"Oh, Charles, how can you! You are sweet."

"I thought you might like it. It's by way of being a parting present."

"Are you going away?"

She was surprised, for he had said nothing about it. He looked at her with a faint smile.

"No. But I'm not going to see you any more."

"Why?"

"I think you know just as well as I do."

Then Julia did a disgraceful thing. She sat down and for a minute looked silently at the miniature. Timing it perfectly, she raised her eyes till they met Charles's. She could cry almost at will, it was one of her most telling accomplishments, and now without a sound, without a sob, the tears poured down her cheeks. With her mouth slightly open, with the look in her eyes of a child that has been deeply hurt and does not know why, the effect was unbearably pathetic. His face was crossed by a twinge of agony. When he spoke his voice was hoarse with emotion.

"You're in love with Michael, aren't you?"

She gave a little nod. She tightened her lips as though she were trying to control herself, but the tears rolled down her cheeks.

"There's no chance for me at all?" He waited for some answer from her, but she gave none, she raised her hand to her mouth and seemed to bite a nail, and still she stared at him with those streaming eyes. "Don't you know what torture it is to go on seeing you? D'you want me to go on seeing you?"

Again she gave a little nod.

"Clara's making me scenes about you. She's found out I'm in love with you. It's only common sense that we shouldn't see one another any more."

This time Julia slightly shook her head. She gave a sob. She leant back in the chair and turned her head aside. Her whole body seemed to express the hopelessness of her grief. Flesh and blood couldn't stand it. Charles stepped forward and sinking to his knees took that broken woebegone body in his arms.

"For God's sake don't look so unhappy. I can't bear it. Oh, Julia, Julia, I love you so much, I can't make you so miserable. I'll accept anything. I'll make no demands on you."

She turned her tear-stained face to him ("God, what a sight I must look now") and gave him her lips. He kissed her tenderly. It was the first time he had ever kissed her.

"I don't want to lose you," she muttered huskily.

 — О, Чарлз, это слишком дорогая вещь. Как мило с вашей стороны!

— Я так и думал, что она вам понравится. Это — нечто вроде прощального подарка.

— Вы уезжаете?

Джулия была удивлена, он ничего ей об этом не говорил. Лорд Чарлз взглянул на нее с легкой улыбкой.

— Нет. Но я намерен больше не встречаться с вами.

— Почему?

— Я думаю, вы сами это знаете не хуже меня.

И тут Джулия совершила позорный поступок. Она села и с минуту молча смотрела на миниатюру. Выдержав идеальную паузу, она подняла глаза, пока они не встретились с глазами Чарлза. Она могла вызвать слезы по собственному желанию, это был один из ее самых эффектных трюков, и теперь, хотя она не издала ни звука, ни всхлипа, слезы заструились у нее по лицу. Рот чуть-чуть приоткрыт, глаза, как у обиженного ребенка, — все вместе создавало на редкость трогательную картину. Лорд Чарлз не мог этого вынести; его черты исказила гримаса боли. Когда он заговорил, голос его был хриплым от обуревавших его чувств:

— Вы любите Майкла, так ведь?

Джулия чуть заметно кивнула. Сжала губы, словно пытаясь овладеть собой, но слезы по-прежнему катились у нее по щекам.

— У меня нет никаких шансов?

Он подождал ответа, но она лишь подняла руку ко рту и стала кусать ногти, по-прежнему глядя на него полными слез глазами.

— Вы не представляете, какая для меня мука видеть вас. Вы хотите, чтобы я продолжал с вами встречаться?

Она снова чуть заметно кивнула.

— Клара устраивает мне сцены. Она догадалась, что я в вас влюблен. Простой здравый смысл требует, чтобы мы расстались.

На этот раз Джулия слегка покачала головой. Всхлипнула. Откинулась в кресле и отвернулась. Вся ее поза говорила о том, сколь глубока ее скорбь. Кто бы мог устоять? Чарлз сделал шаг вперед и, опустившись на колени, заключил сломленное горем, безутешное существо в свои объятия.

— Улыбнитесь, ради всего святого. Я не могу этого вынести. О Джулия, Джулия!.. Я так вас люблю, я не могу допустить, чтобы из-за меня вы страдали. Я на все согласен. Я не буду ни на что претендовать.

Джулия повернула к нему залитое слезами лицо («Господи, ну и видок сейчас у меня!») и протянула ему губы. Он нежно ее поцеловал. Поцеловал в первый и единственный раз.

— Я не хочу терять вас, — глухим от слез голосом произнесла она.

"Darling, darling!"

"It'll be just as it was before?"

"Just."

She gave a deep sigh of contentment and for a minute or two rested in his arms. When he went away she got up and looked in the glass.

"You rotten bitch," she said to herself.

But she giggled as though she were not in the least ashamed and then went into the bathroom to wash her face and eyes. She felt wonderfully exhilarated. She heard Michael come in and called out to him.

"Michael, look at that miniature Charles has just given me. It's on the chimney-piece. Are those diamonds or paste?"

Julia was somewhat nervous when Lady Charles left her husband. She threatened to bring proceedings for divorce, and Julia did not at all like the idea of appearing as intervener. For two or three weeks she was very jittery. She decided to say nothing to Michael till it was necessary, and she was glad she had not, for in due course it appeared that the threats had been made only to extract more substantial alimony from the innocent husband. Julia managed Charles with wonderful skill. It was understood between them that her great love for Michael made any close relation between them out of the question, but so far as the rest was concerned he was everything to her, her friend, her adviser, her confidant, the man she could rely on in any emergency or go to for comfort in any disappointment. It was a little more difficult when Charles, with his fine sensitiveness, saw that she was no longer in love with Michael. Then Julia had to exercise a great deal of tact. It was not that she had any scruples about being his mistress; if he had been an actor who loved her so much and had loved her so long she would not have minded popping into bed with him out of sheer good nature; but she just did not fancy him. She was very fond of him, but he was so elegant, so well-bred, so cultured, she could not think of him as a lover. It would be like going to bed with an

objet d'art.

 — Любимая! Любимая!

— И все будет, как раньше?

— В точности.

Она глубоко и удовлетворенно вздохнула и минуты две оставалась в его объятиях. Когда лорд Чарлз ушел, Джулия встала с кресла и посмотрела в зеркало. «Сукина ты дочь», — сказала она самой себе. Но тут же засмеялась, словно ей вовсе не стыдно, и пошла в ванную комнату вымыть лицо и глаза. Она была в приподнятом настроении. Услышав, что пришел Майкл, она его позвала:

— Майкл, посмотри, какую миниатюру подарил мне только что Чарлз. Она на каминной полочке. Это настоящие драгоценные камни или подделка?

Когда леди Чарлз оставила мужа, Джулия несколько встревожилась: та грозила подать в суд на развод, и Джулии не очень-то улыбалась мысль появиться в роли соответчицы. Недели две-три она сильно нервничала. Она решила ничего не рассказывать Майклу без крайней необходимости, и слава богу, так как впоследствии выяснилось, что угрозы леди Чарлз преследовали единственную цель: заставить ни в чем не повинного супруга назначить ей как можно более солидное содержание. Джулия удивительно ловко управлялась с Чарлзом. Им было ясно без слов, что при ее любви к Майклу ни о каких интимных отношениях не может быть и речи, но в остальном он был для нее всем: ее другом, ее советчиком, ее наперсником, человеком, к помощи которого она всегда могла обратиться в случае необходимости, который утешит ее при любой неприятности. Джулии стало немного трудней, когда Чарлз, с присущей ему чуткостью, увидел, что она больше не любит Майкла; пришлось призвать на помощь весь свой такт. Конечно, она, не задумываясь, без особых угрызений совести сделалась бы его любовницей. Будь он, скажем, актером и люби ее так давно и сильно, она бы легла с ним в постель просто из дружеских чувств; но с Чарлзом это было невозможно. Джулия относилась к нему с большой нежностью, но он был так элегантен, так воспитан, так культурен, она просто не могла представить его в роли любовника. Все равно что лечь в постель с object d'art [39] . 

And his love of art filled her with a faint derision; after all she was a creator, when all was said and done he was only the public. He wished her to elope with him. They would buy a villa at Sorrento on the bay of Naples, with a large garden, and they would have a schooner so that they could spend long days on the beautiful wine-coloured sea. Love and beauty and art; the world well lost.

"The damned fool," she thought. "As if I'd give up my career to bury myself in some hole in Italy! "

She persuaded him that she had a duty to Michael, and then there was the baby; she couldn't let him grow up with the burden on his young life that his mother was a bad woman. Orange trees or no orange trees, she would never have a moment's peace in that beautiful Italian villa if she was tortured by the thought of Michael's unhappiness and her baby being looked after by strangers. One couldn't only think of oneself, could one? One had to think of others too. She was very sweet and womanly. She sometimes asked Charles why he did not arrange a divorce with his wife and marry some nice woman. She could not bear the thought of his wasting his life over her. He told her that she was the only woman he had ever loved and that he must go on loving her till the end.

"It seems so sad," said Julia.

Даже его любовь к театру вызывала в ней легкое презрение. В конце концов она была творцом, а он — всего-навсего зрителем. Чарлз хотел, чтобы она ушла к нему от Майкла. Они купят в Сорренто, на берегу Неаполитанского залива, виллу с огромным садом, заведут шхуну и будут проводить долгие дни на прекрасном темно-красном море. Любовь, красота и искусство вдали от мира.

«Чертов дурак, — думала Джулия. — Как будто я откажусь от своей карьеры, чтобы похоронить себя в какой-то дыре».

Джулия сумела убедить Чарлза, что она слишком многим обязана Майклу, к тому же у нее ребенок; не может же она допустить, чтобы его юная жизнь омрачилась сознанием того, что его мать — дурная женщина. Апельсиновые деревья — это, конечно, прекрасно, но на его великолепной вилле у нее не будет и минуты душевного покоя от мысли, что Майкл несчастен, а за ее ребенком присматривают чужие люди. Нельзя думать только о себе, ведь правда? О других тоже надо подумать. Джулия была так прелестна, так женственна! Иногда она спрашивала Чарлза, почему он не разведется и не женится на какой-нибудь милой девушке. Ей невыносима мысль, что из-за нее он зря тратит свою жизнь. Чарлз отвечал, что она единственная, кого он любит и будет любить до конца своих дней.

— Ах, это так печально, — говорила Джулия.

All the same she kept her eyes open, and if she noticed that any woman had predatory intentions on Charles she took care to queer her pitch. She did not hesitate if the danger seemed to warrant it to show herself extremely jealous. It had been long agreed, with all the delicacy that might be expected from his good breeding and Julia's good heart, in no definite words, but with guarded hints and remote allusiveness, that if anything happened to Michael, Lady Charles should somehow or other be disposed of and they would then marry. But Michael had perfect health.

On this occasion Julia had much enjoyed lunching at Hill Street. The party had been very grand. Julia had never encouraged Charles to entertain any of the actors or authors he sometimes came across, and she was the only person there who had ever had to earn a living. She had sat between an old, fat, bald and loquacious* Cabinet Minister who took a great deal of trouble to entertain her, and a young Duke of Westreys who looked like a stable-boy and who flattered himself that he knew French slang better than a Frenchman. When he discovered that Julia spoke French he insisted on conversing with her in that language. After luncheon she was persuaded to recite a tirade from Phedre

as it was done at the Comedie Francaise and the same tirade as an English student at the Royal Academy of Dramatic Art would deliver it. She made the company laugh very much and came away from the party flushed with success. It was a fine bright day and she made up her mind to walk from Hill Street to Stanhope Place. A good many people recognized her as she threaded her way through the crowd in Oxford Street, and though she looked straight ahead of her she was conscious of their glances.

"What a hell of a nuisance it is that one can't go anywhere without people staring at one."

She slackened her pace a little. It certainly was a beautiful day.

She let herself into her house with a latch-key and as she got in heard the telephone ringing. Without thinking she took up the receiver.

"Yes?"

Тем не менее она всегда была начеку, и если ей чудилось, что какая-то женщина собирается подцепить Чарлза на крючок, Джулия делала все, чтобы испортить ей игру. Если опасность казалась особенно велика, Джулия не останавливалась перед сценой ревности. Они уже давно пришли к соглашению, конечно, не прямо, а при помощи осторожных намеков и отдаленных иносказаний, со всем тактом, которого можно было ждать от лорда Чарлза при его воспитанности, и от Джулии, при ее добром сердце, что если с Майклом что-нибудь случится, они так или иначе избавятся от леди Чарлз и соединятся узами брака. Но у Майкла было идеальное здоровье.

В этот день Джулия получила огромное удовольствие от ленча на Хилл-стрит. Был большой прием. Джулия никогда не потворствовала Чарлзу в его стремлении приглашать к себе актеров и драматургов, с которыми он где-нибудь случайно встретился, и сегодня она была единственной из гостей, кто когда-либо сам зарабатывал себе на жизнь. Она сидела между старым, толстым, лысым и словоохотливым членом кабинета министров, который лез из кожи вон, чтобы ее занять, и молодым герцогом Уэстри, который был похож на младшего конюха и гордился тем, что знает французское арго лучше любого француза. Услышав, что Джулия говорит по-французски, он потребовал, чтобы она беседовала с ним только на этом языке. После ленча ее уговорили продекламировать отрывок из «Федры» так, как это делают в «Комеди Франсез», и так, как его произнес бы английский студент, занимающийся в Королевской академии драматического искусства. Джулия заставила общество сильно смеяться и ушла с приема упоенная успехом. Был прекрасный погожий день, и Джулия решила пройти пешком от Хилл-стрит до Стэнхоуп-плейс. Когда она пробиралась сквозь толпу на Оксфорд-стрит, многие ее узнавали, и, хотя она смотрела прямо перед собой, она ощущала на себе их взгляды.

«Черт знает что. Никуда нельзя пойти, чтобы на тебя не пялили глаза».

Джулия замедлила шаг. День, действительно, был прекрасный.

Она открыла дверь дома своим ключом и, войдя в холл, услышала телефонный звонок. Машинально сняла трубку.

— Да?

She generally disguised her voice when she answered, but for once forgot to.

"Miss Lambert?"

"I don't know if Miss Lambert's in. Who is it please?" she asked, assuming quickly a cockney accent.

The monosyllable had betrayed her. A chuckle travelled over the wire.

"I only wanted to thank you for writing to me. You know you needn't have troubled. It was so nice of you to ask me to lunch, I thought I'd like to send you a few flowers."

The sound of his voice and the words told her who it was. It was the blushing young man whose name she did not know. Even now, though she had looked at his card, she could not remember it. The only thing that had struck her was that he lived in Tavistock Square.

"It was very sweet of you," she answered in her own voice.

"I suppose you wouldn't come to tea with me one day, would you?"

The nerve of it! She wouldn't go to tea with a duchess; he was treating her like a chorus girl. It was rather funny when you came to think of it.

"I don't know why not."

"Will you really?" his voice sounded eager. He had a pleasant voice. "When?"

She did not feel at all like going to bed that afternoon.

"Today."

"O.K. I'll get away from the office. Half-past four? 138, Tavistock Square."

Обычно она меняла голос, отвечая на звонки, но сегодня забыла.

— Мисс Лэмберт?

— Я не знаю, дома ли она. Кто говорит? — спросила она на этот раз так, как говорят кокни. Но первое односложное словечко выдало ее. В трубке послышался смешок.

— Я только хотел поблагодарить вас за записку. Вы зря беспокоились. С вашей стороны было так любезно пригласить меня к ленчу, и мне захотелось послать вам несколько цветков.

Звук его голоса, не говоря о словах, объяснил ей, кто ее собеседник. Это был тот краснеющий юноша, имени которого она так и не узнала. Даже теперь, хотя она видела его карточку, она не могла вспомнить. Она запомнила только то, что он живет на Тэвисток-сквер.

— Очень мило с вашей стороны, — ответила она своим голосом.

— Вы, наверное, не захотите выпить со мной чашечку чаю как-нибудь на днях?

Ну и наглость! Да она не пойдет пить чай и с герцогиней! Он разговаривает с ней, как с какой-нибудь хористочкой. Смех, да и только.

— Почему бы и нет?

— Правда? — в голосе зазвучало волнение. («А у него приятный голос».) — Когда?

Ей совсем не хотелось сейчас ложиться отдыхать.

— Сегодня.

— О'кей. Я отпрошусь из конторы пораньше. В половине пятого вас устроит? Тэвисток-сквер, 138.

It was nice of him to have suggested that. He might so easily have mentioned some fashionable place where people would stare at her. It proved that he didn't just want to be seen with her.

She took a taxi to Tavistock Square. She was pleased with herself. She was doing a good action. It would be wonderful for him in after years to be able to tell his wife and children that Julia Lambert had been to tea with him when he was just a little insignificant clerk in an accountant's office. And she had been so simple and so natural. No one to hear her prattling away would have guessed that she was the greatest actress in England. And if they didn't believe him he'd have her photograph to prove it, signed yours sincerely. He'd laugh and say that of course if he hadn't been such a kid he'd never have had the cheek to ask her.

When she arrived at the house and had paid off the taxi she suddenly remembered that she did not know his name and when the maid answered the door would not know whom to ask for. But on looking for the bell she noticed that there were eight of them, four rows of two, and by the side of each was a card or a name written in ink on a piece of paper. It was an old house that had been divided up into flats. She began looking, rather hopelessly, at the names wondering whether one of them would recall something, when the door opened and he stood before her.

"I saw you drive up and I ran down. I'm afraid I'm on the third floor. I hope you don't mind."

"Of course not."

She climbed the uncarpeted stairs. She was a trifle out of breath when she came to the third landing. He had skipped up eagerly, like a young goat, she thought, and she had not liked to suggest that she would prefer to go more leisurely. The room into which he led her was fairly large, but dingily furnished. On the table was a plate of cakes and two cups, a sugar basin and a milk-jug. The crockery was of the cheapest sort.

"Take a pew," he said. "The water's just on the boil. I'll only be a minute. I've got a gas-ring in the bathroom."

He left her and she looked about.

"Poor lamb, he must be as poor as a church mouse."

С его стороны было очень мило пригласить ее к себе. Он мог назвать какое-нибудь модное место, где все бы на нее таращились. Значит, дело не в том, что ему просто хочется показаться рядом с ней.

