странно, – подумала Лидия. – Они стоят друг против друга, как две собаки, настороженно обнюхивающие одна другую.»

Глаза Пилар широко раскрылись. «Как глупо эти двое уставились друг на друга, – подумала она. – Почему они не поцелуются? Ах, да. Англичане ведь этого не делают. Но они могли бы хоть что-нибудь сказать. Почему же они просто стоят и молча смотрят?»

Наконец Гарри нарушил молчание:

– Странное чувство – снова оказаться здесь.

– Понятное дело. Ведь прошло как-никак много лет с тех пор, как тебя... С тех пор, как ты уехал отсюда.

Гарри провел указательным пальцем по щеке. Это движение всегда означало, что на него находит гнев.- Да, – сказал он – Я рад, что я... – он сделал паузу, чтобы придать больший вес своим словам, – вернулся домой.

II

‘I’ve been, I suppose, a very wicked man,’ said Simeon Lee.

He was leaning back in his chair. His chin was raised and with one finger he was stroking his jaw reflectively. In front of him a big fire glowed and danced. Beside it sat Pilar, a little screen of papier-mache held in her hand. With it she shielded her face from the blaze. Occasionally she fanned herself with it, using her wrist in a supple gesture. Simeon looked at her with satisfaction.

He went on talking, perhaps more to himself than to the girl, and stimulated by the fact of her presence.

‘Yes,’ he said. ‘I’ve been a wicked man. What do you say to that, Pilar?’

Pilar shrugged her shoulders. She said:

‘All men are wicked. The nuns say so. That is why one has to pray for them.’

‘Ah, but I’ve been more wicked than most.’ Simeon laughed. ‘I don’t regret it, you know. No, I don’t regret anything. I’ve enjoyed myself…every minute! They say you repent when you get old. That’s bunkum. I don’t repent. And as I tell you, I’ve done most things…all the good old sins! I’ve cheated and stolen and lied…lord, yes! And women – always women! Someone told me the other day of an Arab chief who had a bodyguard of forty of his sons – all roughly the same age! Aha! Forty! I don’t know about forty, but I bet I could produce a very fair bodyguard if I went about looking for the brats! Hey, Pilar, what do you think of that? Shocked?’

Pilar stared.

***

– Я, вероятно, очень плохой.

Он откинулся в своем кресле и поглаживал пальцем предательски подрагивающую щеку. Перед ним в камине плясал огонь. Пилар сидела рядом и защищала его лицо от жара маленьким бумажным веером. Иногда она начинала помахивать им. Симеон с большим наслаждением наблюдал за мягкими грациозными движениями ее руки. Больше самому себе, чем этой юной девушке, он сказал:

– Да. Плохой человек. Или ты другого мнения, Пилар?

Пилар пожала плечами:

– Как говорят монашки, все мужчины плохи, вот нам и приходится

молиться за них.

• Но я все-таки стал значительно худшим, чем большинство других. – Симеон засмеялся. – И не жалею об этом! Это доставляло мне удовольствие... Каждой минутой своей жизни я наслаждался. Утверждают, что в старости о многом жалеешь, но это пустая болтовня! Я не жалею ни о чем, а ведь пускался, так сказать, во все тяжкие. Я обманывал, воровал... Бог мой, да! И женщины, всегда эти женщины! Кто-то мне недавно рассказывал про одного арабского предводителя, у которого было сорок сыновей-телохранителей, и все были почти одного возраста. Сорок! Не знаю, правда, завел ли я сорок, но я тоже смог бы составить себе приличную охрану, если бы собрал всех своих внебрачных детей! Ну, Пилар, что ты на это скажешь? Ты в ужасе?

‘No, why should I be shocked? Men always desire women. My father, too. That is why wives are so often unhappy and why they go to church and pray.’

Old Simeon was frowning.