На Тэвисток-сквер Джулия поехала в такси. Она была довольна собой. Всегда приятно сделать доброе дело. С каким удовольствием он будет потом рассказывать жене и детям, что сама Джулия Лэмберт приезжала к нему на чай, когда он еще был мелким клерком в бухгалтерской конторе. Она была так проста, так естественна. Слушая ее болтовню, никто бы не догадался, что она — величайшая актриса Англии. А если они ему не поверят, он покажет им ее фотографию, подписанную: «Искренне Ваша, Джулия Лэмберт». Он скажет со смехом, что, конечно, если бы он не был таким желторотым мальчишкой, он бы никогда не осмелился ее пригласить.

Когда Джулия подъехала к дому и отпустила такси, она вдруг подумала, что так и не вспомнила его имени и когда ей откроют дверь, не будет знать, кого попросить. Но, подойдя к двери, увидела, что там не один звонок, а целых восемь, четыре ряда по два звонка, и рядом с каждым приколота карточка или клочок бумаги с именем. Это был старый особняк, разделенный на квартиры. Джулия без особой надежды стала читать имена — вдруг какое-нибудь из них покажется ей знакомым, — как тут дверь распахнулась, и он собственной персоной возник перед ней.

— Я видел, как вы подъехали, и побежал вниз. Простите, я живу на четвертом этаже. Надеюсь, вас это не затруднит?

— Конечно, нет.

Джулия стала подниматься по голой лестнице. Она немного запыхалась, когда добралась до последней площадки. Юноша легко прыгал со ступеньки на ступеньку — как козленок, подумала она, — и Джулии не хотелось просить его идти помедленнее. Комната, в которую он ее провел, была довольно большая, но бедно обставленная — выцветшие обои, старая мебель с вытертой обшивкой. На столе стояла тарелка с кексами, две чайные чашки, сахарница и молочник. Фаянсовая посуда была из самых дешевых.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал он. — Вода уже кипит. Одну минутку. Газовая горелка в ванной комнате.

Он вышел, и она осмотрелась кругом.

«Ах ты, ягненочек! Видно, беден, как церковная мышь».

The room reminded her very much of some of the lodgings she had lived in when she was first on the stage. She noticed the pathetic attempts he had made to conceal the fact that it was a bedroom as well as a sitting-room. The divan against the wall was evidently his bed at night. The years slipped away from her in fancy and she felt strangely young again. What fun they had had in rooms very like that and how they had enjoyed the fantastic meals they had had, things in paper bags and eggs and bacon fried on the gas-ring! He came in with the tea in a brown pot. She ate a square sponge-cake with pink icing on it. That was a thing she had not done for years. The Ceylon tea, very strong, with milk and sugar in it, took her back to days she thought she had forgotten. She saw herself as a young, obscure, struggling actress. It was rather delicious. It needed a gesture, but she could only think of one: she took off her hat and gave her head a shake.

They talked. He seemed shy, much shyer than he had seemed over the telephone; well, that was not to be wondered at, now she was there he must be rather overcome, and she set herself to put him at his ease. He told her that his parents lived at Highgate, his father was a solicitor, and he had lived there too, but he wanted to be his own master and now in the last year of his articles he had broken away and taken this tiny flat. He was working for his final examination. They talked of the theatre. He had seen her in every play she had acted in since he was twelve years old. He told her that once when he was fourteen he had stood outside the stage door after a matinee and when she came out had asked her to sign her name in his autograph-book. He was sweet with his blue eyes and pale brown hair. It was a pity he plastered it down like that. He had a white skin and rather a high colour; she wondered if he was consumptive. Although his clothes were cheap he wore them well, she liked that, and he looked incredibly clean.

She asked him why he had chosen Tavistock Square. It was central, he explained, and he liked the trees. It was quite nice when you looked out of the window. She got up to look, that would be a good way to make a move, then she would put on her hat and say good-bye to him.

"Yes, it is rather charming, isn't it. It's so London; it gives one a sort of jolly feeling."

Комната напомнила Джулии многие меблированные комнаты, в которых ей приходилось жить, когда она впервые попала на сцену. Она заметила трогательные попытки скрыть тот факт, что жилище это было и гостиной, и столовой, и спальней одновременно. Диван у стены, очевидно, ночью служил ему ложем. Джулия точно скинула с плеч два десятка лет. В воображении она вернулась к дням своей молодости. Как весело жилось в таких комнатах, с каким удовольствием они поглощали самые фантастические блюда, снедь, принесенную в бумажных кульках, или зажаренную на газовой горелке яичницу с беконом!.. Вошел хозяин, неся коричневый чайник с кипятком. Джулия съела квадратное бисквитное пирожное, облитое розовой глазурью. Она не позволяла себе такой роскоши уже много лет. Цейлонский чай, очень крепкий, с сахаром и молоком, вернул ее к тем дням, о которых она, казалось, давно забыла. Она снова была молодой, малоизвестной, стремящейся к успеху актрисой. Восхитительное чувство. Оно требовало какого-то жеста, но Джулии пришел на ум лишь один, она сняла шляпу и встряхнула головой.

Они завели разговор. Юноша казался робким, куда более робким, чем по телефону; что ж, нечему удивляться, теперь, когда она здесь, он, естественно, смущен, очень волнуется, и Джулия решила, что ей надо его ободрить. Он рассказал ей, что родители его живут в Хайгейте, его отец — поверенный в делах, раньше он жил вместе с ними, но захотел быть сам себе хозяином и сейчас, в последний год учения, отделился от семьи и снял эту крошечную квартирку. Он готовится к последнему экзамену. Они заговорили о театре. Он смотрел Джулию во всех ее ролях, с тех пор как ему исполнилось двенадцать лет. Он рассказал, что стоял однажды после дневного спектакля у служебного входа, и, когда она вышла, попросил ее расписаться в его книге автографов. Да, юноша очень мил: эти голубые глаза и светло-каштановые волосы! Как жаль, что он их прилизывает. И такая белая кожа и яркий румянец на скулах; интересно, нет ли у него чахотки? Дешевый костюм сидит хорошо, он умеет носить вещи, ей это нравится; и он выглядит неправдоподобным чистюлей.

Джулия спросила, почему он поселился на Тэвисток-сквере. Это недалеко от центра, объяснил он, и тут есть деревья. Так приятно глядеть в окно. Джулия поднялась взглянуть; это хороший предлог, чтобы встать, а потом она наденет шляпу и попрощается с ним.

— Да, очаровательно. Добрый старый Лондон; сразу делается весело на душе.

She turned to him, standing by her side, as she said this. He put his arm round her waist and kissed her full on the lips. No woman was ever more surprised in her life. She was so taken aback that she never thought of doing anything. His lips were soft and there was a perfume of youth about him which was really rather delightful. But what he was doing was preposterous. He was forcing her lips apart with the tip of his tongue and now he had both arms round her. She did not feel angry, she did not feel inclined to laugh, she did not know what she felt. And now she had a notion that he was gently drawing her along, his lips still pressing hers, she felt quite distinctly the glow of his body, it was as though there was a furnace inside him, it was really remarkable; and then she found herself laid on the divan and he was beside her, kissing her mouth and her neck and her cheeks and her eyes. Julia felt a strange pang in her heart. She took his head in her hands and kissed his lips.

A few minutes later she was standing at the chimney-piece, in front of the looking-glass, making herself tidy.

"Look at my hair."

He handed her a comb and she ran it through. Then she put on her hat. He was standingjust behind her, and over her shoulder she saw his face with those eager blue eyes and a faint smile in them.

"And I thought you were such a shy young man," she said to his reflection.

He chuckled.

"When am I going to see you again?"

"Do you want to see me again?"

"Rather."

Юноша стоял рядом с ней, и при этих словах Джулия обернулась. Он обнял ее за талию и поцеловал в губы. Ни одна женщина на свете не удивилась бы так. Джулия не верила сама себе и стояла как вкопанная. У него были мягкие губы, и вокруг него витал аромат юности — довольно приятный аромат. Но то, что он делал, не лезло ни в какие ворота. Он раздвигал ей губы кончиком языка и обнимал ее теперь уже двумя руками. Джулия не рассердилась, но и не чувствовала желания рассмеяться, она сама не знала, что чувствует. Она видела, что он нежно тянет ее куда-то — его губы все еще прижаты к ее губам, — ощущала явственно жар его тела, словно там, внутри, была печка — вот удивительно! — а затем обнаружила, что лежит на диване, а он рядом с ней и целует ее рот, шею, щеки, глаза. У Джулии непонятно почему сжалось сердце, она взяла его голову обеими руками и поцеловала в губы.

Через некоторое время она стояла у камина перед зеркалом и приводила себя в порядок.

— Погляди на мои волосы!

Он протянул ей гребень, и она провела им по волосам. Затем надела шляпу. Он стоял позади нее, и она увидела над своим плечом его нетерпеливые голубые глаза, в которых сейчас мерцала легкая усмешка.

— А я-то думала, ты такой застенчивый мальчик, — сказала она его отражению.

Он коротко засмеялся.

— Когда я снова тебя увижу? — спросил он.

— А ты хочешь меня снова видеть?

— Еще как!

She thought rapidly. It was too absurd, of course she had no intention of seeing him again, it was stupid of her to have let him behave like that, but it was just as well to temporize. He might be tiresome if she told him that the incident would have no sequel.

"I'll ring up one of these days."

"Swear."

"On my honour."

"Don't be too long."

He insisted on coming down stairs with her and putting her into a cab. She had wanted to go down alone, so that she could have a look at the cards attached to the bells on the lintel.

"Damn it all, I ought at least to know his name."

But he gave her no chance. When the taxi drove off she sank into one corner of it and gurgled with laughter.

"Raped, my dear. Practically raped. At my time of life. And without so much as by your leave. Treated me like a tart. Eighteenth-century comedy, that's what it is. I might have been a waiting-maid. In a hoop, with those funny puffy things - what the devil are they called? - that they wore to emphasize their hips, an apron and a scarf round me neck." Then with vague memories of Farquhar and Goldsmith she invented the dialogue. "La, sir, 'tis shame to take advantage of a poor country girl. What would Mrs. Abigail, her ladyship's woman, say an she knew her ladyship's brother had ravished me of the most precious treasure a young woman in my station of life can possess, videlicet* her innocence. Fie, о fie, sir."

When Julia got home the masseuse was already waiting for her. Miss Phillips and Evie were having a chat.

"Wherever 'ave you been, Miss Lambert?" said Evie. "An' what about your rest, I should like to know."

"Damn my rest."

Julia tore off her clothes, and flung them with ample gestures all over the room. Then, stark naked, she skipped on to the bed, stood up on it for a moment, like Venus rising from the waves, and then throwing herself down stretched herself out.

"What's the idea?" said Evie.

"I feel good."

Мысли быстро проносились в ее голове. Это все было слишком нелепо; конечно, она не собиралась больше с ним встречаться, достаточно глупо было сегодня позволить ему вести себя таким образом, но, пожалуй, лучше спустить все на тормозах. Он может стать назойливым, если сказать, что этот эпизод не будет иметь продолжения.

— Я на днях позвоню.

— Поклянись.

— Честное слово.

— Не откладывай надолго.

Он настоял на том, чтобы проводить ее вниз и посадить в такси. Джулия хотела спуститься одна, взглянуть на карточки у звонков. «Должна же я, по крайней мере, знать его имя».

Но он не дал ей этой возможности. Когда такси отъехало, Джулия втиснулась в угол сиденья и чуть не захлебнулась от смеха.

«Изнасилована, голубушка. Самым натуральным образом. В мои-то годы! И даже без всяких там „с вашего позволения“. Словно я — обыкновенная потаскушка. Комедия восемнадцатого века, вот что это такое. Я могла быть горничной. В кринолине с этими смешными пышными штуками — как они называются, черт побери? — которые они носили, чтобы подчеркнуть бедра, в передничке и косынке на шее». И, припомнив с пятого на десятое Фаркера [40] и Голдсмита [41] , она начала воображаемый диалог: «Фи, сэр, как не стыдно воспользоваться неопытностью простой сельской девушки! Что скажет миссис Эбигейл, камеристка ее светлости, когда узнает, что брат ее светлости похитил у меня самое дорогое сокровище, каким владеет девушка моего положения, — лишил меня невинности».

Когда Джулия вернулась домой, массажистка уже ждала ее. Мисс Филиппе болтала с Эви.

 — Куда это вас носило, мисс Лэмберт? — спросила Эви. — И когда вы теперь отдохнете, хотела бы я знать!

— К черту отдых!

Джулия сбросила платье и белье, с размаху расшвыряла его по комнате. Затем, абсолютно голая, вскочила на кровать, постояла на ней минуту, как Венера, рожденная из пены, затем кинулась на постель и вытянулась в струнку.

— Что на вас нашло? — спросила Эви.

— Мне хорошо.

"Well, if I behaved like that people'd say I'd been drinkin'."

Miss Phillips began to massage her feet. She rubbed gently, to rest and not to tire her.

"When you came in just now, like a whirlwind," she said, "I thought you looked twenty years younger. Your eyes were shining something wonderful."

"Oh, keep that for Mr. Gosselyn, Miss Phillips." And then as an afterthought, "I feel like a two-year-old."

And it was the same at the theatre later on. Archie Dexter, who was her leading man, came into her dressing-room to speak about something. She had just finished making-up. He was startled.

"Hulloa, Julia, what's the matter with you tonight? Gosh, you look swell. Why you don't look a day more than twenty-five."

"With a son of sixteen it's no good pretending I'm so terribly young any more. I'm forty and I don't care who knows it."

"What have you done to your eyes? I've never seen them shine like that before."

She felt in tremendous form. They had been playing the play, it was called The Powder Puff, for a good many weeks, but tonight Julia played it as though it were the first time. Her performance was brilliant. She got laughs that she had never got before. She always had magnetism, but on this occasion it seemed to flow over the house in a great radiance. Michael happened to be watching the last two acts from the corner of a box and at the end he came into her dressing-room.

"D'you know the prompter says we played nine minutes longer tonight, they laughed so much."

"Seven curtain calls. I thought the public were going on all night."

"Well, you've only got to blame yourself, darling. There's no one in the world who could have given the performance you gave tonight."

"To tell you the truth I was enjoying myself. Christ, I'm hungry. What have we got for supper?"

"Tripe and onions."

"Oh, how divine!" She flung her arms round his neck and kissed him. "I adore tripe and onions. Oh, Michael, Michael, if you love me, if you've got any spark of tenderness in that hard heart of yours, let me have a bottle of beer."

"Julia."

 — Ну, кабы я вела себя так, люди сказали бы, что я хватила лишку.

Мисс Филиппе начала массировать Джулии ноги. Она терла ее несильно, чтобы дать отдых телу, а не утомить его.

— Когда вы сейчас, как вихрь, ворвались в комнату, — сказала она, — я подумала, что вы помолодели на двадцать лет.

— Ах, оставьте эти разговоры для мистера Госселина, мисс Филиппе! — сказала Джулия, затем добавила, словно сама тому удивляясь: — Я чувствую себя, как годовалый младенец.

То же самое было позднее в театре. Ее партнер Арчи Декстер зашел к ней в уборную о чем-то спросить. Джулия только кончила гримироваться. На его лице отразилось изумление.

— Привет, Джулия. Что это с тобой сегодня? Ты выглядишь грандиозно. Да тебе ни за что не дать больше двадцати пяти!

— Когда сыну шестнадцать, бесполезно притворяться, будто ты так уж молода. Мне сорок, и пусть хоть весь свет знает об этом.

— Что ты сделала с глазами? Я еще не видел, чтобы они так у тебя сияли.

Джулия давно не чувствовала себя в таком ударе. Комедия под названием «Пуховка», которая шла в тот вечер, не сходила со сцены уже много недель, но сегодня Джулия играла так, словно была премьера. Ее исполнение было блестящим. Публика смеялась как никогда. В Джулии всегда было большое актерское обаяние, но сегодня казалось, что его лучи осязаемо пронизывают весь зрительный зал. Майкл случайно оказался в театре на последних двух актах и после спектакля пришел к ней в уборную.

— Ты знаешь, суфлер говорит, мы кончили на девять минут позже обычного, — так много смеялась публика, — сказал он.

 — Семь вызовов. Я думала, они никогда не разойдутся.

— Ну, вини в этом только себя, дорогая. Во всем мире нет актрисы, которая смогла бы сыграть так, как ты сегодня.

— Сказать по правде, я и сама получала удовольствие. Господи, я такая голодная! Что у нас на ужин?

— Рубец с луком.

— Великолепно! — Джулия обвила Майкла руками и поцеловала. — Обожаю рубец с луком. Ах, Майкл, если ты меня любишь, если в твоем твердокаменном сердце есть хоть искорка нежности ко мне, ты разрешишь мне выпить бутылку пива.

— Джулия!

"Just this once. It's not often I ask you to do anything for me."

"Oh well, after the performance you gave tonight I suppose I can't say no, but by God, I'll see that Miss Phillips pitches into you tomorrow."

12

 — Только сегодня. Я не так часто прошу тебя что-нибудь для меня сделать.

— Ну что ж, после того, как ты провела этот спектакль, я, наверное, не смогу сказать «нет», но, клянусь богом, уж я прослежу, чтобы мисс Филиппе не оставила на тебе завтра живого места.

12

WHEN Julia got to bed and slipped her feet down to the comfort of her hot-water bottle, she took a happy look at her room, rose-pink and Nattier-blue, with the gold cherubs of her dressing-table, and sighed with satisfaction. She thought how very Madame de Pompadour it was. She put out the light but she did not feel at all sleepy. She would have liked really to go to Quag's and dance, but not to dance with Michael, to dance with Louis XV or Ludwig of Bavaria or Alfred de Musset. Clairon and the Bal de l'Opera. She remembered the miniature Charles had once given her. That was how she felt tonight. Such an adventure had not happened to her for ages. The last time was eight years before. That was an episode that she ought to have been thoroughly ashamed of; goodness, how scared she'd been afterwards, but she had in point of fact never been able to think of it since without a chuckle.