‘I made Adelaide unhappy,’ he said. He spoke almost under his breath, to himself. ‘Lord, what a woman! Pink and white and pretty as they make ’em when I married her! And afterwards? Always wailing and weeping. It rouses the devil in a man when his wife is always crying…She’d no guts, that’s what

was the matter with Adelaide. If she’d stood up to me! But she never did – not once. I believed when I married her that I was going to be able to settle down, raise a family – cut loose from the old life…’ 

His voice died away. He stared – stared into the glowing heart of the fire.

‘Raise a family…God, what a family!’ He gave a sudden shrill pipe of angry laughter. ‘Look at ’em – look at ’em! Not a child among them – to carry on! What’s the matter with them? Haven’t they got any of my blood in their veins? Not a son among ’em, legitimate or illegitimate. Alfred, for instance – heavens above, how bored I get with Alfred! Looking at me with his dog’s eyes. Ready to do anything I ask. Lord, what a fool! His wife, now – Lydia – I like Lydia. She’s got spirit. She doesn’t like me, though. No, she doesn’t like me. But she has to put up with me for that nincompoop Alfred’s sake.’ He looked over at the girl by the fire. ‘Pilar – remember – nothing is so boring as devotion.’

She smiled at him. He went on, warmed by the presence of her youth and strong femininity.

 – Нет. Почему это я должна быть в ужасе? – спросила Пилар удивленно. – Мужчины всегда волочатся за женщинами. Мой отец тоже. Поэтому женщины так часто бывают несчастливы и идут в церковь, чтобы молиться.

Старый Симеон наморщил лоб.

– Я сделал несчастной Аделаиду, – пробормотал он – Боже, что это была за женщина! Свежая, здоровая и прекрасная она была, когда я на ней женился. А потом? Все время жаловалась и плакала. Любой муж сойдет с ума, если его жена постоянно плачет... У нее не было характера, это правда. Если бы она хоть один-единственный раз поступила мне наперекор. Она всегда мне уступала, всегда! Когда я женился на ней, то думал, что остепенюсь, перестану мотаться по свету, создам семью и смогу забыть свою прошлую жизнь.

Он замолчал и уставился на огонь.– Создам семью! Вот и создал. И что это за семья получилась! – По его губам скользнула презрительная усмешка. – Ты только посмотри на них! Ни одного ребенка, похожего на меня! Неужели они и в самом деле совсем ничего от меня не переняли? Ни одного настоящего сына среди всех законных и незаконных! Альфред, например, боже ты мой! Я сыт им по горло, когда он глядит на меня своими верными собачьими глазами, всегда готовый выполнить мою волю. Что за болван' Жена его... Лидию я люблю. Лидия умница, но она совершенно не выносит меня. Совершенно не выносит. Она терпит меня только ради Альфреда.

Он посмотрел на девушку со значением.

– Пилар, запомни одно. Ничто так не раздражает человека, как покорность.Она улыбнулась ему. Ее юная, полная жизни женственность согрела ему сердце.

‘George? What’s George? A stick! A stuffed codfish! a pompous windbag with no brains and no guts – and mean about money as well! David? David always was a fool – a fool and a dreamer. His mother’s boy, that was always David. Only sensible thing he ever did was to marry that solid comfortable-looking woman.’ He brought down his hand with a bang on the edge of his chair. ‘Harry’s the best of ’em! Poor old Harry, the wrong ’un! But at any rate he’s alive!’ 

Pilar agreed.

‘Yes, he is nice. He laughs – laughs out loud – and throws his head back. Oh, yes, I like him very much.’

The old man looked at her.

‘You do, do you, Pilar? Harry always had a way with the girls. Takes after me there.’ He began to laugh, a slow wheezy chuckle. ‘I’ve had a good life – a very good life. Plenty of everything.’

Pilar said:

‘In Spain we have a proverb. It is like this:

‘Take what you like and pay for it, says God.’

Simeon beat an appreciative hand on the arm of his chair.