That had been an accident too. She had been acting for a long time without a rest and she badly needed one. The play she was in was ceasing to attract and they were about to start rehearsing a new one when Michael got the chance of letting the theatre to a French company for six weeks. It seemed a good opportunity for Julia to get away. Dolly had rented a house at Cannes for the season and Julia could stay with her. It was just before Easter when she started off, and the trains south were so crowded that she had not been able to get a sleeper, but at a travel agency they had said that it would be quite all right and there would be one waiting for her at the station in Paris. To her consternation she found when they got to Paris that nothing seemed to be known about her, and the chef de train told her that every sleeper was engaged. The only chance was that someone should not turn up at the last moment. She did not like the idea of sitting up all night in the corner of a first-class carriage, and went into dinner with a perturbed mind. She was given a table for two, and soon a man came and sat down opposite her. She paid no attention to him. Presently the chef de train came along and told her that he was very sorry, but he could do nothing for her. She made a useless scene. When the official had gone, the man at her table addressed her. Though he spoke fluent, idiomatic French, she recognized by his accent that he was not a Frenchman. She told him in answer to his polite inquiry the whole story and gave him her opinion of the travel agency, the railway company, and the general inefficiency of the human race. He was very sympathetic. He told her that after dinner he would go along the train and see for himself if something could not be arranged. One never knew what one of the conductors could not manage for a tip.

удовольствием окинула взглядом свою розово-голубую спальню с позолоченными херувимчиками на туалете и удовлетворенно вздохнула. Настоящий будуар мадам де Помпадур. Она погасила свет, но спать ей не хотелось. С какой радостью она отправилась бы сейчас к Квэгу потанцевать, но не с Майклом, а с Людовиком XV, или Людовиком Баварским, или Альфредом де Мюссе. Клэрон и Bal de l'Opera [42] . Она вспомнила миниатюру, которую когда-то подарил ей Чарлз. Вот как она сегодня себя чувствовала. У нее уже целую вечность не было такого приключения. Последний раз нечто подобное случилось восемь лет назад. Ей бы, конечно, следовало стыдиться этого эпизода, и как она потом была напугана! Все так, но, что греха таить, она не могла вспоминать о нем без смеха.

Произошло все тоже случайно. Джулия играла много недель без перерыва, и ей необходимо было отдохнуть. Пьеса переставала привлекать публику, и они уже собирались начать репетиции новой, как Майклу удалось сдать помещение театра на шесть недель французской труппе. Это позволяло Джулии уехать. Долли сняла в Канне дом на весь сезон, и Джулия могла погостить у нее. Выехала она как раз накануне пасхи. Поезда были так переполнены, что она не смогла достать купе в спальном вагоне, но в железнодорожном бюро компании Кука ей сказали, чтоб она не беспокоилась — при пересадке в Париже ее будет ждать спальное место. К ее крайнему смятению, на вокзале в Париже,

судя по всему, ничего об этом не знали, и chef de train [43] сказал ей, что спальные места заняты все до одного, разве что ей повезет и кто-нибудь в последний момент опоздает. Джулии совсем не улыбалась мысль просидеть всю ночь в углу купе вагона первого класса, и она пошла в вокзальный ресторан обедать, весьма всем этим взволнованная. Ей дали столик на двоих, и вскоре какой-то мужчина занял свободное кресло. Джулия не обратила на него никакого внимания. Через некоторое время к ней подошел chef de train, и сказал, что, к величайшему сожалению, ничем не может ей помочь. Джулия устроила ему сцену, но все было напрасно. Когда тот ушел, сосед Джулии обратился к ней. Хотя он бегло говорил по-французски, она поняла по его акценту, что он не француз. В ответ на его вежливые расспросы она поведала ему всю историю и поделилась с ним своим мнением о компании Кука, французской железнодорожной компании и всем человеческом роде. Он выслушал ее очень сочувственно и сказал, что после обеда сам пройдет по составу и посмотрит, нельзя ли что-нибудь организовать. Чего только не сделает проводник за хорошие чаевые!

"I'm simply tired out," she said. "I'd willingly give five hundred francs for a sleeper."

The conversation thus started, he told her that he was an attache at the Spanish Embassy in Paris and was going down to Cannes for Easter. Though she had been talking to him for a quarter of an hour she had not troubled to notice what he was like. She observed now that he had a beard, a black curly beard and a black curly moustache, but the beard grew rather oddly on his face; there were two bare patches under the corners of his mouth. It gave him a curious look. With his black hair, drooping eyelids and rather long nose, he reminded her of someone she had seen. Suddenly she remembered, and it was such a surprise that she blurted out:

"D'you know, I couldn't think who you reminded me of. You're strangely like Titian's portrait of Francis I in the Louvre."

"With his little pig's eyes?"

"No, not them, yours are large, I think it's the beard chiefly."

She glanced at the skin under his eyes; it was faintly violet and unwrinkled. Notwithstanding the ageing beard he was quite a young man; he could not have been more than thirty. She wondered if he was a Spanish Grandee. He was not very well dressed, but then foreigners often weren't, his clothes might have cost a lot even if they were badly cut, and his tie, though rather loud, she recognized as a Charvet. When they came to the coffee he asked her whether he might offer her a liqueur.

"That's very kind of you. Perhaps it'll make me sleep better."

He offered her a cigarette. His cigarette-case was silver, that put her off a little, but when he closed it she saw that in the corner was a small crown in gold. He must be a count or something. It was rather chic, having a silver cigarette-case with a gold crown on it. Pity he had to wear those modern clothes! If he'd been dressed like Francis I he would really look very distinguished. She set herself to be as gracious as she knew how.

"I think I should tell you," he said presently, "that I know who you are. And may I add that I have a great admiration for you?"

She gave him a lingering look of her splendid eyes.

"You've seen me act?" 

 — Я страшно устала, — вздохнула Джулия, — и с радостью отдам пятьсот франков за спальное купе.

Между ними завязался разговор. Собеседник сказал ей, что он атташе испанского посольства в Париже и едет в Канн на пасху. Хотя Джулия проговорила с ним уже с четверть часа, она не потрудилась как следует его рассмотреть. Теперь она заметила, что у него черная курчавая бородка и черные курчавые усы. Бородка росла очень странно: пониже уголков губ были два голые пятна, что придавало ему курьезный вид. Эта бородка, черные волосы, тяжелые полуопущенные веки и довольно длинный нос напоминали ей кого-то, но кого? Вдруг она вспомнила и так удивилась, что, не удержавшись, воскликнула:

— Знаете, я никак не могла понять, кого вы мне напоминаете. Вы удивительно похожи на тициановский портрет Франциска I, который я видела в Лувре.

— С этими его поросячьими глазками?

— Нет, глаза у вас большие. Я думаю, тут все дело в бороде.

Джулия внимательно всмотрелась в него: кожа под глазами гладкая, без морщин, сиреневатого оттенка. Он еще совсем молод, просто борода старит его; вряд ли ему больше тридцати. Интересно, вдруг он какой-нибудь испанский гранд? Одет он не очень элегантно, но с иностранцами никогда ничего не поймешь, и не очень хорошо скроенный костюм может стоить кучу денег. Галстук, хотя и довольно кричащий, был явно куплен у Шарвье. Когда им подали кофе, он попросил разрешения угостить ее ликером.

— Очень любезно с вашей стороны. Может быть, я тогда лучше буду спать.

Он предложил ей сигарету. Портсигар у него был серебряный, что несколько обескуражило Джулию, но, когда он его закрыл, она увидела на уголке крышки золотую коронку. Верно, какой-нибудь граф или почище того. Серебряный портсигар с золотой короной — в этом есть свой шик. Жаль, что ему

приходится носить современное платье. Если бы его одеть как Франциска I, он выглядел бы весьма аристократично. Джулия решила быть с ним как можно любезней.

— Я, пожалуй, лучше признаюсь вам, — сказал он немного погодя, — я знаю, кто вы. И разрешите добавить, что я очень восхищаюсь вами.

Джулия одарила его долгим взглядом своих чудесных глаз.

— Вы видели мою игру?

"Yes, I was in London last month."

"An interesting little play, wasn't it?"

"Only because you made it so."

When the man came round to collect the money she had to insist on paying her own bill. The Spaniard accompanied her to the carriage and then said he would go along the train to see if he could find a sleeper for her. He came back in a quarter of an hour with a conductor and told her that he had got her a compartment and if she would give the conductor her things he would take her to it. She was delighted. He threw down his hat on the seat she vacated and she followed him along the corridor. When they reached the compartment he told the conductor to take the portmanteau and the dispatch-case that were in the rack to the carriage madame had just left.

"But it's not your own compartment you're giving up to me?" cried Julia.

"It's the only one on the train."

"Oh, but I won't hear of it."

" Allez," the Spaniard said to the conductor.

"No, no."

 — Да. Я был в Лондоне в прошлом месяце.

— Занятная пьеска, не правда ли?

— Только благодаря вам.

Когда к ним подошел официант со счетом, ей пришлось настоять на том, чтобы расплатиться за свой обед. Испанец проводил ее до купе и сказал, что пойдет по вагонам, может быть, ему удастся найти для нее спальное место. Через четверть часа он вернулся с проводником и сказал, что нашел купе, пусть она даст проводнику свои вещи, и он проводит ее туда. Джулия была в восторге. Испанец кинул шляпу на сиденье, с которого она встала, и она пошла следом за ним по проходу. Когда они добрались до купе, испанец велел проводнику отнести чемодан и сумку, лежавшие в сетке, в тот вагон, где была мадам.

— Неужели вы отдали мне собственное место? — вскричала Джулия.

— Единственное, которое я мог найти во всем составе.

— Нет, я и слышать об этом не хочу.

— Alles [44] , — сказал испанец проводнику.

— Нет, нет…

"I don't matter. I can sleep anywhere, but I shouldn't sleep a wink if I thought that such a great artist was obliged to spend the night in a stuffy carriage with three other people."

Julia continued to protest, but not too much. It was terribly sweet of him. She didn't know how to thank him. He would not even let her pay for the sleeper. He begged her, almost with tears in his eyes, to let him have the great privilege of making her that trifling present. She had with her only a dressing-bag, in which were her face creams, her night-dress and her toilet things, and this he put on the table for her. All he asked was that he might be allowed to sit with her and smoke a cigarette or two till she wanted to go to bed. She could hardly refuse him that. The bed was already made up and they sat down on it. In a few minutes the conductor came back with a bottle of champagne and a couple of glasses. It was an odd little adventure and Julia was enjoying it. It was wonderfully polite of him, all that, ah, those foreigners, they knew how to treat a great actress. Of course that was the sort of thing that happened to Bernhardt every day. And Siddons, when she went into a drawing-room everyone stood up as though she were royalty. He complimented her on her beautiful French. Born in Jersey and educated in France? Ah, that explained it. But why hadn't she chosen to act in French rather than in English? She would have as great a reputation as Duse if she had. She reminded him of Duse, the same magnificent eyes and the pale skin, and in her acting the same emotion and the wonderful naturalness.

They half finished the bottle of champagne and Julia realized that it was very late.

"I really think I ought to go to bed now."

"I'll leave you."

He got up and kissed her hand. When he was gone Julia bolted the door and undressed. Putting out all the lights except the one just behind her head she began to read. Presently there was a knock at the door.

"Yes?"

"I'm sorry to disturb you. I left my toothbrush in the lavabo. May I get it?"

"I'm in bed."

Незнакомец кивнул проводнику, и тот забрал вещи.

— Это не имеет значения. Я могу спать где угодно, но я бы и глаз не сомкнул от мысли, что такая великая актриса будет вынуждена провести ночь с тремя чужими людьми.

Джулия продолжала протестовать, но не слишком рьяно. Это так мило, так любезно с его стороны! Она не знает, как его и благодарить. Испанец не позволил ей даже отдать разницу за билет. Он умолял ее, чуть не со слезами на глазах, оказать ему честь, приняв от него этот пустяковый подарок. У нее был с собой только дорожный несессер с кремами для лица, ночной сорочкой и принадлежностями для вечернего туалета, и испанец положил его на столик. Его единственная просьба — разрешить у нее посидеть, пока ей не захочется лечь, и выкурить одну-две сигареты. Джулии трудно было ему отказать. Постель уже была приготовлена, и они сели поверх одеяла. Через несколько минут появился проводник с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Недурное приключеньице! Джулия искренне наслаждалась. Удивительно любезно с его стороны. Да, эти иностранцы знают, как надо вести себя с большой актрисой! С Сарой Бернар такие вещи, верно, случались каждый день. А Сиддонс! Когда она входила в гостиную, все вставали, словно вошла сама королева.

Испанец отпустил ей комплимент по поводу того, как прекрасно она говорит по-французски. Родилась на острове Джерси, а образование получила во Франции? Тогда понятно. Но почему она решила играть на английской сцене, а не на французской? Она завоевала бы не меньшую славу, чем Дузе. Она и в самом деле напоминает ему Дузе: те же великолепные глаза и белая кожа, та же эмоциональность и потрясающая естественность в игре.

Когда они наполовину опорожнили бутылку с шампанским, Джулия сказала, что уже очень поздно.

— Право, я думаю, мне пора ложиться.

— Ухожу.

Он встал и поцеловал ей руку. Когда он вышел, Джулия заперла дверь в купе и разделась. Погасив все лампы, кроме той, что была у нее над головой, она принялась читать. Через несколько минут раздался стук в дверь.

— Да?

— Мне страшно неловко вас беспокоить. Я оставил в туалете зубную щетку. Можно мне войти?

— Я уже легла.

"I can't go to sleep unless I brush my teeth."

"Oh well, he's clean anyway."

With a little shrug of her shoulders Julia slipped her hand to the door and drew back the bolt. It would be stupid in the circumstances to be prudish. He came in, went into the lavatory and in a moment came out, brandishing a toothbrush. She had noticed it when she brushed her own teeth, but thought it belonged to the person who had the compartment next door. At that period adjoining compartments shared a lavatory. The Spaniard seemed to catch sight of the bottle.

"I'm so thirsty, do you mind if I have a glass of champagne?"

Julia was silent for a fraction of a second. It was his champagne and his compartment. Oh, well, in for a penny, in for a pound.

"Of course not."

He poured himself out a glass, lit a cigarette and sat down on the edge of her bed. She moved a little to give him more room. He accepted the situation as perfectly natural.

"You couldn't possibly have slept in that carriage," he said. "There's a man there who's a heavy breather. I'd almost rather he snored. If he snored one could wake him."

"I'm so sorry."

 — Я не могу спать, пока не вычищу зубы.

«А он по крайней мере чистоплотен».

Пожав плечами, Джулия протянула руку к двери и открыла задвижку. При создавшихся обстоятельствах просто глупо изображать из себя слишком большую скромницу. Испанец вошел в купе, заглянул в туалет и через секунду вышел, размахивая зубной щеткой. Джулия заметила ее, когда сама чистила зубы, но решила, что ее оставил человек из соседнего купе. В те времена на два купе был один туалет. Джулия перехватила взгляд испанца, брошенный на бутылку с шампанским.

— Меня ужасно мучит жажда, вы не возражаете, если я выпью бокал?

На какую-то долю секунды Джулия задержалась с ответом. Шампанское было его, купе — тоже. Что ж, назвался груздем — полезай в кузов.

— Конечно, нет.

Он налил себе шампанского, закурил сигарету и присел на край постели. Она чуть посторонилась, чтобы ему было свободнее. Он держался абсолютно естественно.

— Вы не смогли бы заснуть в том купе, — сказал он, — один из попутчиков ужасно сопит. Уж лучше бы храпел. Тогда можно было бы его разбудить.

— Мне очень неловко.

"Oh, it doesn't matter. If the worst comes to the worst I'll curl up in the corridor outside your door."

"He can hardly expect me to ask him to come and sleep in here," Julia said to herself. "I'm beginning to think this was all a put-up job. Nothing doing, my lad." And then aloud. "Romantic, of course, but uncomfortable."

"You're a terribly attractive woman."

She was just as glad that her nightdress was pretty and that she had put no cream on her face. She had in point of fact not troubled to take off her make-up. Her lips were brightly scarlet, and with the reading light behind her she well knew that she did not look her worst. But she answered ironically.

"If you think that because you've given up your compartment to me I'm going to let you sleep with me, you're mistaken."

"Just as you say, of course. But why not?"

"I'm not that sort of terribly attractive woman."

"What sort of woman are you then?"

"A faithful wife and a devoted mother."

He gave a little sigh.

"Very well. Then I'll say good night to you."

He crushed the stub of his cigarette on the ashtray and took her hand and kissed it. He slowly ran his lips up her arm. It gave Julia a funny little sensation. The beard slightly tickled her skin. Then he leant over and kissed her lips. His beard had a somewhat musty smell, which she found peculiar; she was not sure if it revolted or thrilled her. It was odd when she came to think of it, she had never been kissed by a man with a beard before. It seemed strangely indecent. He snapped out the light.

He did not leave her till a chink of light through the drawn blind warned them that day had broken. Julia was shattered morally and physically.

"I shall look a perfect wreck when we get to Cannes."

And what a risk to take! He might have murdered her or stolen her pearl necklace. She went hot and cold all over as she pictured to herself the danger she had incurred. He was going to Cannes too. Supposing he claimed acquaintance with her there, how on earth was she going to explain him to her friends? She felt sure Dolly wouldn't like him. He might try to blackmail her. And what should she do if he wanted to repeat the experience? He was passionate, there was no doubt about that, he had asked her where she was staying, and though she had not told him, he could certainly find out if he tried; in a place like Cannes, it would be almost impossible not to run across him. He might pester her. If he loved her as much as he said it was inconceivable that he should let her alone, and foreigners were so unreliable, he might make frightful scenes. The only comfort was that he was only staying over Easter, she would pretend she was tired and tell Dolly that she preferred to stay quietly at the villa.

 — О, неважно. На худой конец свернусь калачиком в проходе у вашей двери.

«Не ожидает же он, что я приглашу его спать здесь, со мной, — сказала себе Джулия. — Уж не подстроил ли он все это специально? Ничего не выйдет, голубчик». Затем произнесла вслух:

— Очень романтично, конечно, но не очень удобно.

— Вы очаровательная женщина!

А все же хорошо, что у нее нарядная ночная сорочка и она еще не успела намазать лицо кремом. По правде говоря, она даже не потрудилась стереть косметику. Губы у нее были пунцовые, и она знала, что, освещенная лишь лампочкой для чтения за головой, она выглядит очень даже неплохо. Но ответила она иронически:

— Если вы решили, что я соглашусь с вами переспать за то, что уступили мне свое купе, вы ошибаетесь.

— Воля ваша. Но почему бы нет?

— Я не из тех «очаровательных» женщин, за которую вы меня приняли.

— А какая вы женщина?

— Верная жена и нежная мать.