‘That’s good. That’s the stuff. Take what you like… I’ve done that – all my life – taken what I wanted…’

Pilar said, her voice high and clear, and suddenly arresting:‘And you have paid for it?’Simeon stopped laughing to himself. He sat up and stared at her. He said, ‘What’s that you say?’‘I said, have you paid for it, Grandfather?’Simeon Lee said slowly:

 – А Джордж? – продолжал он. – Что он такое? Толстый зануда. Надутый мыльный пузырь. Никакого ума, никакой храбрости, и скуп на деньги!... Дейвид – дурак и мечтатель, всегда был им. Маменькин сын. Единственное разумное, что он сделал в жизни, так это женился на энергичной надежной женщине.

Он вдруг ударил рукой по подлокотнику:

– Гарри самый лучший среди них! Бедный Гарри! Позор семьи. Но в нем, по крайней мере, есть жизнь!

Пилар кивнула:

– Да, он мил. Он так смеется и при этом забавно откидывает голову. Мне он тоже нравится.

Старик посмотрел на нее.

– Вот как? Он тебе нравится? Гарри всегда имел успех у женщин, в этом он пошел в меня.

Он захохотал:

– Я прожил хорошую жизнь. Очень хорошую жизнь. В ней было всего предостаточно.

– У нас в Испании есть поговорка: бери себе все, что захочешь, но заплати за это, сказал бог.

– Отлично сказано.

Симеон Ли задумался над ее словами.

– Бери себе все, что захочешь... Именно это я и делал в своей жизни, брал все, что захочу.

– А ты заплатил за это?

Голос Пилар прозвучал неожиданно звонко, как фанфара, и требовательно.

Симеон смолк и уставился на нее:– Что ты такое говоришь? - Я спрашиваю, заплатил ли ты за это, дедушка?

‘I – don’t know…’

Then, beating his fist on the arm of the chair, he cried out with sudden anger:‘What makes you say that, girl? What makes you say that?’ Pilar said:‘I – wondered.’Her hand, holding the screen, was arrested. Her eyes were dark and mysterious. She sat, her head thrown back, conscious of herself, of her womanhood.Simeon said:‘You devil’s brat…’She said softly:‘But you like me, Grandfather. You like me to sit here with you.’Simeon said: ‘Yes, I like it. It’s a long time since I’ve seen anything so young and beautiful…It does me good, warms my old bones…And you’re my own flesh and blood…Good for Jennifer, she turned out to be the best of the bunch after all!’Pilar sat there smiling.‘Mind you, you don’t fool me,’ said Simeon. ‘I know why you sit here so patiently and listen to me droning on. It’s money – it’s all money…Or do you pretend you love your old grandfather?’Pilar said: ‘No, I do not love you. But I like you. I like you very much. You must believe that, for it is true. I think you have been wicked, but I like that too. You are more real than the other people in this house. And you have interesting things to say. You have travelled and you have led a life of adventure. If I were a man I would be like that, too.’ 

Simeon laughed.

‘They are uncut diamonds. That is how they are found – like this.’Pilar asked incredulously:

‘And if they were cut they would be real diamonds?’

‘Certainly.’‘They would flash and sparkle?’

‘Flash and sparkle.’Pilar said childishly:‘O-o-o, I cannot believe it!’He was amused.‘It’s quite true.’‘They are valuable?’‘Fairly valuable. Difficult to say before they are cut. Anyway, this little lot is worth several thousands of pounds.’Pilar said with a space between each word:‘Several – thousands – of – pounds?’‘Say nine or ten thousands – they’re biggish stones, you see.’ Pilar asked, her eyes opening:‘But why do you not sell them, then?’‘Because I like to have them here.’‘But all that money?’‘I don’t need the money.’‘Oh – I see,’ Pilar looked impressed.

 – Это неотшлифованные алмазы. Такими их находят.

– А если их отшлифовать, то они будут сверкать, как настоящие алмазы? Нет! Я не верю в это!

Он по-царски наслаждался произведенным впечатлением.

– И тем не менее, это правда. И эта пригоршня простых маленьких камешков стоит многие тысячи фунтов.

Пилар повторила его слова, каждое в отдельности, неуверенным голосом:

– Многие... тысячи... фунтов?

– Скажем, девять или десять тысяч как минимум. Это, знаешь ли, довольно большие камни.

– Почему же ты их не продашь?

– Потому что мне хочется, чтобы они оставались здесь, мне не нужны деньги.

– Ах вот, значит, почему!

Пилар, кажется, была глубоко потрясена.

She said:

‘But why do you not have them cut and made beautiful?’

‘Because I prefer them like this.’ His face was set in a grim line. He turned away and began speaking to himself. ‘They take me back – the touch of them, the feel of them through my fingers…It all comes back to me, the sunshine, and the smell of the veldt, the oxen – old Eb – all the boys – the evenings…’

There was a soft tap on the door.

Simeon said: ‘Put ’em back in the safe and bang it to.’

Then he called: ‘Come in.’

Horbury came in, soft and deferential.

He said: ‘Tea is ready downstairs.’

 – А почему ты не отдашь их отшлифовать, чтобы они стали красивыми?

– Потому что они мне больше нравятся такими. Лицо его вдруг помрачнело. Он отвернулся и сказал как бы самому себе:

– Потому, что когда я держу их в руках, они возвращают мне ясное солнце, запах широких пастбищ, стада быков, старого Эйба, друзей, те незабываемые вечера...

Тихо стукнула дверь.

– Быстренько положи их обратно и закрой дверцу сейфа! – шепнул Симеон, а затем крикнул: – Войдите!

Вошел Хорбюри и почтительно сказал: - Чай, сэр.

III

Hilda said: ‘So there you are, David. I’ve been looking for you everywhere. Don’t let’s stay in this room, it’s so frightfully cold.’

David did not answer for a minute. He was standing looking at a chair, a low chair with faded satin upholstery. He said abruptly:

‘That’s her chair…the chair she always sat in…just the same – it’s just the same. Only faded, of course.’

A little frown creased Hilda’s forehead. She said:

‘I see. Do let’s come out of here, David. It’s frightfully cold.’

David took no notice. Looking round, he said:

‘She sat in here mostly. I remember sitting on that stool there while she read to me.Jack the Giant Killer – that was it – Jack the Giant Killer. I must have been six years old then.’

Hilda put a firm hand through his arm.

‘Come back to the drawing-room, dear. There’s no heating in this room.’

He turned obediently, but she felt a little shiver go through him.

‘Just the same,’ he murmured. ‘Just the same. As though time had stood still.’ 

Hilda looked worried. She said in a cheerful determined voice: ‘I wonder where the others are? It must be nearly tea-time.’ David disengaged his arm and opened another door.

***

Хильда воскликнула:

– Ах, вот ты где, Дейвид! Я тебя везде ищу. Но тут -нам нельзя оставаться. Здесь не топлено.

Дейвид не сразу ответил ей. Он с побледневшим лицом стоял перед глубоким креслом. Наконец выдавил из себя:

– Это ее кресло... Она всегда сидела здесь, в этом кресле! Только сатин немного выцвел.

Хильда слегка наморщила лоб:

– Понимаю. Ну пойдем же, Дейвид. Здесь очень холодно.

Но Дейвид как будто не слышал ее. Он смотрел вокруг.

– Да, здесь она и сидела чаще всего. Я еще помню, как усаживался там на табуреточке, когда она читала мне вслух... «Джек, победитель великанов» – да, именно это она мне и читала, когда мне было лет шесть.

Хильда взяла его под руку:

– Пойдем, вернемся в гостиную, любимый. В этой комнате, кажется, сто

лет не топлено.

Он послушно повернулся к ней, она чувствовала, что он дрожит всем телом.

– Совсем как тогда, – пробормотал он. – Совсем как тогда... как будто время остановилось...