Он вздохнул.

— Ну что ж, тогда спокойной ночи.

Он раздавил в пепельнице окурок и поднес к губам ее руку. Поцеловал ладонь. Медленно провел губами от запястья до плеча. Джулию охватило странное чувство. Борода слегка щекотала ей кожу. Затем он наклонился и поцеловал ее в губы. От его бороды исходил какой-то своеобразный душный запах. Джулия не могла понять, противен он ей или приятен. Удивительно, если подумать, ее еще ни разу в жизни не целовал бородатый мужчина. В этом есть что-то не совсем пристойное. Щелкнул выключатель, свет погас.

Он ушел лишь тогда, когда узкая полоска между неплотно закрытыми занавесками возвестила, что настало утро. Джулия была совершенно разбита, морально и физически.

«Я буду выглядеть форменной развалиной, когда приеду в Канн».

И так рисковать! Он мог ее убить или украсть ее жемчужное ожерелье. Джулию бросало то в жар, то в холод от мысли, какой опасности она подвергалась. И он тоже едет в Канн. А вдруг он станет претендовать там на ее знакомство! Как она объяснит, кто он, своим друзьям? Она была уверена, что Долли он не понравится. Еще попробует ее шантажировать… А что ей делать, если ему вздумается повторить сегодняшний опыт? Он страстен, в этом сомневаться не приходится. Он спросил, где она остановится, и, хотя она не сказала ему, выяснить это при желании не составит труда. В таком месте, как Канн, вряд ли удастся избежать встречи. Вдруг он окажется назойлив? Если он так влюблен в нее, как говорит, он от нее не отвяжется, это ясно. И с этими иностранцами ничего нельзя сказать заранее, еще станет устраивать ей публичные сцены. Утешало ее одно: он сказал, что едет только на пасху; она притворится, будто очень устала и хочет первое время спокойно побыть на вилле.

"How could I have been such a fool?" she cried angrily.

Dolly would be there to meet her at the station, and if he was tactless enough to come up and say good-bye to her she would tell Dolly that he had given up his compartment to her. There was no harm in that. It was always best to tell as much of the truth as you could. But there was quite a crowd of passengers getting out at Cannes, and Julia got out of the station and into Dolly's car without catching a glimpse of him.

"I've arranged nothing for today," said Dolly. "I thought you'd be tired and I wanted to have you all to myself just for twenty-four hours."

Julia gave her arm an affectionate squeeze.

"That'll be too wonderful. We'll just sit about the villa and grease our faces and have a good old gossip."

But next day Dolly had arranged that they should go out to luncheon, and they were to meet their hosts at one of the bars on the Croisette to have cocktails. It was a beautiful day, clear, warm and sunny. When they got out of the car Dolly stopped to give the chauffeur instructions about fetching them and Julia waited for her. Suddenly her heart gave agreat jump, for there was the Spaniard walking towards her, with a woman on one side of him clinging to his arm and on the other a little girl whose hand he held. She had not time to turn away. At that moment Dolly joined her to walk across the pavement. The Spaniard came, gave her a glance in which there was no sign of recognition, he was in animated conversation with the woman on his arm, and walked on. In a flash Julia understood that he was just as little anxious to see her as she was to see him. The woman and the child were obviously his wife and daughter whom he had come down to Cannes to spend Easter with. What a relief! Now she could enjoy herself without fear. But as she accompanied Dolly to the bar, Julia thought how disgusting men were. You simply couldn't trust them for a minute. It was really disgraceful that a man with a charming wife and such a sweet little girl should be willing to pick up a woman in the train. You would think they'd have some sense of decency.

«Как я могла так сглупить!»

Долли, конечно, приедет ее встречать, и если испанец будет настолько бестактен и подойдет к ней прощаться, она скажет Долли, что он уступил ей свое купе. В этом нет ничего такого. Всегда лучше придерживаться правды… насколько это возможно. Но в Канне на платформе была куча народу, и Джулия вышла со станции и села в машину Долли, даже не увидев испанца.

— Я никого не приглашала на сегодня, — сказала Долли. — Я думала, вы устали, и хотела побыть наедине с вами хотя бы один день.

Джулия нежно стиснула ей плечо.

Чудеснее и быть не может. Будем сидеть на вилле, мазать лицо кремами и сплетничать, сколько душе угодно.

Но на следующий день они были приглашены к ленчу, а до этого должны были встретиться с пригласившими их в баре на рю Круазет и выпить вместе коктейли. Когда они вышли из машины, Долли задержалась, чтобы дать шоферу указания, куда за ними заехать, и Джулия поджидала ее. Вдруг сердце подскочило у нее в груди: прямо к ним направлялся вчерашний испанец; с одной стороны, держа его под руку, шла молодая женщина, с другой он вел девочку. Отворачиваться было поздно. Долли присоединилась к ней, надо было перейти на другую сторону улицы. Испанец подошел вплотную, кинул на нее безразличный взгляд и, оживленно беседуя со своей спутницей, проследовал дальше. Джулия поняла, что он так же мало жаждет видеть ее, как она — его. Женщина и девочка были, очевидно, его жена и дочь, с которыми он хотел провести в Канне пасху. Какое облегчение! Теперь она может безбоязненно наслаждаться жизнью. Но, идя за Долли к бару, Джулия подумала, какие все же скоты эти мужчины! С них просто нельзя спускать глаз. Стыд и срам, имея такую очаровательную жену и прелестную дочурку, заводить в поезде случайное знакомство! Должно же у них быть хоть какое-то чувство пристойности!

But as time passed Julia's indignation was mitigated, and she had often thought of the adventure since with a good deal of pleasure. After all it had been fun. Sometimes she allowed her reveries to run away with her and she went over in her fancy the incidents of that singular night. He had been a most agreeable lover. It would be something to look back on when she was an old woman. It was the beard that had made such an impression on her, the odd feeling of it on her face and that slightly musty* smell which was repulsive and yet strangely exciting. For years she looked out for men with beards, and she had a feeling that if one of them made proposals to her she simply wouldn't be able to resist him. But few men wore beards any more, luckily for her because the sight made her go a little weak at the knees, and none of those that did ever made any advance to her. She would have liked to know who the Spaniard was. She saw him a day or two later playing chemin de fer* at the Casino and asked two or three people if they knew him. Nobody did, and he remained in her recollection, and in her bones, without a name. It was an odd coincidence that she didn't know the name either of the young man who had that afternoon behaved in so unexpected a manner. It struck her as rather comic.

"If I only knew beforehand that they were going to take liberties with me I'd at least ask for their cards."

With this thought she fell happily asleep.

Однако с течением времени негодование Джулии поостыло, и она даже с удовольствием думала об этом приключении. В конце концов они неплохо позабавились. Иногда она позволяла себе предаваться мечтам и перебирать в памяти все подробности этой единственной в своем роде ночи. Любовник он был великолепный, ничего не скажешь. Будет о чем вспомнить, когда она постареет. Все дело в бороде — она так странно щекотала ей лицо — и в этом душном запахе, который отталкивал и одновременно привлекал ее. Еще несколько лет Джулия высматривала мужчин с бородами; у нее было чувство, что если бы один из них приволокнулся за ней, она была бы просто не в силах ему отказать. Но бороды вышли из моды, и слава богу, потому что при виде бородатого мужчины у Джулии подгибались колени; к тому же ни один из бородачей, которых она все же изредка встречала, не делал ей никаких авансов. Интересно все же, кто он, этот испанец. Джулия видела его через несколько дней после приезда в казино — он играл в chemin de fer [45] — и спросила о нем двух-трех знакомых. Но никто из них не был с ним знаком, и он так и остался в ее памяти и в ее крови безымянным. Забавное совпадение — как зовут юношу, столь удивившего ее сегодня днем, Джулия тоже не знала.

«Если бы я представляла, что они намерены позволить себе со мной вольности, я бы по крайней мере заранее попросила у них визитные карточки».

С этой мыслью она благополучно уснула.

13

SOME days passed, and one morning, while Julia was lying in bed reading a play, they rang through from the basement to ask if she would speak to Mr. Fennell. The name meant nothing to her and she was about to refuse when it occurred to her that it might be the young man of her adventure. Her curiosity induced her to tell them to connect him. She recognized his voice.

"You promised to ring me up," he said. "I got tired of waiting, so I've rung you up instead."

"I've been terribly busy the last few days."

"When am I going to see you?"

"As soon as I have a moment to spare."

"What about this afternoon?"

"I've got a matinee today."

"Come to tea after the matinee."

She smiled. ("No, young feller-me-lad, you don't catch me a second time like that.")

"I can't possibly," she answered. "I always stay in my dressing-room and rest till the evening performance."

"Can't I come and see you while you're resting?"

She hesitated for an instant. Perhaps the best thing would be to get him come; with Evie popping in and out and Miss Phillips due at seven, there would be no chance of any nonsense, and it would be a good opportunity to tell him, amiably, because he was really a sweet little thing, but firmly, that the incident of the other afternoon was to have no sequel. With a few well-chosen words she would explain to him that it was quite unreasonable and that he must oblige her by erasing the episode from his memory.

"All right. Come at half-past five and I'll give you a cup of tea."

13

Прошло несколько дней, и однажды утром, когда Джулия лежала в постели и читала новую пьесу, ей позвонили по внутреннему телефону из цокольного этажа и спросили, не поговорит ли она с мистером Феннелом. Имя ей было незнакомо, и она уже было сказала «нет», как ей пришло в голову, не тот ли это юноша из ее приключения. Любопытство побудило ее сказать, чтобы их соединили. Джулия сразу узнала его голос.

— Ты обещала позвонить, — сказал он. — Мне надоело ждать, и я звоню сам.

— Я была ужасно занята все это время.

— Когда я тебя увижу?

— Когда у меня будет свободная минутка.

— Как насчет сегодня?

— У меня дневной спектакль.

— Приходи после него выпить чаю.

Она улыбнулась. («Нет, малыш, второй раз ты меня на ту же удочку не поймаешь».)

— Не получится, — сказала она. — Я всегда остаюсь в театре, отдыхаю у себя в уборной до вечернего представления.

— А мне нельзя зайти в то время, как ты отдыхаешь?

Какую-то секунду она колебалась. Пожалуй, это будет лучше всего. При Эви, которая без конца входит в уборную, в ожидании мисс Филиппе ни о каких глупостях не может быть и речи. Удобный случай дружески — мальчик так мил! — но твердо сказать ему, что продолжения не будет. В нескольких удачно подобранных словах она объяснит ему, что это — безрассудство и он весьма ее обяжет, если вычеркнет из памяти весь этот эпизод.

— Хорошо. Приходи в полшестого, я угощу тебя чашкой чаю.

There was no part of her busy life that she enjoyed more than those three hours that she spent in her dressing-room between the afternoon and the evening performances. The other members of the cast had gone away; and Evie was there to attend to her wants and the doorkeeper to guard her privacy. Her dressing-room was like the cabin of a ship. The world seemed a long way off, and she relished her seclusion. She felt an enchanting freedom. She dozed a little, she read a little, or lying on the comfortable sofa she let her thoughts wander. She reflected on the part she was playing and the favourite parts she had played in the past. She thought of Roger her son. Pleasant reveries sauntered through her mind like lovers wandering in a green wood. She was fond of French poetry, and sometimes she repeated to herself verses of Verlaine.

Punctually at half-past five Evie brought her in a card.

"Mr. Thomas Fennell", she read.

"Send him in and bring some tea."

She had decided how she was going to treat him. She would be amiable, but distant. She would take a friendly interest in his work and ask him about his examination. Then she would talk to him about Roger.

Roger was seventeen now and in a year would be going to Cambridge. She would insinuate the fact that she was old enough to be his mother. She would act as if there had never been anything between them and he would go away, never to see her again except across the footlights, half convinced that the whole thing had been a figment of his fancy. But when she saw him, so slight, with his hectic flush and his blue eyes, so charmingly boyish, she felt a sudden pang. Evie closed the door behind him. She was lying on the sofa and she stretched out her arm to give him her hand, the gracious smile of Madame Recamier on her lips, but he flung himself on his knees and passionately kissed her mouth. She could not help herself, she put her arms round his neck, and kissed him as passionately.

("Oh, my good resolutions. My God, I can't have fallen in love with him.")

"For goodness' sake, sit down. Evie's coming in with the tea."

"Tell her not to disturb us."

"What do you mean?" But what he meant was obvious. Her heart began to beat quickly. "It's ridiculous. I can't. Michael might come in."

"I want you."

Три часа, которые она проводила у себя в уборной между дневным и вечерним спектаклями, были самым любимым временем в ее загруженном дне. Остальные члены труппы уходили из театра, оставались лишь Эви, готовая удовлетворить все ее желания, и швейцар, следивший, чтобы никто не нарушил ее покоя. Уборная казалась Джулии каютой корабля. Весь остальной мир оставался где-то далеко-далеко, и Джулия наслаждалась своим уединением. Она словно попадала в магический круг, который делал ее еще свободней. Она дремала, читала или, улегшись на мягкий удобный диван, позволяла мыслям блуждать без определенной цели. Думала о роли, которую ей предстояло играть, и о своих прошлых ролях. Думала о своем сыне Роджере. Приятные полумечты-полувоспоминания неторопливо проходили у нее в уме, как влюбленные в зеленом лесу. Джулия любила французскую поэзию и иногда читала вслух Верлена.

Ровно в половине шестого Эви подала ей карточку. «Мистер Томас Феннел», — прочитала она.

— Проводи его сюда и принеси чай.

Джулия еще утром решила, как она будет с ним держаться. Любезно, но сухо. Проявит дружеский интерес к его работе, спросит насчет экзамена. Затем расскажет о Роджере. Роджеру было семнадцать, через год он поступит в Кембридж. Она постарается исподволь внушить юноше, что по своему возрасту годится ему в матери. Она будет вести себя так, словно между ними никогда ничего не было, и он уйдет, чтобы никогда больше ее не видеть, иначе как при свете рампы, почти поверив, что все это было плодом его фантазии. Но когда Джулия взглянула на него, такого хрупкого, с чахоточным румянцем и голубыми глазами, такого юного и прелестного, сердце ее пронзила внезапная боль. Эви вышла и закрыла дверь. Джулия лежала на диване; она протянула ему руку с милостивой улыбкой мадам Рекамье [46] , но он кинулся рядом с ней на колени и страстно приник к ее губам. Джулия ничего не могла с собой поделать, она обвила его шею руками и так же страстно вернула ему поцелуй.

(«Господи, где мои благие намерения? Неужели я в него влюбилась?»)

— Сядь, ради бога. Эви сейчас принесет чай.

— Скажи, чтобы она нам не мешала.

— Что ты имеешь в виду?

Но что он имел в виду, было более чем очевидно. Сердце ее учащенно забилось.

— Это смешно. Я не могу. Может зайти Майкл.

 — Я тебя хочу.

There was a knock at the door and Evie came in with the tea. Julia gave her instructions to put the table by the side of her sofa and a chair for the young man on the other side of the table. She kept Evie with unnecessary conversation. She felt him looking at her. His eyes moved quickly, following her gestures and the expression of her face; she avoided them, but she felt their anxiety and the eagerness of his desire. She was troubled. It seemed to her that her voice did not sound quite natural.

("What the devil's the matter with me? God, I can hardly breathe.")

When Evie reached the door the boy made a gesture that was so instinctive that her sensitiveness rather than her sight caught it. She could not but look at him. His face had gone quite pale.

"Oh, Evie," she said. "This gentleman wants to talk to me about a play. See that no one disturbs me. I'll ring when I want you."

"Very good, miss."

Evie went out and closed the door.

("I'm a fool. I'm a bloody fool.")

But he had moved the table, and he was on his knees, and she was in his arms.

She sent him away a little before Miss Phillips was due, and when he was gone rang for Evie.

"Play any good?" asked Evie.

"What play?"

"The play 'e was talkin' to you abaht."

"He's clever. Of course he's young."

Evie was looking down at the dressing-table. Julia liked everything always to be in the same place, and if a pot of grease or her eyeblack was not exactly where it should be made a scene.

"Where's your comb?"

He had used it to comb his hair and had carelessly placed it on the tea-table. When Evie caught sight of it she stared at it for a moment reflectively.

"How on earth did it get there?" cried Julia lightly.

"I was just wondering."

 — И что подумает Эви? Просто идиотизм так рисковать. Нет, нет, нет.

В дверь постучали, вошла Эви с чаем. Джулия велела ей придвинуть столик к дивану и поставить кресло для молодого человека с другой стороны. Она задерживала Эви ненужным разговором и чувствовала на себе его взгляд. Его глаза быстро следовали за ее жестами, следили за выражением ее лица, она избегала их, но все равно ощущала нетерпение, горящее в них, и пыл его желания. Джулия была взволнована. Ей казалось, что голос ее звучит неестественно. («Какого черта! Что это со мной? Я еле дышу!»)

Когда Эви подошла к дверям, юноша сделал движение, которое было так безотчетно, что Джулия уловила его не столько зрением, сколько чувствами, и, не удержавшись, взглянула на него. Его лицо совсем побелело.

— О Эви, — сказала Джулия, — этот джентльмен хочет поговорить со мной о пьесе. Последи, чтобы нам не мешали. Я позвоню, когда ты мне понадобишься.

— Хорошо, мисс.

Эви вышла и закрыла за собой дверь.

(«Я просто дура. Последняя дура».)

Но он уже отодвинул столик и стоял возле нее на коленях, она уже была в его объятиях.

…Джулия отослала его незадолго до прихода мисс Филиппе и, когда он ушел, позвонила Эви.

— Хорошая пьеса? — спросила Эви.

— Какая пьеса?

— О которой он говорил с вами.

— Он неглуп. Конечно, еще очень молод…

Эви смотрела на туалетный столик. Джулия любила, чтобы ее вещи всегда были на своем месте, и если вдруг не находила баночки с кремом или краски для ресниц, устраивала скандал.

— Где ваш гребень?

Он причесывался ее гребнем и нечаянно положил его на чайный столик. Увидев его там, Эви с минуту задумчиво на него глядела.

— Как, ради всего святого, он сюда попал? — беззаботно вскричала Джулия.

— Вот и я об этом думаю.