Хильда огорчилась, но не подала виду, как ни в чем не бывало продолжала говорить весело и громко:

– И куда они все подевались? Ведь уже время пить чай.

Дейвид открыл дверь в другую комнату.

‘There used to be a piano in here…Oh, yes, here it is! I wonder if it’s in tune.’

He sat down and opened the lid, running his hands lightly over the keys.

‘Yes, it’s evidently kept tuned.’

He began to play. His touch was good, the melody flowed out from under his fingers.

Hilda asked: ‘What is that? I seem to know it, and I can’t quite remember.’

He said: ‘I haven’t played it for years.She used to play it. One of Mendelssohn’s Songs Without Words.’

The sweet, over-sweet, melody filled the room. Hilda said: ‘Play some Mozart, do.’

David shook his head. He began another Mendelssohn. Then suddenly he brought his hands down upon the keys in a harsh discord. He got up. He was trembling all over. Hilda went to him.

She said: ‘David – David.’ He said: ‘It’s nothing – it’s nothing…’

 – А здесь должно стоять пианино. Вот оно. Интересно, на нем все еще можно играть?

Он сел перед инструментом, открыл крышку и заиграл гаммы.

– В самом деле! Оно, кажется, даже настроено.

Он начал играть, мягко касаясь клавишей.

– Что ты играешь? – спросила Хильда. – Эта пьеса мне вроде бы знакома, но я не знаю, что это.

– Я не играл эту вещь уже много лет. Она когда-то особенно любила ее. Это одна из песен без слов Мендельсона.

Нежная мелодия заполнила комнату.

И вдруг Дейвид уронил руки на клавиатуру, прозвучал диссонансный аккорд. Он встал. Лицо его было белым как мел, он весь дрожал.

– Дейвид, – умоляюще сказала Хильда. - Оставь, это ничего... Действительно ничего...

IV

The bell pealed aggressively. Tressilian rose from his seat in the pantry and went slowly out and along to the door.

The bell pealed again. Tressilian frowned. Through the frosted glass of the door he saw the silhouette of a man wearing a slouch hat.

Tressilian passed a hand over his forehead. Something worried him. It was as though everything was happening twice.

Surely this had happened before. Surely–

He drew back the latch and opened the door.

Then the spell broke. The man standing there said:

‘Is this where Mr Simeon Lee lives?’

‘Yes, sir.’

‘I’d like to see him, please.’

A faint echo of memory awoke in Tressilian. It was an intonation of voice that he remembered from the old days when Mr Lee was first in England.

Tressilian shook his head dubiously.

‘Mr Lee is an invalid, sir. He doesn’t see many people now. If you–’ The stranger interrupted.

He drew out an envelope and handed it to the butler. 

‘Please give this to Mr Lee.’‘Yes, sir.’

***

Колокольчик у двери резко зазвонил. Трессильян встал со своего стула возле кухни и не спеша двинулся к выходу. Колокольчик зазвонил еще раз. Трессильян наморщил лоб. Через матовое стекло он увидел силуэт мужчины в мягкой шляпе с отвисшими полями... Трессильян провел рукой перед глазами. Это было прямо какое-то наваждение. Все как будто разыгрывалось второй раз. Ведь с ним однажды уже было такое... определенно было.

Он отодвинул засов и открыл дверь.

– Здесь живет мистер Симеон Ли? Я хотел бы поговорить с ним, – громко сказал мужчина.

Этот голос заставил Трессильяна напрячь память. Он был похож на голос его господина тех добрых, старых времен, когда тот вернулся в Англию.

Он в сомнении покачал головой:

– Мистер Ли не встает с постели. Он редко принимает гостей... Если вы... Незнакомец перебил его, достав конверт, который передал дворецкому: - Пожалуйста, передайте это мистеру Ли.

V

Simeon Lee took the envelope. He drew out the single sheet of paper it held. He looked surprised. His eyebrows rose, but he smiled.

‘By all that’s wonderful!’ he said.

Then to the butler: ‘Show Mr Farr up here, Tressilian.’

‘Yes, sir.’

Simeon said: ‘I was just thinking of old Ebenezer Farr. He was my partner out there in Kimberley. Now here’s his son come along!’

Tressilian reappeared. He announced: ‘Mr Farr.’

Stephen Farr came in with a trace of nervousness. He disguised it by putting on a little extra swagger. He said – and just for the moment his South African accent was more marked than usual: ‘Mr Lee?’

‘I’m glad to see you. So you’re Eb’s boy?’

Stephen Farr grinned rather sheepishly.

He said: ‘My first visit to the old country. Father always told me to look you up if I did come.’

‘Quite right.’ The old man looked round. ‘This is my granddaughter, Pilar Estravados.’

‘How do you do?’ said Pilar demurely. 

Stephen Farr thought with a touch of admiration:

‘Cool little devil. She was surprised to see me, but it only showed for a flash.’

He said, rather heavily: ‘I’m very pleased to make your acquaintance, Miss Estravados.’

Симеон Ли извлек из конверта чистый лист бумаги. Он удивился, а затем улыбнулся.

– Это просто великолепно, – сказал он и приказал дворецкому: – Приведите сюда мистера Фарра, немедленно, Трессильян. Я только что вспомнил Эйба Фарра... Эйбенайзера Фарра. Он был моим деловым партнером в Южной Африке, в Кимберли. А тут вдруг появляется его сын.

Трессильян удалился и спустя некоторое время объявил о приходе мистера Фарра.

Стивен Фарр порывисто вошел, но попытался скрыть свое волнение за уверенными манерами.

– Рад видеть вас! – воскликнул Симеон Ли. – Значит, вы – сын Эйба?

Стивен смущенно улыбнулся:

– Это мой первый визит в Англию. Отец мне всегда говорил, что я должен разыскать вас, если когда-нибудь приеду сюда.

– Браво! Разрешите представить вам мою внучку Пилар Эстравадос.

– Очень рада, – сказала Пилар без тени смущения. «Вот же хитрая маленькая ведьма, – подумал Фарр. – Она ведь была поражена, когда увидела меня здесь, и так великолепно сумела это скрыть». Он сказал, придавая своим словам особый смысл: - Счастлив познакомиться с вами, мисс Эстравадос.

‘Thank you,’ said Pilar.

Simeon Lee said: ‘Sit down and tell me all about yourself. Are you in England for long?’

‘Oh, I shan’t hurry myself now I’ve really got here!’

He laughed, throwing his head back.

Simeon Lee said: ‘Quite right. You must stay here with us for a while.’

‘Oh, look here, sir. I can’t butt in like that. It’s only two days to Christmas.’

‘You must spend Christmas with us – unless you’ve got other plans?’

‘Well, no, I haven’t, but I don’t like–’

Simeon said: ‘That’s settled.’ He turned his head. ‘Pilar?’

‘Yes, Grandfather.’

‘Go and tell Lydia we shall have another guest. Ask her to come up here.’

Pilar left the room. Stephen’s eyes followed her. Simeon noted the fact with amusement.

He said: ‘You’ve come straight here from South Africa?’ ‘Pretty well.’ They began to talk of that country.

Lydia entered a few minutes later.

Simeon said: ‘This is Stephen Farr, son of my old friend and partner, Ebenezer Farr. He’s going to be with us for Christmas if you can find room for him.’

Lydia smiled.

‘Of course.’ Her eyes took in the stranger’s appearance. His bronzed face and blue eyes and the easy backward tilt of his head. ‘My daughter-in-law,’ said Simeon.Stephen said: ‘I feel rather embarrassed – butting in on a family party like this.’‘You’re one of the family, my boy,’ said Simeon. ‘Think of yourself as that.’ ‘You’re too kind, sir.’Pilar re-entered the room. She sat down quietly by the fire and picked up the hand screen. She used it as a fan, slowly tilting her wrist to and fro. Her eyes were demure and downcast.