It gave Julia a nasty turn. Of course it was madness to do that sort of thing in the dressing-room. Why, there wasn't even a key in the lock. Evie kept it. All the same the risk had given it a spice. It was fun to think that she could be so crazy. At all events they'd made a date now. Tom, she'd asked him what they called him at home and he said Thomas, she really couldn't call him that, Tom wanted to take her to supper somewhere so that they could dance, and it happened that Michael was going up to Cambridge for a night to rehearse a series of one-act plays written by undergraduates. They would be able to spend hours together.

"You can get back with the milk,"* he'd said.

"And what about my performance next day?"

"We can't bother about that."

She had refused to let him fetch her at the theatre, and when she got to the restaurant they had chosen he was waiting for her in the lobby. His face lit up as he saw her.

"It was getting so late, I was afraid you weren't coming."

"I'm sorry, some tiresome people came round after the play and I couldn't get rid of them."

But it wasn't true. She had been as excited all the evening as a girl going to her first ball. She could not help thinking how absurd she was. But when she had taken off her theatrical make-up and made up again for supper she could not satisfy herself. She put blue on her eyelids and took it off again, she rouged her cheeks, rubbed them clean and tried another colour.

"What are you trying to do?" said Evie.

"I'm trying to look twenty, you fool."

У Джулии душа ушла в пятки. Конечно, заниматься такими вещами в театре, в своей уборной, просто безумие. Да тут даже нет ключа в двери. Эви держит его у себя. А все же риск придает всему этому особую пикантность. Приятно было думать, что она способна до такой степени потерять голову. Так или иначе, теперь они назначили свидание. Том — она спросила, как его зовут дома, и он сказал «Томас», но у нее не поворачивался язык так его называть, — Том хотел пригласить ее куда-нибудь на ужин, чтобы они могли потанцевать, а Майкл уезжал на днях в Кембридж на репетицию нескольких одноактных пьес, написанных студентами, так что у них будет куча времени.

— Ты сможешь вернуться рано утром, когда станут развозить молоко.

— А как насчет спектакля на следующий день?

— Какое это имеет значение?

Джулия не разрешила ему зайти за ней в театр, и, когда она вошла в выбранный ими ресторан, Том ждал ее в холле. При виде Джулии лицо его засветилось.

— Уже так поздно. Я испугался, что ты совсем не придешь.

— Мне очень жаль. Ко мне зашли после спектакля разные скучные люди, и я никак не могла отделаться от них.

Это была неправда. Весь вечер Джулия волновалась, как девушка, идущая на первый бал. Она тысячу раз повторяла себе, что это просто нелепо. Но когда она сняла сценический грим и снова накрасилась, чтобы идти на ужин, результаты не удовлетворили ее. Она наложила голубые тени на веки и снова их стерла, накрасила щеки и вымыла их, затем попробовала другой оттенок.

— Что это вы такое делаете? — спросила Эви.

— Пытаюсь выглядеть на двадцать, дурочка.

"If you try much longer you'll look your age."

She had never seen him in evening clothes before. He shone like a new pin. Though he was of no more than average height his slimness made him look tall. She was a trifle touched to see that for all his airs of the man of the world he was shy with the head waiter when it came to ordering supper. They danced and he did not dance very well, but she found his slight awkwardness rather charming. People recognized her, and she was conscious that he enjoyed the reflected glory of their glances. A pair of young things who had been dancing came up to their table to say how do you do to her. When they had left he asked:

"Wasn't that Lord and Lady Dennorant?"

"Yes. I've known George since he was at Eton."

He followed them with his eyes.

"She was Lady Cecily Laweston, wasn't she?"

"I've forgotten. Was she?"

It seemed a matter of no interest to her. A few minutes later another couple passed them.

"Look, there's Lady Lepard."

"Who's she?"

"Don't you remember, they had a big party at their place in Cheshire a few weeks ago and the Prince of Wales was there. It was in the Bystander!''

Oh, that was how he got all his information. Poor sweet. He read about grand people in the papers and now and then, at a restaurant or a theatre, saw them in the flesh. Of course it was a thrill for him. Romance. If he only knew how dull they were really! This innocent passion for the persons whose photographs appear in the illustrated papers made him seem incredibly naive, and she looked at him with tender eyes.

"Have you ever taken an actress out to supper before?"

He blushed scarlet.

"Never."

She hated to let him pay the bill, she had an inkling that it was costing pretty well his week's salary, but she knew it would hurt his pride if she offered to pay it herself. She asked casually what the time was and instinctively he looked at his wrist.

"I forgot to put on my watch."

She gave him a searching look.

"Have you pawned it?"

 — Ну, коли вы сейчас не перестанете, будете выглядеть на все свои сорок шесть.

Джулия еще не видела Тома в смокинге. Мальчик сиял, как медная пуговица. Среднего роста, он выглядел высоким из-за своей худобы. Джулию тронуло, что хотя ему хотелось казаться человеком бывалым и светским, когда дошло до заказа, он оробел перед официантом. Они пошли танцевать. Танцевал он неважно, но и в неловкости его ей чудилось своеобразное очарование. Джулию узнавали, и она чувствовала, что он купается в отраженных лучах ее славы. Молодая пара, закончив танец, подошла к их столику поздороваться. Когда они отошли, Том спросил:

— Это не леди и лорд Деннорант?

— Да, я знаю Джорджа еще с тех пор, как он учился в Итоне.

Он следил за ними взглядом.

— Ее девичье имя — леди Сесили Лоустон, да?

— Не помню. Разве?

Для нее это не представляло интереса. Через несколько минут мимо них прошла другая пара.

— Посмотри, леди Лепар.

— Кто это?

— Разве ты не помнишь, у них был большой прием в их загородном доме в Чешире несколько недель назад; присутствовал сам принц Уэльский. Об этом еще писали в «Наблюдателе».

А-а, вот откуда он черпает все свои сведения! Бедный крошка! Он читал об этих титулованных господах в газетах и изредка, в ресторане или театре, видел их во плоти. Конечно, он трепетал от восторга. Романтика. Если бы он только знал, какие они все зануды. Это невинное увлечение людьми, чьи фотографии помещают в иллюстрированных газетах, делало его невероятно простодушным в ее глазах, и она нежно посмотрела на него через стол.

— Ты приглашал когда-нибудь актрису в ресторан?

Он пунцово покраснел.

— Никогда.

Джулии было очень неприятно, что он платит по счету, она подозревала, что сумма равняется его недельному заработку, но не хотела ранить его гордость, предложив заплатить самой. Она спросила мимоходом, который час, и он привычно взглянул на запястье.

— Ой, я забыл надеть часы.

Она испытующе посмотрела на него.

— А ты случайно не заложил их?

He reddened again.

"No. I dressed in rather a hurry tonight."

She only had to look at his tie to know that he had done no such thing. He was lying to her. She knew that he had pawned his watch in order to take her out to supper. A lump came into her throat. She could have taken him in her arms then and there and kissed his blue eyes. She adored him.

"Let's go," she said.

They drove back to his bed-sitting room in Tavistock Square.

14

NEXT day Julia went to Cartier's and bought a watch to send to Tom Fennell instead of the one he had pawned, and two or three weeks later, discovering that it was his birthday, she sent him a gold cigarette-case.

"D'you know, that's the one thing I've wanted all my life."

She wondered if there were tears in his eyes. He kissed her passionately.

Then, on one excuse and another, she sent him pearl studs and sleeve-links and waistcoat buttons. It thrilled her to make him presents.

"It's so awful that I can't give you anything in return," he said.

"Give me the watch you pawned to stand me a supper."

It was a little gold watch that could not have cost more than ten pounds, but it amused her to wear it now and then.

Он снова покраснел.

— Нет. Я очень спешил, когда одевался.

Достаточно было взглянуть на его галстук, чтобы увидеть, что это не так. Он ей лгал. Он отнес в заклад часы, чтобы пригласить ее на ужин. В горле у Джулии застрял комок. Она была готова, не сходя с места, сжать Тома в объятиях и целовать его голубые глаза. Она обожала его.

— Давай уйдем, — сказала Джулия.

Они взяли такси и отправились в его квартирку на Тэвисток-сквер.

14

На следующий день Джулия пошла к Картье и купила часы, чтобы послать их Тому вместо тех, которые он заложил, а две или три недели спустя, узнав, что у него день рождения, купила ему золотой портсигар.

— Ты знаешь, это вещь, о которой я мечтал всю свою жизнь.

Джулии показалось, что у него в глазах слезы. Он страстно ее поцеловал.

Затем, то под одним предлогом, то под другим, Джулия подарила ему булавку для галстука, жемчужные запонки и пуговицы для жилета. Ей доставляло острую радость делать ему подарки.

— Так ужасно, что я ничего не могу тебе подарить, — сказал он.

— Подари мне часы, которые ты заложил, чтобы пригласить меня на ужин, — попросила она.

Это были небольшие золотые часы, не дороже десяти фунтов, но ей нравилось иногда их надевать.

It was not till after that night when they had first supped together that Julia confessed to herself that she had fallen in love with Tom. It came to her as a shock. But she was exhilarated.

"I who thought I could never be in love again. Of course it can't last. But why shouldn't I get what fun out of it I can?"

She decided that he must come again to Stanhope Place. It was not long before an opportunity presented itself.

"You know that young accountant of yours," she said to Michael. "Tom Fennell's his name. I met him out at supper the other night and I've asked him to dinner next Sunday. We want an extra man."

"Oh, d'you think he'll fit in?"

It was rather a grand party. It was on that account she had asked him. She thought it would please him to meet some of the people he had known only from their pictures. She had realized already that he was a bit of a snob. Well, that was all to the good; she could give him all the smart people he wanted. For Julia was shrewd, and she knew very well that Tom was not in love with her. To have an affair with her flattered his vanity. He was a highly-sexed young man and enjoyed sexual exercise. From hints, from stories that she had dragged out of him, she discovered that since he was seventeen he had had a great many women. He loved the act rather than the person. He looked upon it as the greatest lark in the world. And she could understand why he had so much success. There was something appealing in his slightness, his body was just skin and bone, that was why his clothes sat on him so well, and something charming in his clean freshness. His shyness and his effrontery combined to make him irresistible. It was strangely flattering for a woman to be treated as a little bit of fluff* that you just tumbled on to a bed.

"What he's got, of course, is sex appeal." 

После ночи, которую они провели вместе вслед за ужином в ресторане, Джулия наконец призналась себе, что влюблена. Это открытие ее потрясло. И все равно она была на седьмом небе от счастья.

«А ведь я думала, что уже никогда не влюблюсь. Конечно, долго это не протянется. Но почему бы мне не порадоваться, пока можно?»

Джулия решила, что постарается снова пригласить его на Стэнхоуп-плейс. Вскоре ей представилась такая возможность.

— Ты помнишь этого своего молодого бухгалтера? — сказала она Майклу. — Его зовут Том Феннел. Я встретила его на днях на званом ужине и предложила прийти к нам в следующее воскресенье. Нам не хватает одного мужчины.

— Ты думаешь, он подойдет?

У них ожидался грандиозный прием. Потому она и позвала Тома. Ему доставит удовольствие познакомиться с людьми, которых он знал только по фотографиям в газетах. Джулия уже увидела, что он немного сноб. Что ж, тем лучше, все фешенебельное общество будет к его услугам. Джулия была проницательная, она прекрасно понимала, что Том не влюблен в нее. Роман с ней льстил его тщеславию. Он был чрезвычайно пылок и наслаждался любовной игрой. Из отдельных намеков, из рассказов, которые она постепенно вытягивала из него, Джулия узнала, что с семнадцати лет у него уже было очень много женщин. Главным для него был сам акт, с кем — не имело особого значения. Он считал это самым большим удовольствием на свете. И Джулия понимала, почему он пользуется таким успехом. Была своя привлекательность в его худобе — буквально кожа да кости, вот почему на нем так хорошо сидит костюм, — свое очарование в его чистоте и свежести. Он казался таким трогательным. А его застенчивость в сочетании с бесстыдством была просто неотразима. Как ни странно, женщинам льстит, когда на них смотрят с одной мыслью — повалить поскорей на кровать.

«Да, секс эпил — вот чем он берет».

She knew that his good looks were due to his youth. He would grow wizened as he grew older, dried up and haggard; that charming flush on his cheeks would turn into a purple glow and his delicate skin would go lined and sallow; but the feeling that what she loved in him would endure so short a time increased her tenderness. She felt a strange compassion for him. He had the high spirits of youth, and she lapped them up as a kitten laps up milk. But he was not amusing. Though he laughed when Julia said a funny thing he never said one himself. She did not mind. She found his dullness restful. She never felt so light-hearted as in his company, and she could be brilliant enough for two.

People kept on telling Julia that she was looking ten years younger and that she had never acted better. She knew it was true and she knew the reason. But it behoved her to walk warily. She must keep her head. Charles Tamerley always said that what an actress needed was not intelligence, but sensibility, and he might be right; perhaps she wasn't clever, but her feelings were alert and she trusted them. They told her now that she must never tell Tom that she loved him. She was careful to make it plain to him that she laid no claims on him and that he was free to do whatever he liked. She took up the attitude that the whole thing was a bit of nonsense to which neither of them must attach importance. But she left nothing undone to bind him to her. He liked parties and she took him to parties. She got Dolly and Charles Tamerley to ask him to luncheon. He was fond of dancing and she got him cards for balls. For his sake she would go to them herself for an hour, and she was conscious of the satisfaction he got out of seeing how much fuss people made of her. She knew that he was dazzled by the great, and she introduced him to eminent persons. Fortunately Michael took a fancy to him. Michael liked to talk, and Tom was a good listener. He was clever at his business. One day Michael said to her:

"Smart fellow, Tom. He knows a lot about income-tax. I believe he's shown me a way of saving two or three hundred pounds on my next return."

Michael, looking for new talent, often took him to the play in the evenings, either in London or the suburbs; they would fetch Julia after the performance, and the three of them supped together. Now and then Michael asked Tom to play golf with him on Sundays and then if there was no party would bring him home to dinner.

"Nice to have a young fellow like that around," he said. "It keeps one from growing rusty."

Tom was very pleasant about the house. He would play backgammon* with Michael, or patience with Julia, and when they turned on the gramophone he was always there to change the records.

Джулия понимала, что своей миловидностью он обязан лишь молодости. С возрастом он высохнет, станет костлявым, изможденным и морщинистым; его прелестный румянец сделается багровым, нежная кожа — дряблой и пожелтелой, но чувство, что его прелесть так недолговечна, лишь усиливало нежность Джулии. Том вызывал в ней непонятное сострадание. Он всегда, как это свойственно юности, был в приподнятом настроении, и Джулия впитывала его веселость с такой же жадностью, как котенок лакает молоко. Но развлекать он не умел. Когда Джулия рассказывала что-нибудь забавное, он смеялся, но сам ничего забавного рассказать не мог. Ее не смущало то, что он скучноват. Напротив, действовало успокаивающе на нервы. У нее еще никогда не было так легко на сердце, как в его обществе, а блеска и остроумия у нее с избытком хватало на двоих.

Все окружающие продолжали твердить Джулии, что она выглядит на десять лет моложе и никогда еще она не играла так хорошо. Джулия знала, что это правда, и знала — почему. Но ей следует быть осмотрительной. Нельзя терять головы. Чарлз Тэмерли всегда говорил, что актрисе не так нужен ум, как благоразумие, наверное, он прав. Быть может, она и неумна, но чувства ее начеку, и она доверяет им. Чувства подсказывали Джулии, что она не должна признаваться Тому в своей любви. Она постаралась дать ему понять, что не имеет никаких притязаний, он сам себе хозяин. Она держалась так, словно все происходящее между ними — пустяк, которому ни он, ни она не придают особого значения. Но она делала все, чтобы привязать его к себе. Том любил приемы, и Джулия брала его с собой на приемы. Она заставила Долли и Чарлза Тэмерли звать его к ленчу. Том любил танцевать, и Джулия доставала ему приглашения на балы. Ради него она тоже шла туда на часок и видела, какое ему доставляет удовольствие то, что она пользуется таким огромным успехом. Джулия знала, что у него кружится голова в присутствии важных персон, — и знакомила его со всякими именитыми людьми. К счастью, Майклу он очень нравился. Майкл любил поговорить, а Том был прекрасным слушателем. Он превосходно знал свое дело. Однажды Майкл сказал ей:

— Толковый парень Том. Съел собаку на подоходном налоге. Научил меня, как сэкономить две-три сотни фунтов с годового дохода, когда буду платить налог в следующий раз.

Майкл, посещавший в поисках новых талантов чужие театры в самом Лондоне или пригородах, часто брал Тома по вечерам с собой; после спектакля они заезжали за Джулией и ужинали втроем. Время от времени Майкл звал Тома в воскресенье на партию гольфа и, если они не были никуда приглашены, привозил к ним обедать.

— Приятно, когда в доме молодежь, — говорил он, — не дает самому тебе заржаветь.

Том всячески старался быть полезен. Играл с Майклом в трик-трак, раскладывал с Джулией пасьянсы, и, когда они заводили граммофон, был тут как тут, чтобы менять пластинки.

"He'll be a nice friend for Roger," said Michael. "Tom's got his head screwed on his shoulders the right way, and he's a lot older than Roger. He ought to have a good influence on him. Why don't you ask him to come and spend his holiday with us?"

("Lucky I'm a good actress.") But it wanted an effort to keep the joy out of her voice and to prevent her face from showing the exultation that made her heart beat so violently. "That's not a bad idea," she answered. I'll ask him if you like."

Their play was running through August, and Michael had taken a house at Taplow so that they could spend the height of the summer there. Julia was to come up for her performances and Michael when business needed it, but she would have the day in the country and Sundays. Tom had a fortnight's holiday; he accepted the invitation with alacrity.

But one day Julia noticed that he was unusually silent. He looked pale and his buoyant spirits had deserted him. She knew that something was wrong, but he would not tell her what it was; he would only say that he was worried to death. At last she forced him to confess that he had got into debt and was being dunned by tradesmen. The life into which she had led him had made him spend more money than he could afford, and ashamed of his cheap clothes at the grand parties to which she took him, he had gone to an expensive tailor and ordered himself new suits. He had backed a horse* hoping to make enough money to get square and the horse was beaten. To Julia it was a very small sum that he owed, a hundred and twenty-five pounds, and she found it absurd that anyone should allow a trifle like that to upset him. She said at once that she would give it to him.

"Oh, I couldn't. I couldn't take money from a woman."