 – Садитесь и расскажите мне о себе, – попросил старый Ли. – Вы надолго в Англию?

– Не знаю, как вам сказать, надолго ли, ведь я приехал сначала к вам.

Ли засмеялся, откинув голову назад:

– Действительно, вы должны некоторое время погостить у нас.

– Но, сэр, мне, право, неудобно. Свалился как снег на голову. В конце концов, Рождество и...

– Будете проводить Рождество у нас, если у вас нет других планов. Нет?.. Ну, хорошо. Пилар, пойди скажи Лидии, что к нам приехал еще один гость. Пусть она поднимется ко мне.

Пилар вышла. Стивен посмотрел ей вслед. Симеон украдкой разглядывал его.

Скоро они завели разговор о Южной Африке. Лидия пришла несколько минут спустя.– Это Стивен Фарр, сын моего старого друга Эйбенайзера Фарра. Он останется у нас на Рождество, а ты, пожалуйста, распорядись, чтобы ему приготовили комнату. Лидия улыбнулась: – С удовольствием!Она рассматривала незнакомца: его бронзовый загар, голубые глаза и слегка откинутую назад голову. – Моя невестка, – представил Симеон.– Мне как-то неудобно, что таким образом вторгаюсь в дом, – сказал Стивен, – как раз на семейный праздник...– Вы – дорогой гость, – прервал его извинения старый Ли, – учтите это.– Вы слишком добры, сэр.Пилар вернулась в комнату. Она села у огня, взяла свой веер, изящными движениями стала помахивать им. Опустив глаза, выглядела она большой скромницей.

I

‘Do you really want me to stay on here, Father?’ asked Harry. He tilted his head back. ‘I’m stirring up rather a hornet’s nest, you know.’

‘What do you mean?’ asked Simeon sharply.

‘Brother Alfred,’ said Harry. ‘Good brother Alfred! He, if I may say so, resents my presence here.’

‘The devil he does!’ snapped Simeon. ‘I’m master in this house.’

‘All the same, sir, I expect you’re pretty dependent on Alfred. I don’t want to upset–’

‘You’ll do as I tell you,’ snapped his father.

Harry yawned.

‘Don’t know that I shall be able to stick a stay-at-home life. Pretty stifling to a fellow who’s knocked about the world.’

His father said: ‘You’d better marry and settle down.’ 

Harry said: ‘Who shall I marry? Pity one can’t marry one’s niece. Young Pilar is devilish attractive.’

‘You’ve noticed that?’

‘Talking of settling down, fat George has done well for himself as far as looks go. Who was she?’ Simeon shrugged his shoulders.‘How should I know? George picked her up at a mannequin parade, I believe. She says her father was a retired naval officer.’ Harry said:

Часть III

24 декабря

– Ты действительно хочешь, чтобы я остался здесь, отец? – спросил Гарри. От откинул голову назад. – Ты же знаешь, что я разворошу здесь целое осиное гнездо.

– Каким это образом? – резко спросил Симеон Ли.

– Братец Альфред, – ответил Гарри, – мой любимый братец Альфред не в восторге от моего присутствия.

– Ну и черт с ним! – крикнул Симеон. – В этом доме я хозяин.

– Все-таки ты – старый хозяин, а он – молодой. Ты ведь как-то зависишь от Альфреда. Мне не хотелось бы дразнить его.

– Ты будешь делать так, как я тебе скажу. Гарри вздохнул:

– Да я и сам не знаю, выдержу ли оседлый образ жизни. Трудно усидеть дома человеку, который до этого всю жизнь мотался по свету.

– Ты должен жениться и завести себе постоянный дом.

– На ком же я должен жениться? Жаль, что нельзя жениться на собственной племяннице! Маленькая Пилар очаровательна!

– Ага! Ты, значит, все-таки заметил это?– Кстати, что касается оседлой жизни... Наш толстячок Джордж, кажется, сделал недурной выбор, а? Откуда его жена? Чем она занималась раньше?– Разве я знаю? – буркнул старик. – Думаю, Джордж высмотрел ее в салоне мод – была там манекенщицей. Она утверждает, что ее отец – отставной флотский офицер.

‘Probably a second mate of a coasting steamer. George will have a bit of trouble with her if he’s not careful.’

‘George,’ said Simeon Lee, ‘is a fool.’

Harry said: ‘What did she marry him for – his money?’

Simeon shrugged his shoulders.

Harry said: ‘Well, you think that you can square Alfred all right?’

‘We’ll soon settle that,’ said Simeon grimly.

He touched a bell that stood on a table near him.

Horbury appeared promptly. Simeon said:

‘Ask Mr Alfred to come here.’

Horbury went out and Harry drawled:

‘That fellow listens at doors!’

Simeon shrugged his shoulders.

‘Probably.’ 

Alfred hurried in. His face twitched when he saw his brother. Ignoring Harry, he said pointedly:

‘You wanted me, Father?’

‘Yes, sit down. I was just thinking we must reorganize things a bit now that we have two more people living in the house.’

‘Two?’ ‘Pilar will make her home here, naturally. And Harry is home for good.’

Alfred said: ‘Harry is coming to live here?’

‘Why not, old boy?’ said Harry.

 – Скорее, старшина на буксире, – усмехнулся Гарри. – Она еще преподнесет Джорджу подарочек.

Симеон пожал плечами. Затем взял колокольчик, лежавший на столе рядом с ним. Хорбюри явился мгновенно.

– Попросите мистера Альфреда срочно прийти ко мне.

Как только слуга исчез, Гарри спросил с расстановкой:

– А что, парень подслушивает под дверью? Симеон молча пожал плечами.

Альфред торопливо вошел в комнату. Увидев брата, он слегка вздрогнул.

– Садись, Альфред, – приказал старик. – Нам придется немного изменить порядки в нашем доме, поскольку теперь здесь будет жить на два человека больше. Пилар, разумеется, останется у нас. И Гарри тоже решил жить дома.

– Гарри будет жить здесь? – опешил Альфред. - А почему бы и нет, старина? – засмеялся Гарри.

Simeon sat chuckling to himself. Then he started and looked round. ‘Who the devil’s that? Oh, it’s you, Horbury. Don’t creep about that way.’

‘I beg your pardon, sir.’

‘Never mind. Listen, I’ve got some orders for you. I want everybody to come up here after lunch – everybody.’

‘Yes, sir.’

Альфред всплеснул руками и бросил на него гневный взгляд:

– Мне кажется, ты бы и сам мог догадаться!

– Очень жаль, но я не догадываюсь!

– После всего, что произошло? После твоего постыдного поведения... После скандала...

– Но ведь все это – в прошлом, милый братик!

– Ты ужасно поступил с отцом!

– Послушай-ка, Альфред! Ведь это касается только отца и никого больше! Не так ли? И если он готов простить меня, то... – Да, я готов тебя простить! – вставил слово Симеон. – Гарри – мой сын, и он останется здесь, потому что я так хочу! Он положил руку на плечо Гарри.

– Я очень люблю Гарри! Альфред встал и вышел из комнаты. Он был бледен как смерть. Гарри, смеясь, пошел вслед за ним. Симеон хмыкнул себе под нос. Вдруг он вздрогнул и обернулся: – Кто это там, черт возьми! Ах, это вы, Хорбюри! Когда вы прекратите крадучись ходить по дому? - Простите, сэр. – Ну, ладно. Впрочем, у меня есть к вам поручение. Я хочу, чтобы после обеда все пришли ко мне. Понятно? Все! Без исключения. И еще одно: вы поведете всех господ наверх,