He went scarlet; the mere thought of it made him ashamed. Julia used all her arts of cajolery.* She reasoned, she pretended to be affronted, she even cried a little, and at last as a great favour he consented to borrow the money from her. Next day she sent him a letter in which were bank notes to the value of two hundred pounds. He rang her up and told her that she had sent far more than he wanted.

"Oh, I know people always lie about their debts," she said with a laugh. "I'm sure you owe more than you said."

"I promise you I don't. You're the last person I'd lie to."

 — Он будет хорошим товарищем Роджеру, — сказал Майкл. — У Тома есть голова на плечах, к тому же он старше Роджера. Окажет на него хорошее влияние. Почему бы тебе не пригласить его пожить у нас во время отпуска?

(«К счастью, я хорошая актриса».)

Но Джулии понадобилось значительное усилие, чтобы голос звучал не слишком радостно, а лицо не выдало восторга, от которого неистово билось сердце.

— Неплохая идея, — ответила она. — Я приглашу его, если хочешь.

Театр не закрывался до конца августа, и Майкл снял дом в Тэплоу, чтобы они могли провести там самые жаркие дни лета. Джулия ездила в город на спектакли, Майкл — когда его призывали дела, но будни до вечера, а воскресенье целый день они оставались за городом. Тому полагалось две недели отпуска, и он с готовностью принял их приглашение.

Как-то раз Джулия заметила, что Том непривычно молчалив. Он казался бледен, всегдашняя жизнерадостность покинула его. Она поняла, что у него что-то случилось, но он не пожелал говорить ей, в чем дело, сказал только, что у него неприятности. Наконец Джулия вынудила его признаться, что он влез в долги и кредиторы настойчиво требуют, чтобы он расплатился. Жизнь, в которую Джулия втянула Тома, была ему не по карману; стыдясь своего дешевого костюма на великосветских приемах, куда она его брала, он заказал себе новые у дорогого портного. Он поставил деньги на лошадь в надежде выиграть и рассчитаться с долгами, а лошадь пришла последней. Для Джулии его долг — сто двадцать пять фунтов — был чепуховой суммой, и ей казалось нелепым, чтобы такой пустяк мог кого-нибудь расстроить. Она тут же сказала, что даст ему эти деньги.

— Нет, я не могу. Я не могу брать деньги у женщины.

Том покраснел до корней волос; ему стало стыдно от одной только мысли. Джулия приложила все свое искусство, применила все уловки, чтобы уговорить его. Она приводила ему разумные доводы, притворялась, будто обижена, даже пустила в ход слезы, и, наконец, Том согласился, так и быть, взять у нее эти деньги взаймы. На следующий день Джулия послала ему в письме два банковских билета по сто фунтов. Том позвонил и сказал, что она прислала гораздо больше, чем нужно.

— О, я знаю, люди никогда не признаются, сколько они задолжали, — сказала она со смехом. — Я уверена, что ты должен больше, чем мне сказал.

— Честное слово, нет. Я бы не стал тебе лгать ни за что на свете.

"Then keep the rest for anything that turns up. I hate seeing you pay the bill when we go out to supper. And taxis and all that sort of thing."

"No, really. It's so humiliating."

"What nonsense! You know I've got more money than I know what to do with. Can you grudge me the happiness it gives me to get you out of a hole?"

"It's awfully kind of you. You don't know what a relief it is. I don't know how to thank you."

But his voice was troubled. Poor lamb, he was so conventional. But it was true, it gave her a thrill she had never known before to give him money; it excited in her a surprising passion. And she had another scheme in her head which during the fortnight Tom was to spend at Taplow she thought she could easily work. Tom's bed-sitting room in Tavistock Square had at first seemed to her charming in its sordidness, and the humble furniture had touched her heart. But time had robbed it of these moving characteristics. Once or twice she had met people on the stairs and thought they stared at her strangely. There was a slatternly housekeeper who made Tom's room and cooked his breakfast, and Julia had a feeling that she knew what was going on and was spying on her. Once the locked door had been tried while Julia was in the room, and when she went out the housekeeper was dusting the banisters. She gave Julia a sour look. Julia hated the smell of stale food that hung about the stairs and with her quick eyes she soon discovered that Tom's room was none too clean. The dingy curtains, the worn carpet, the shoddy furniture; it all rather disgusted her. Now it happened that a little while before, Michael, always on the look out for a good investment, had bought a block of garages near Stanhope Place. By letting off those he did not want he found that he could get their own for nothing. There were a number of rooms over. He divided them into two small flats, one for their chauffeur and one which he proposed to let. This was still vacant and Julia suggested to Tom that he should take it. It would be wonderful. She could slip along and see him for an hour when he got back from the office; sometimes she could drop in after the theatre and no one would be any the wiser. They would be free there. She talked to him of the fun they would have furnishing it; she was sure they had lots of things in their house that they did not want, and by storing them he would be doing them a kindness. The rest they would buy together. He was tempted by the idea of having a flat of his own, but it was out of the question; the rent, though small, was beyond his means. Julia knew that. She knew also that if she offered to pay it herself he would indignantly refuse. But she had a notion that during that idle, luxurious fortnight by the river she would be able to overcome his scruples. She saw how much the idea tempted him, and she had little doubt that she could devise some means to persuade him that by falling in with her proposal he was really doing her a service.

— Тогда держи остаток у себя, на всякий случай. Мне неприятно, что тебе приходится расплачиваться в ресторане. И за такси, и за прочее.

— О нет, право, не могу. Это так унизительно.

— Какая ерунда! Ты же знаешь, у меня столько денег, что мне девать их некуда. Неужели тебе трудно доставить мне удовольствие и позволить вызволить тебя из беды?

— Это ужасно мило с твоей стороны. Ты не представляешь, как ты меня выручила. Не знаю, как тебя и благодарить.

Однако голос у него был встревоженный. Бедный ягненочек, не может выйти из плена условностей. Но Джулия говорила правду, она еще никогда не испытывала такого наслаждения, как сейчас, давая ему деньги; это вызывало в ней неожиданный взрыв чувств. И у нее был в уме еще один проект, который она надеялась привести в исполнение за те две недели, что Том проведет у них в Тэплоу. Прошло то время, когда убогость его комнаты на Тэвисток-сквер казалась ей очаровательной, а скромная меблировка умиляла. Раз или два Джулия встречала на лестнице людей, и ей показалось, что они как-то странно на нее смотрят. К Тому приходила убирать и готовить завтрак грязная, неряшливая поденщица, и у Джулии было чувство, что та догадывается об их отношениях и шпионит за ней. Однажды, когда Джулия была у Тома, кто-то повернул ручку двери, а когда она вышла, поденщица протирала перила лестницы и бросила на Джулию хмурый взгляд. Джулии был противен затхлый запах прокисшей пищи, стоявший на лестнице, и ее острый глаз скоро увидел, что комната Тома отнюдь не блещет чистотой. Выцветшие пыльные занавеси, вытертый ковер, дешевая мебель — все это внушало ей отвращение. Случилось так, что Майкл, все время выискивающий способ выгодно вложить деньги, купил несколько гаражей неподалеку от Стэнхоуп-плейс — раньше там были конюшни. Он решил, что, сдавая часть из них, он окупит те, которые были нужны им самим. Над гаражами был ряд комнат. Майкл сделал из них две квартирки, одну — для их шофера, другую — для сдачи внаем. Она все еще стояла пустая, и Джулия предложила Тому ее снять. Это будет замечательно. Она сможет забегать к нему на часок, когда он будет возвращаться из конторы, иногда ей удастся заходить после спектакля, и никто ничего не узнает. Никто им не будет мешать. Они будут совершенно свободны. Джулия говорила Тому, как интересно будет обставлять комнаты; у них на Стэнхоуп-плейс куча ненужных вещей, он просто обяжет ее, взяв их «на хранение». Чего не хватит,

они купят с ним вместе. Тома очень соблазняла мысль иметь собственную квартиру, но о чем было мечтать — плата, пусть и невысокая, была ему не по средствам. Джулия об этом знала. Знала она и то, что, предложи она платить из своего кармана, он с негодованием откажется. Но ей казалось, что в течение праздных двух недель на берегу реки в их роскошном загородном доме она сумеет превозмочь его колебания. Она видела, как прельщает Тома ее предложение, и не сомневалась, что найдет какой-нибудь способ убедить его, что, согласившись, он на самом деле окажет ей услугу.

"People don't want reasons to do what they'd like to," she reflected. "They want excuses."

Julia looked forward to Tom's visit to Taplow with excitement. It would be lovely to go on the river with him in the morning and in the afternoon sit about the garden with him. With Roger in the house she was determined that there should be no nonsense between her and Tom; decency forbade. But it would be heaven to spend nearly all day with him. When she had matinees he could amuse himself with Roger.

But things did not turn out at all as she expected. It had never occurred to her that Roger and Tom would take a great fancy to one another. There were five years between them and she thought, or would have if she had thought about it at all, that Tom would look upon Roger as a hobbledehoy,* quite nice of course, but whom you treated as such, who fetched and carried for you and whom you told to go and play when you did not want to be bothered with him. Roger was seventeen. He was a nice-looking boy, with reddish hair and blue eyes, but that was the best you could say of him. He had neither his mother's vivacity and changing expression nor his father's beauty of feature. Julia was somewhat disappointed in him. As a child when she had been so constantly photographed with him he was lovely. He was rather stolid now and he had a serious look. Really when you came to examine him his only good features were his teeth and his hair. Julia was very fond of him, but she could not but find him a trifle dull. When she was alone with him the time hung somewhat heavily on her hands. She exhibited a lively interest in the things she supposed must interest him, cricket and such like, but he did not seem to have much to say about them. She was afraid he was not very intelligent.

"Of course he's young," she said hopefully. "Perhaps he'll improve as he grows older."

From the time that he first went to his preparatory school she had seen little of him. During the holidays she was always acting at night and he went out with his father or with a boy friend, and on Sundays he and his father played golf together. If she happened to be lunching out it often happened that she did not see him for two or three days together except for a few minutes in the morning when he came to her room. It was a pity he could not always have remained a sweetly pretty little boy who could play in her room without disturbing her and be photographed, smiling into the camera, with his arm round her neck. She went down to see him at Eton occasionally and had tea with him. It flattered her that there were several photographs of her in his room. She was conscious that when she went to Eton it created quite a little excitement, and Mr. Brackenbridge, in whose house he was, made a point of being very polite to her. When the half ended Michael and Julia had already moved to Taplow and Roger came straight there. Julia kissed him emotionally. He was not so much excited at getting home as she had expected him to be. He was rather casual. He seemed suddenly to have grown very sophisticated.

«Людям не нужен резон, чтобы сделать то, что они хотят, — рассуждала Джулия, — им нужно оправдание».

Джулия с волнением ждала Тома в Тэплоу. Как приятно будет гулять с ним утром у реки, а днем вместе сидеть в саду! Приедет Роджер, и Джулия твердо решила, что между нею и Томом не будет никаких глупостей, этого требует простое приличие. Но как божественно быть рядом с ним чуть не весь день! Когда у нее будут дневные спектакли. Том сможет развлекаться чем-нибудь с Роджером.

Однако все вышло совсем не так, как она ожидала. Джулии и в голову не могло прийти, что Роджер и Том так подружатся. Между ними было пять лет разницы, и Джулия полагала — хотя, по правде говоря, она вообще об этом не задумывалась, — что Том будет смотреть на Роджера, как на ребенка, очень милого, конечно, но с которым обращаются соответственно его возрасту — он у всех на побегушках, и его можно отослать поиграть, когда он надоест. Роджеру только исполнилось семнадцать. Это был миловидный юноша с рыжеватыми волосами и синими глазами, но на этом и кончались его привлекательные черты. Он не унаследовал ни живости и выразительности лица матери, ни классической красоты отца. Джулия была несколько разочарована, он не оправдал ее надежд. В детстве, когда она постоянно фотографировалась с ним вместе, он был прелестен. Теперь он сделался слишком флегматичным, и у него всегда был серьезный вид. Пожалуй, единственное, чем он мог теперь похвастать, это волосы и зубы. Джулия, само собой, очень любила его, но считала скучноватым. Когда она оставалась с ним вдвоем, время тянулось необыкновенно долго. Джулия проявляла живой интерес к вещам, которые, по ее мнению, должны были его занимать — крикету и тому подобному, но у ее сына не находилось, что сказать по этому поводу. Джулия опасалась, что он не очень умен.

— Конечно, он еще мальчик, — оптимистически говорила она, — возможно, с возрастом он разовьется.

С того времени, как Роджер пошел в подготовительную школу, Джулия мало его видела. Во время каникул она все вечера бывала занята в театре, и он уходил куда-нибудь с отцом или друзьями, по воскресеньям они с Майклом играли в гольф. Случалось, если Джулию приглашали к ленчу, она не виделась с ним несколько дней подряд, не считая двух-трех минут утром, когда он заходил к ней в комнату пожелать доброго утра. Жаль, что он не мог навсегда остаться прелестным маленьким мальчиком, который тихо, не мешая, играл в ее комнате и, обвив мать ручонкой за шею, улыбался на фотографиях прямо в объектив. Время от времени Джулия ездила повидать его в Итон и пила с ним чай. Ей польстило, когда она увидела в его комнате несколько своих фотографий. Она прекрасно сознавала, что ее приезд в Итон вызывал всеобщее волнение, и мистер Брэкенбридж, старший надзиратель того пансиона, где жил Роджер, считал своим долгом быть с нею чрезвычайно любезным. Когда кончилось полугодие, Джулия и Майкл уже переехали в Тэплоу, и Роджер явился прямо туда. Джулия пылко расцеловала его. Роджер не проявил восторга оттого, что он наконец дома, как она ожидала. Держался он довольно небрежно. Казалось, он вдруг повзрослел не по летам.

He told Julia at once that he desired to leave Eton at Christmas, he thought he had got everything out of it that he could, and he wanted to go to Vienna for a few months and learn German before going up to Cambridge. Michael had wished him to go into the army, but this he had set his face against. He did not yet know what he wanted to be. Both Julia and Michael had from the first been obsessed by the fear that he would go on the stage, but for this apparently he had no inclination.

"Anyhow he wouldn't be any good," said Julia.

He led his own life. He went out on the river and lay about the garden reading. On his seventeenth birthday Julia had given him a very smart roadster, and in this he careered about the country at breakneck speeds.

"There's one comfort," said Julia. "He's no bother. He seems quite capable of amusing himself."

On Sundays they had a good many people down for the day, actors and actresses, an occasional writer, and a sprinkling of some of their grander friends. Julia found these parties very amusing and she knew that people liked to come to them. On the first Sunday after Roger's arrival there was a great mob. Roger was very polite to the guests. He did his duty as part host like a man of the world. But it seemed to Julia that he held himself in some curious way aloof, as though he were playing a part in which he had not lost himself, and she had an uneasy feeling that he was not accepting all these people, but coolly judging them. She had an impression that he took none of them very seriously.

Tom had arranged to come on the following Saturday and she drove him down after the theatre. It was a moonlit night and at that hour the roads were empty. The drive was enchanting. Julia would have liked it to go on for ever. She nestled against him and every now and then in the darkness he kissed her.

"Are you happy?" she asked.

"Absolutely."

Роджер сразу же объявил Джулии, что желает покинуть Итон на рождество. Он получил там все, что мог, и теперь намерен поехать в Вену на несколько месяцев поучить немецкий, перед тем как поступить в Кембридж. Майкл хотел, чтобы он стал военным, но против этого Роджер решительно воспротивился. Он еще не решил, кем быть. И Майкла и Джулию чуть не с самого рождения сына мучил страх, что вдруг он вздумает пойти на сцену, но, по-видимому, Роджер не имел ни малейшей склонности к театру.

— Так или иначе, толку бы из него все равно не вышло, — сказала Джулия.

Роджер жил в Тэплоу сам по себе. С утра уходил на реку, валялся с книгой в саду. На день рождения Джулия подарила ему быстроходный дорожный велосипед, и теперь он разъезжал на нем по проселочным дорогам с головокружительной скоростью.

— Одно утешение, — говорила Джулия, — что с ним никаких хлопот. Он вполне способен сам себя занять.

По воскресеньям из города к ним наезжала куча людей — актеры, актрисы, какой-нибудь случайный писатель и кое-кто из их более именитых друзей. Джулию это развлекало, и она знала, что люди любят ездить к ним в гости. В первое воскресенье после приезда Роджера к ним нахлынула целая толпа. Роджер был очень вежлив с гостями. Выполнял обязанности сына хозяина дома как настоящий светский человек. Но Джулии показалось, что внутренне он отчужден, словно играет роль, которой не может целиком отдаться. У нее было неуютное чувство, что он не принимает всех этих людей такими, какие они есть, но хладнокровно судит их со стороны. У Джулии создалось впечатление, что сын не смотрит на них всерьез.

Они договорились с Томом, что он приедет в следующую субботу, и Джулия привезла его в своей машине после спектакля. Стояла лунная ночь, и в такой час дороги были пусты. Это была волшебная поездка. Джулия хотела бы, чтобы она длилась вечно. Она прильнула к нему, время от времени он целовал ее в темноте.

— Ты счастлив? — спросила она.

— Абсолютно.

Michael and Roger had gone to bed, but supper was waiting for them in the dining-room. The silent house gave them the feeling of being there without leave. They might have been a couple of wanderers who had strolled out of the night into a strange house and found a copious repast laid out for them. It was romantic. It had a little the air of a tale in the Arabian Nights. Julia showed him his room, which was next door to Roger's, and then went to bed. She did not wake till late next morning. It was a lovely day. So that she might have Tom all to herself she had not asked anybody down. When she was dressed they would go on the river together. She had her breakfast and her bath. She put on a little white frock that suited the sunny riverside and her, and a large-brimmed red straw hat whose colour threw a warm glow on her face. She was very little made-up. She looked at herself in the glass and smiled with satisfaction. She really looked very pretty and young. She strolled down into the garden. There was a lawn that stretched down to the river, and here she saw Michael surrounded by the Sunday papers. He was alone.

"I thought you'd gone to play golf."

"No, the boys have gone. I thought they'd have more fun if I let them go alone." He smiled in his friendly way. "They're a bit too active for me. They were bathing at eight o'clock this morning, and as soon as they'd swallowed their breakfast they bolted off in Roger's car."

"I'm glad they've made friends."

Julia meant it. She was slightly disappointed that she would not be able to go on the river with Tom, but she was anxious that Roger should like him, she had a feeling that Roger did not like people indiscriminately; and after all she had the next fortnight to be with Tom.

Майкл и Роджер уже легли, но в столовой их ждал ужин. Безмолвный дом вызывал в них ощущение, будто они забрались туда без разрешения хозяев. Словно они — два странника, которые проникли из ночного мрака в чужое жилище и нашли там приготовленную для них роскошную трапезу. Было в этом что-то от сказок «Тысяча и одной ночи». Джулия показала Тому его комнату, рядом с комнатой Роджера, и пошла спать. На следующее утро она проснулась поздно. Был прекрасный день. Джулия никого не пригласила из города, чтобы весь день провести вместе с Томом. Когда она оденется, они пойдут с ним на реку. Джулия позавтракала, приняла ванну. Надела легкое белое платье, которое подходило для прогулки и очень ей шло, и широкополую шляпу из красной соломки, бросавшую теплый отсвет на лицо. Почти совсем не накрасилась. Джулия поглядела в зеркало и довольно улыбнулась. Она и, правда, выглядела очень хорошенькой и молодой. Беспечной походкой Джулия направилась в сад. На лужайке, спускавшейся к самой воде, она увидела Майкла в окружении воскресных газет. Он был один.

— Я думала, ты пошел поиграть в гольф.

— Нет, пошли мальчики. Я решил, им будет приятней, если я отпущу их одних, — он улыбнулся своей дружелюбной улыбкой. — Они для меня чересчур активны. В восемь утра они уже купались и, как только проглотили завтрак, унеслись в машине Роджера играть в гольф.

— Я рада, что они подружились.

Джулия сказала это искренне. Она была немного разочарована, что не смогла погулять с Томом у реки, но ей очень хотелось, чтобы он понравился Роджеру, у нее было подозрение, что Роджер весьма разборчив в своих симпатиях и антипатиях. В конце концов Том пробудет у них еще целых две недели.

"They make me feel damned middle-aged, I don't mind telling you that," Michael remarked.

"What nonsense. You're much more beautiful than either of them, and well you know it, my pet."

Michael thrust out his jaw a little and pulled in his belly.

The boys did not come back till luncheon was nearly ready.

"Sorry we're so late," said Roger. "There was a filthy crowd and we had to wait on nearly every tee.* We halved the match."

They were hungry and thirsty, excited and pleased with themselves.

"It's grand having no one here today," said Roger. "I was afraid you'd got a whole gang coming and we'd have to behave like little gentlemen."

"I thought a rest would be rather nice," said Julia.

Roger gave her a glance.

"It'll do you good, mummy. You're looking awfully fagged."

("Blast his eyes. No, I mustn't show I mind. Thank God, I can act.")

She laughed gaily.

"I had a sleepless night wondering what on earth we were going to do about your spots."

"I know, aren't they sickening? Tom says he used to have them too."

Julia looked at Tom. In his tennis shirt open at the neck, with his hair ruffled, his face already caught by the sun, he looked incredibly young. He really looked no older than Roger.

"Anyhow, his nose is going to peel," Roger went on with a chuckle. "He'll look a sight then."

Julia felt slightly uneasy. It seemed to her that Tom had shed the years so that he was become not only in age Roger's contemporary. They talked a great deal of nonsense. They ate enormously and drank tankards of beer. Michael, eating and drinking as sparingly as usual, watched them with amusement. He was enjoying their youth and their high spirits. He reminded Julia of an old dog lying in the sun and gently beating his tail on the ground as he looked at a pair of puppies gambolling about him. They had coffee on the lawn. Julia found it very pleasant to sit there in the shade, looking at the river. Tom was slim and graceful in his long white trousers. She had never seen him smoke a pipe before. She found it strangely touching. But Roger mocked him.

"Do you smoke it because it makes you feel manly or because you like it?"

 — Не скрою от тебя, рядом с ними я чувствую себя настоящим стариком, — заметил Майкл.

— Какая ерунда! Ты куда красивее, чем любой из них, и прекрасно это знаешь, мой любимый.

Майкл выдвинул подбородок и втянул живот.

Мальчики вернулись к самому ленчу.

— Простите за опоздание, — сказал Роджер. — Была чертова куча народу, приходилось ждать у каждой метки для меча. Мы загнали шары в лунки, сделав равное число ударов.

Они были «чертовски» голодны, возбуждены и очень довольны собой.

— Как здорово, что сегодня нет гостей, — сказал Роджер. — Я боялся, что пожалует вся шайка-лейка и нам придется вести себя пай-мальчиками.

— Я решила, что не мешает отдохнуть, — сказала Джулия.

Роджер взглянул на нее.

— Тебе это не повредит, мамочка. У тебя очень утомленный вид.

(«Ну и глаз, черт побери. Нет, нельзя показывать, что меня это трогает. Слава богу, я умею играть».)

Она весело засмеялась.

— Я не спала всю ночь, ломала себе голову, как тебе избавиться от прыщей.

— Да, ужасная гадость. Том говорит, у него тоже были.

Джулия перевела глаза на Тома. В открытой на груди тенниске, с растрепанными волосами, уже немного подзагоревший, он казался невероятно юным. Не старше Роджера, по правде говоря.

— А у него облезает нос, — продолжал со смехом Роджер. — Вот будет пугало!

Джулия ощутила легкое беспокойство. Казалось, Том скинул несколько лет и стал ровесником Роджеру не только по годам. Они болтали чепуху. Уплетали за обе щеки и осушили по нескольку кружек пива, и Майкл, который, как всегда, пил и ел очень умеренно, смотрел на них с улыбкой. Он радовался их юности и хорошему настроению. Он напоминал Джулии старого пса, который, чуть помахивая хвостом, лежит на солнце и наблюдает за возней двух щенят. Кофе пили на лужайке. Было так приятно сидеть в тени, любуясь рекой. Том выглядел очень стройным и грациозным в длинных белых брюках. Джулия никогда раньше не видела, что он курит трубку. Ее это почему-то умилило. Но Роджер стал подсмеиваться над ним.

— Ты почему куришь — потому что это тебе нравится или чтобы тебя считали взрослым?

"Shut up," said Tom.

"Finished your coffee?"

"Yes."

"Come on then, let's go on the river."

Tom gave her a doubtful look. Roger saw it.

"Oh, it's all right, you needn't bother about my respected parents, they've got the Sunday papers. Mummy's just given me a racing punt."*

("I must keep my temper. I must keep my temper. Why was I such a fool as to give him a racing punt?")

"All right," she said, with an indulgent smile, "go on the river, but don't fall in."

"It won't hurt us if we do. We'll be back for tea. Is the court marked out, daddy? We're going to play tennis after tea."

"I dare say your father can get hold of somebody and you can have a four."

"Oh, don't bother. Singles are better fun really and one gets more exercise." Then to Tom. "I'll race you to the boathouse."

Tom leapt to his feet and dashed off with Roger in quick pursuit. Michael took up one of the papers and looked for his spectacles.

"They've clicked all right, haven't they?"

"Apparently."

"I was afraid Roger would be rather bored alone here with us. It'll be fine for him to have someone to play around with."

"Don't you think Roger's rather inconsiderate?"

"You mean about the tennis? Oh, my dear, I don't really care if I play or not. It's only natural that those two boys should want to play together. From their point of view I'm an old man, and they think I'll spoil their game. After all the great thing is that they should have a good time."

Julia had a pang of remorse. Michael was prosy, near with his money, self-complacent, but how extraordinarily kind he was and how unselfish! He was devoid of envy. It gave him a real satisfaction, so long as it did not cost money, to make other people happy. She read his mind like an open book. It was true that he never had any but a commonplace thought; on the other hand he never had a shameful one. It was exasperating that with so much to make him worthy of her affection, she should be so excruciatingly bored by him.

 — Заткнись, — сказал Том.

— Ты кончил кофе?

— Да.

— Тогда пошли на реку.

Том нерешительно взглянул на Джулию. Роджер это заметил.

— О, все в порядке, о моих почтенных родителях можешь не беспокоиться. У них есть воскресные газеты. Мама подарила мне недавно гоночный ялик.

(«Спокойно, спокойно… Держи себя в руках. Ну и дура я была, что подарила ему гоночный ялик!»)

— Хорошо, — сказала она со снисходительной улыбкой, — идите на реку, только не свалитесь в воду.

— Ничего не случится, если и свалимся. К чаю вернемся. Папа, теннисный корт размечен? Мы хотели поиграть после чая.

— Пожалуй, твой отец сможет кого-нибудь найти, сыграете два против двух.

— А, не беспокойтесь, одиночная игра еще интереснее, да и лучше разомнемся, — и, обращаясь к Тому: — Кто первый добежит до сарая для лодок?

Том вскочил на ноги и бросился бежать, Роджер — вдогонку. Майкл взял одну из газет и принялся искать очки.

— Они хорошо поладили, правда?

— По-видимому.

— Я боялся, Роджеру будет здесь скучно с нами. Хорошо, что теперь у него есть компания.

— Тебе не кажется, что Роджер ни с кем, кроме себя, не считается?

— Это ты насчет тенниса? Да мне, по правде говоря, все равно, играть или нет. Вполне естественно, что мальчикам хочется поиграть вдвоем. С их точки зрения, я старик и только испорчу им игру. В конце концов главное — чтобы им было хорошо.

Джулия почувствовала угрызения совести. Майкл был прозаичен, прижимист, самодоволен, но он необычайно добр и уж совсем не эгоист! Он не знает зависти. Ему доставляет удовольствие — если это только не стоит денег — делать других счастливыми. Майкл был для Джулии раскрытой книгой. Спору нет, все его мысли банальны; с другой стороны, ни одна из них не бывает постыдна. Ее выводило из себя, что при всех его достоинствах, вместо того чтобы вызывать в ней любовь, Майкл вызывал такую мучительную скуку.

"I think you're a much better man than I am a woman, my sweet," she said.

He gave her his good, friendly smile and slightly shook his head.

"No, dear, I had a wonderful profile, but you've got genius."

Julia giggled. There was a certain fun to be got out of a man who never knew what you were talking about. But what did they mean when they said an actress had genius? Julia had often asked herself what it was that had placed her at last head and shoulders above her contemporaries. She had had detractors. At one time people had compared her unfavourably with some actress or other who at the moment enjoyed the public favour, but now no one disputed her supremacy. It was true that she had not the world-wide notoriety of the film-stars; she had tried her luck on the pictures, but had achieved no success; her face on the stage so mobile and expressive for some reason lost on the screen, and after one trial she had with Michael's approval refused to accept any of the offers that were from time to time made her. She had got a good deal of useful publicity out of her dignified attitude.

 — Насколько ты лучше меня, моя лапушка, — сказала она.

Майкл улыбнулся своей милой дружелюбной улыбкой и покачал головой.

— Нет, дорогая, у меня был замечательный профиль, но у тебя есть огромный талант.

Джулия засмеялась. Это даже забавно — разговаривать с человеком, который никогда не догадывается, о чем идет речь. Но что имеют в виду, когда говорят об актерском таланте?

Джулия часто спрашивала себя, что именно поставило ее на голову выше других современных актеров. В первые годы ее карьеры у нее были недоброжелатели. Ее сравнивали — и не в ее пользу — с той или иной актрисой, пользовавшейся благосклонностью публики. Но уже давно никто не оспаривал у нее пальмы первенства. Конечно, известность ее была не так велика, как у кинозвезд. Джулия попытала удачи в кино, но не имела успеха; ее лицо, такое подвижное и выразительное на

сцене, на экране почему-то проигрывало, и после первой же пробы она, с одобрения Майкла, отвергала все предложения, которые получала время от времени. Играть в кино? Это ниже ее достоинства. Ее позиция сделала Джулии прекрасную рекламу.

"Damned if I know what genius is," she said to herself. "But I know this, I'd give all I have to be eighteen."

But she knew that wasn't true. If she were given the chance to go back again would she take it? No. Not really. It was not the popularity, the celebrity if you like, that she cared for, nor the hold she had over audiences, the real love they bore her, it was certainly not the money this had brought her; it was the power she felt in herself, her mastery over the medium, that thrilled her. She could step into a part, not a very good one perhaps, with silly words to say, and by her personality, by the dexterity which she had at her finger-tips, infuse it with life. There was no one who could do what she could with a part. Sometimes she felt like God.

"And besides," she chuckled, "Tom wouldn't be born."

After all it was very natural that he should like to play about with Roger. They belonged to the same generation. It was the first day of his holiday, she must let him enjoy himself; there was a whole fortnight more. He would soon get sick of being all the time with a boy of seventeen. Roger was sweet, but he was dull; she wasn't going to let maternal affection blind her to that. She must be very careful not to show that she was in the least put out. From the beginning she had made up her mind that she would never make any claim on Tom; it would be fatal if he felt that he owed something to her.

"Michael, why don't you let that flat in the mews to Tom? Now that he's passed his exam and is a chartered accountant he can't go on living in a bed-sitting room."

"That's not a bad idea. I'll suggest it to him."

«Будь я проклята, если я знаю, что такое актерский талант, — говорила она себе, — но зато я знаю другое: я бы отдала все, что имею, за восемнадцать лет».

Однако это была неправда. Если бы ей представилась возможность вернуться назад в юность, еще не известно, пожелала бы она это сделать. Скорее нет. И не популярность, даже если хотите — слава, была ей дорога, не ее власть над зрителями и не та искренняя любовь, которую они к ней питали, и уж, конечно, не деньги, которые принес ей талант; нет, ее опьяняло другое — та неведомая сила, которую она ощущала в себе, ее власть над материалом. Она могла получить роль, и даже не очень хорошую роль, с глупым текстом, и благодаря своим личным качествам, благодаря своему искусству, благодаря владению актерским ремеслом, на котором она собаку съела, вдохнуть в нее жизнь. Тут ей не было равных. Иногда Джулия чувствовала себя божеством.

«И к тому же, — засмеялась она, — Тома не было бы еще на свете"

В конце концов, только естественно, что ему нравится возиться с Роджером. Ведь они почти ровесники. Они принадлежат к одному поколению. Сегодня первый день его отпуска, пусть повеселятся, впереди еще целых две недели. Тому скоро надоест проводить время с семнадцатилетним мальчишкой. Роджер очень мил, но скучен, материнская любовь не ослепляет ее. Нужно следить за собой и ни в коем случае не показывать, что она сердится. Джулия с самого начала решила, что не будет предъявлять к Тому никаких требований; если он почувствует, что чем-либо ей обязан, это может оказаться для нее роковым.

— Майкл, почему бы тебе не предложить вторую квартирку над гаражом Тому? Теперь, когда он сдал последний экзамен и получил звание бухгалтера-эксперта, ему просто неприлично жить в той его меблированной комнате.

— Неплохая мысль. Я у него спрошу.

"It would save an agent's fees. We could help him to furnish it. We've got a lot of stuff stored away. We might just as well let him use it moulder away in the attics."

Tom and Roger came back to eat an enormous tea and then played tennis till the light failed. After dinner they played dominoes. Julia gave a beautiful performance of a still young mother fondly watching her son and his boy friend. She went to bed early. Presently they too went upstairs. Their rooms were just over hers. She heard Roger go into Tom's room. They began talking, her windows and theirs were open, and she heard their voices in animated conversation. She wondered with exasperation what they found to say to one another. She had never found either of them very talkative. After a while Michael's voice interrupted them.

"Now then, you kids, you go to bed. You can go on talking tomorrow."

She heard them laugh.

"All right, daddy," cried Roger.

"A pair of damned chatterboxes, that's what you are."

She heard Roger's voice again.

"Well, good night, old boy."

And Tom's hearty answer: "So long, old man."

"Idiots!" she said to herself crossly.

Next morning while she was having her breakfast Michael came into Julia's room.

"The boys have gone off to play golf at Huntercombe. They want to play a couple of rounds and they asked if they need come back to lunch. I told them that was quite all right."

"I don't know that I particularly like the idea of Tom treating the house as if it was a hotel."

"Oh, my dear, they're only a couple of kids. Let them have all the fun they can get, I say."

She would not see Tom at all that day, for she had to start for London between five and six in order to get to the theatre in good time. It was all very well for Michael to be so damned good-natured about it. She was hurt. She felt a little inclined to cry. He must be entirely indifferent to her, it was Tom she was thinking of now; and she had made up her mind that today was going to be quite different from the day before. She had awakened determined to be tolerant and to take things as they came, but she hadn't been prepared for a smack in the face like this.

"Have the papers come yet?" she asked sulkily.

— Сэкономишь на плате агенту по сдаче внаем. Поможем ему обставиться. У нас стоит без дела куча старой мебели. Пусть лучше Том ею пользуется, чем она будет просто гнить на чердаке.

Том и Роджер вернулись к чаю, проглотили кучу бутербродов и дотемна играли в теннис. После обеда они засели за домино. Джулия разыграла блестящую сцену — молодая мать с нежностью следит за сыном и его юным другом. Спать она легла рано. Вскоре мальчики тоже поднялись наверх. Их комнаты были расположены прямо над ее спальней. Она слышала, как Роджер зашел к Тому. Они принялись болтать; окна и у нее и у них были открыты, до нее доносились их оживленные голоса. О чем, ради всего святого, они могли столько говорить?! Она ни разу не видела ни одного из них таким разговорчивым. Через некоторое время раздался голос Майкла:

— А ну, марш в постель, мальчики! Болтать будете завтра.

Они засмеялись.

— Хорошо, папочка! — закричал Роджер.

— Ну и болтуны вы!

Снова послышался голос Роджера:

— Спокойной ночи, старина.

И сердечный ответ Тома:

— Спокойной ночи, дружище.

«Идиоты!» — гневно вскричала про себя Джулия.

На следующее утро, в то время как она завтракала в постели, к ней зашел Майкл.

— Мальчики уехали в Хантерком играть в гольф. Они намерены сыграть два раунда и спросили, обязательно ли им возвращаться к ленчу. Я ответил, что нет.

— Не скажу, чтобы я была в восторге оттого, что Том смотрит на наш дом, как на гостиницу, — заметила Джулия.

— Милая, они же мальчишки. Право, пусть развлекаются как хотят.

Значит, сегодня она вообще не увидит Тома — между пятью и шестью ей надо выезжать, если она

хочет попасть в театр вовремя. Майклу хорошо, отчего ему не быть добрым… Джулия была обижена. Ей хотелось плакать. Он, должно быть, совершенно к ней равнодушен — теперь она думала о Томе, — а она-то решила, что сегодня будет иначе, чем вчера. Она проснулась с твердым намерением быть терпимой и принимать вещи такими, каковы они есть, но ей и в голову не приходило, что ее ждет такое разочарование.

— Газеты уже принесли? — хмуро спросила Джулия.

She drove up to town with rage in her heart.

The following day was not much better. The boys did not go off to play golf, but they played tennis. Their incessant activity profoundly irritated Julia. Tom in shorts, with his bare legs, and a cricket shirt, really did not look more than sixteen. Bathing as they did three or four times a day he could not get his hair to stay down, and the moment it was dry it spread over his head in unruly curls. It made him look younger than ever, but oh, so charming. Julia's heart was wrung. And it seemed to her that his demeanour had strangely changed; in the constant companionship of Roger he had shed the young man about town who was so careful of his dress, so particular about wearing the right thing, and was become again a sloppy little schoolboy. He never gave a hint, no glance even betrayed, that he was her lover; he treated her as if she were no more than Roger's mother. In every remark he made, in his mischievousness, in his polite little ways, he made her feel that she belonged to an older generation. His behaviour had nothing of the chivalrous courtesy a young man might show to a fascinating woman; it was the tolerant kindness he might display to a maiden aunt.

Julia was irritated that Tom should docilely follow the lead of a boy so much younger than himself. It indicated lack of character. But she did not blame him; she blamed Roger. Roger's selfishness revolted her. It was all very well to say he was young. His indifference to anyone's pleasure but his own showed a vile disposition. He was tactless and inconsiderate. He acted as though the house, the servants, his father and mother were there for his particular convenience. She would often have been rather sharp with him, but that she did not dare before Tom assume the role of the correcting mother. And when you reproved Roger he had a maddening way of looking deeply hurt, like a stricken hind, which made you feel that you had been unkind and unjust. She could look like that too, it was an expression of the eyes that he had inherited from her; she had used it over and over again on the stage with moving effect, and she knew it need not mean very much, but when she saw it in his it shattered her. The mere thought of it now made her feel tenderly towards him. And that sudden change of feeling showed her the truth; she was jealous of Roger, madly jealous. The realization gave her something of a shock; she did not know whether to laugh or to be ashamed. She reflected a moment.

"Well, I'll cook his goose all right."

В город она уехала разъяренная.

Следующий день был немногим лучше. Мальчики решили не играть в гольф, зато с утра до вечера сражались в теннис. Их неуемная энергия страшно раздражала Джулию. В шортах, с голыми ногами, в спортивной рубашке Том казался не старше шестнадцати лет. Так как они купались по три-четыре раза в день, он не мог прилизывать волосы, и, стоило им высохнуть, они закручивались непослушными кольцами. От этого он казался еще моложе и, увы, еще прелестней. Сердце Джулии терзала мука. Ей казалось, что его манера вести себя странно изменилась; постоянно находясь в обществе Роджера, он потерял облик светского человека, который так следит за своей внешностью, так разборчив в том, что ему надеть, и снова стал неряшливым подростком. Ни намеком, ни взглядом он не выдавал, что он — ее любовник; он относился к ней так, как приличествует относиться к матери своего приятеля. Каждым замечанием, проказами, даже самой своей вежливостью он заставлял ее чувствовать, что она принадлежит к другому поколению. В его обращении к ней не было и следа рыцарственной галантности, которую молодой человек должен проявлять по отношению к обворожительной женщине; такую снисходительную доброжелательность скорее пристало выказывать незамужней старой тетушке.

Джулию возмущало, что Том послушно идет на поводу у мальчишки моложе себя. Это говорило о бесхарактерности. Но она не винила его; она винила Роджера. Его эгоизм вызывал в ней отвращение. Все это прекрасно — толковать, что он еще молод. Его безразличие ко всему, кроме собственного удовольствия, говорит о безудержном себялюбии. Он бестактен и невнимателен. Он ведет себя так, словно и дом, и прислуга, и мать, и отец существуют лишь для его удобства. У Джулии уже не раз сорвалось бы резкое слово, но она не осмеливалась при Томе читать Роджеру нотации. Незавидная роль. К тому же стоило побранить Роджера, у него сразу делался глубоко обиженный вид, глаза — как у раненого олененка, и вы чувствовали, что были жестоки и несправедливы к нему. Это доводило Джулию до исступления. Джулия и сама так умела, это выражение глаз Роджер унаследовал от нее, она тысячу раз пользовалась им на сцене с соответствующим эффектом и знала, что оно ровно ничего не значит, но когда оно появлялось в глазах сына, это страшно расстраивало ее. Даже мысль об этом вызвала в ней нежность. Столь внезапная перемена чувств открыла Джулии правду — она ревновала Тома к Роджеру, безумно ревновала.

Это открытие ее потрясло; она не знала, смеяться ей или сгорать со стыда. Несколько минут она размышляла.

«Ну, я тебе обедню испорчу».

She was not going to let the following Sunday pass like the last. Thank God, Tom was a snob. "A woman attracts men by her charm and holds them by their vices," she murmured and wondered whether she had invented the aphorism or remembered it from some play she had once acted in.

She gave instructions for some telephoning to be done. She got the Dennorants to come for the week-end. Charles Tamerley was staying at Henley and accepted an invitation to come over for Sunday and bring his host, Sir Mayhew Bryanston, who was Chancellor of the Exchequer. To amuse him and the Dennorants, because she knew that the upper classes do not want to meet one another in what they think is Bohemia, but artists of one sort or another, she asked Archie Dexter, her leading man, and his pretty wife who acted under her maiden name of Grace Hardwill. She felt pretty sure that with a marquess and marchioness to hover round and a Cabinet Minister to be impressed by, Tom would not go off to play golf with Roger or spend the afternoon in a punt. In such a party Roger would sink into his proper place of a schoolboy that no one took any notice of, and Tom would see how brilliant she could be when she took the trouble. In the anticipation of her triumph she managed to bear the intervening days with fortitude. She saw little of Roger and Tom. On her matinee days she did not see them at all. If they were not playing some game they were careering about the country in Roger's car.

Julia drove the Dennorants down after the play. Roger had gone to bed, but Michael and Tom were waiting up to have supper with them. It was a very good supper. The servants had gone to bed too and they helped themselves. Julia noticed the shy eagerness with which Tom saw that the Dennorants had everything they wanted, and his alacrity to jump up if he could be of service. His civility was somewhat officious. The Dennorants were an unassuming young couple to whom it had never occurred that their rank could impress anyone, and George Dennorant was a little embarrassed when Tom took away his dirty plate and handed him a dish to help himself to the next course.

Уж теперь воскресенье пройдет совсем иначе, чем в прошлый раз. К счастью. Том — сноб. «Женщина привлекает к себе мужчин, играя на своем очаровании, и удерживает их возле себя, играя на их пороках», — пробормотала Джулия и подумала: интересно, сама она придумала этот афоризм или припомнила его из какой-нибудь пьесы.

Джулия позвонила кое-кому. Пригласила на конец недели Деннорантов, Чарлза Тэмерли — тот гостил в Хенли у сэра Мейхью Брейнстона, министра финансов. Он принял приглашение приехать и пообещал привезти сэра Мейхью с собой. Чтобы их развлечь — Джулия знала, что аристократы вовсе не интересуются друг другом, когда окунаются, как они воображают, в богему, — она позвала своего партнера по сцене Арчи Декстера и его хорошенькую жену, игравшую под своим девичьим именем — Грейс Хардуил. Джулия не сомневалась, что, если на горизонте появятся маркиза и маркиз, в обществе которых он сможет вращаться, и член кабинета, на которого ему захочется произвести впечатление, Том не пойдет кататься на ялике или играть в гольф. На таком приеме Роджер займет подобающее ему место школьника, на которого никто не обращает внимания, а Том увидит, какой она может быть блестящей, если пожелает. Предвкушая свое торжество, Джулия смогла стойко перенести оставшиеся дни. Она почти не видела Тома и Роджера, а когда у нее бывали утренние спектакли, не видела их совсем. Если они не играли в теннис или гольф, то носились по окрестностям в машине Роджера.

Джулия привезла Деннорантов после спектакля. Роджер лег спать, но Майкл и Том ждали их к ужину. Это был чудесный ужин. Слуги тоже уже легли, и они сами себя обслуживали. Джулия заметила, как Том старается, чтобы у Деннорантов было все, что им нужно, с какой готовностью вскакивает, чтобы им услужить. Его вежливость казалась чуть ли не назойливой. Денноранты были скромной молодой парой, им и в голову не приходило, что их титул может иметь хоть какое-то значение, и Джордж Деннорант порядком смутился, когда Том забрал у него грязную тарелку и протянул ему чистую для следующего блюда.

"No golf for Roger tomorrow, I think," said Julia to herself.

They stayed up talking and laughing till three in the morning, and when Tom said good night to her his eyes were shining; but whether from love or champagne she did not know. He pressed her hand.

"What a lovely party," he said.

It was late when Julia, dressed in organdie,* looking her best, came down into the garden. She saw Roger in a long chair with a book.

"Reading?" she said, lifting her really beautiful eyebrows. "Why aren't you playing golf?"

Roger looked a trifle sulky.

"Tom said it was too hot."

"Oh?" she smiled charmingly. "I was afraid you thought you ought to stay and entertain my guests. There are going to be so many people, we could easily have managed without you. Where are the others?"

"I don't know. Tom's making chichi* with Cecily Dennorant."

"She's very pretty, you know."

"It looks to me as though it's going to be a crashing bore today."

"I hope Tom won't find it so," she said, as though she were seriously concerned.

Roger remained silent.

The day passed exactly as she had hoped. It was true that she saw little of Tom, but Roger saw less. Tom made a great hit with the Dennorants; he explained to them how they could get out of paying as much income-tax as they did. He listened respectfully to the Chancellor while he discoursed on the stage and to Archie Dexter while he gave his views on tbe political situation. Julia was at the top of her form. Archie Dexter had a quick wit, a fund of stage stories and a wonderful gift for telling them; between the two of them they kept the table during luncheon laughing uproariously; and after tea, when the tennis players were tired of playing tennis, Julia was persuaded (not much against her will) to do her imitations of Gladys Cooper, Constance Collier and Gertie Lawrence. But Julia did not forget that Charles Tamerley was her devoted, unrewarded lover, and she took care to have a little stroll alone with him in the gloaming. With him she sought to be neither gay nor brilliant, she was tender and wistful. Her heart ached, notwithstanding the scintillating performance she had given during the day; and it was with almost complete sincerity that with sighs, sad looks and broken sentences, she made him understand that her life was hollow and despite the long continued success of her career she could not but feel that she had missed something. Sometimes she

thought of the villa at Sorrento on the bay of Naples. A beautiful dream. Happiness might have been hers for the asking, perhaps, she had been a fool; after all what were the triumphs of the stage but illusion? Pagliacci. People never realized how true that was; Vesti la giubba and all that sort of thing. She was desperately lonely. Of course there was no need to tell Charles that her heart ached not for lost opportunities, but because a young man seemed to prefer playing golf with her son to making love to her.

«Думаю, завтра Роджеру не с кем будет играть в гольф», — сказала себе Джулия.

Они просидели за разговорами до трех часов, и Джулия заметила, что, когда Том желал ей спокойной ночи, глаза его сияли, но от любви или шампанского — этого она не могла сказать. Он сжал ей руку.

— Чудесный вечер! — воскликнул он.

Было уже позднее утро, когда Джулия в платье из органди [47] вышла в сад во всем блеске своей красоты. Роджер сидел в шезлонге с книгой в руках.

— Читаешь? — спросила Джулия, поднимая действительно прекрасные брови. — Почему вы не играете в гольф?

У Роджера был надутый вид.

— Том говорит, что слишком жарко.

— Да? — отозвалась она с очаровательной улыбкой. — А я испугалась, что ты счел своим долгом остаться, чтобы занять моих гостей. Будет куча народу, мы вполне сможем без тебя обойтись. Где все остальные?

— Не знаю. Том ухлестывает за Сесили Деннорант.

— Она очень хорошенькая.

— Похоже, сегодня будет жуткая скука.

— Надеюсь, Том этого не скажет, — проговорила Джулия с таким видом, словно это ее сильно беспокоит.

Роджер ничего не ответил.

День прошел в точности так, как ожидала Джулия. Правда, она мало видела Тома, но Роджер видел его еще меньше. Том очень понравился Деннорантам; он объяснил им, каким образом избежать огромного подоходного налога, который им приходилось платить. Он почтительно слушал министра финансов, в то время как тот рассуждал о театре, и Арчи Декстера, когда тот излагал свои взгляды на политическую ситуацию. Джулия еще никогда не была в таком ударе. Арчи Декстер обладал живым умом, неисчерпаемым запасом театральных историй и удивительным даром их рассказывать, и во время ленча они с Джулией на пару заставили весь стол хохотать, а после чая, когда игроки в теннис устали, Джулию уговорили (нельзя сказать, чтобы она сильно сопротивлялась) доставить всем удовольствие своей пародией на Глэдис Купер, Констанс Колье и Герти Лоренс. Однако Джулия не забыла, что Чарлз Тэмерли — ее преданный и бескорыстный воздыхатель, и улучила минутку в сумерки, чтобы погулять с ним вдвоем. С Чарлзом она не старалась быть ни веселой, ни остроумной, с ним она была мечтательна и нежна. На сердце у Джулии было тоскливо, несмотря на блестящий спектакль, который она играла весь день; когда вздохами, печальными взглядами и недомолвками она дала Чарлзу понять, что жизнь ее пуста и, несмотря на свою успешную карьеру, она не может не чувствовать, что упустила нечто очень важное, она была почти искренна. Как часто она вспоминает о вилле в Сорренто, на берегу Неаполитанского залива… Прекрасная мечта. Возможно, там ее ждало настоящее счастье, стоило лишь руку протянуть. Она сделала глупость. Что все ее сценические триумфы? Иллюзия. Pagliacci [48] . Люди не понимают, насколько это верно. Vesti lagiubba [49] и прочее. Она так одинока. Естественно, не было необходимости говорить Чарлзу, что сердце ее тоскует не из-за утерянных возможностей, а из-за того, что некий молодой человек предпочитает играть в гольф с ее сыном, а не заниматься любовью с ней.

But then Julia and Archie Dexter got together. After dinner when they were all sitting in the drawing-room, without warning, starting with a few words of natural conversation they burst, as though they were lovers, into a jealous quarrel. For a moment the rest did not realize it was a joke till their mutual accusations became so outrageous and indecent that they were consumed with laughter. Then they played an extempore scene of an intoxicated gentleman picking up a French tart in Jermyn Street. After that, with intense seriousness, while their little audience shook with laughter, they did Mrs. Alving in Ghosts trying to seduce Pastor Manders. They finished with a performance that they had given often enough before at theatrical parties to enable them to do it with effect. This was a Chekhov play in English, but in moments of passion breaking into something that sounded exactly like Russian. Julia exercised all her great gift for tragedy, but underlined it with a farcical emphasis, so that the effect was incredibly funny. She put into her performance the real anguish of her heart, and with her lively sense of the ridiculous made a mock of it. The audience rolled about in their chairs; they held their sides, they groaned in an agony of laughter. Perhaps Julia had never acted better. She was acting for Tom and for him alone.

"I've seen Bernhardt and Rejane," said the Chancellor; "I've seen Duse and Ellen Terry and Mrs. Kendal. Nunc dimittis."

Julia, radiant, sank back into a chair and swallowed at a draught a glass of champagne.

"If I haven't cooked Roger's goose I'll eat my hat," she thought.

But for all that the two lads had gone to play golf when she came downstairs next morning. Michael had taken the Dennorants up to town. Julia was tired. She found it an effort to be bright and chatty when Tom and Roger came in to lunch. In the afternoon the three of them went on the river, but Julia had the feeling that they took her, not because they much wanted to, but because they could not help it. She stifled a sigh when she reflected how much she had looked forward to Tom's holiday. Now she was counting the days that must pass till it ended. She drew a deep breath of relief when she got into the car to go to London. She was not angry with Tom, but deeply hurt; she was exasperated with herself because she had so lost control over her feelings. But when she got into the theatre she felt that she shook off the obsession of him like a bad dream from which one awoke; there, in her dressing-room, she regained possession of herself and the affairs of the common round of daily life faded to insignificance. Nothing really mattered when she had within her grasp this possibility of freedom.

А потом Джулия и Арчи Декстер сговорились и после обеда, когда все собрались в гостиной, без предупреждения, начав с нескольких ничего не значащих слов, устроили друг другу ужасную сцену ревности, словно были любовниками. В первый момент остальные не догадались, что это шутка, но вскоре их взаимные обвинения стали столь чудовищны и непристойны, что потонули во всеобщем хохоте. Затем они разыграли экспромтом, как подвыпивший джентльмен подбирает уличную девку-француженку на Джермин-стрит. После этого с невозмутимой серьезностью изобразили, как миссис Элвинг из «Привидений» пытается соблазнить пастора Мэндерса. Их небольшая аудитория покатывалась со смеху. Закончили они «номером», который часто показывали на театральных приемах и отшлифовали его до блеска. Это был кусок из чеховской пьесы; весь текст шел по-английски, но в особо патетических местах они переходили на тарабарщину, звучавшую совсем как русский язык. Джулия призвала на помощь весь свой трагедийный талант, но произносила реплики с таким шутовским пафосом, что это производило неотразимо комический эффект. Джулия вложила в исполнение искреннюю душевную муку, но с присущим ей живым чувством юмора сама же над ней подсмеивалась. Зрители хохотали до упаду, держались за бока, стонали от неудержимого смеха. Быть может, это было ее лучшее представление, Джулия играла для Тома, и только для него.

— Я видел Сару Бернар и Режан [50] , — сказал министр финансов. — Я видел Дузе и Эллен Терри, видел миссис Кендел. «Nunc Dimittis» [51] . Сподобился.

Джулия, сияющая, кинулась в кресло и одним глотком осушила бокал шампанского.

«Черт меня побери, если я не испортила Роджеру обедню», — подумала она.

Но, несмотря на все это, когда она спустилась на следующее утро к завтраку, мальчики уже ушли играть в гольф. Майкл успел отвезти Деннорантов в город. Джулия чувствовала себя усталой. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы весело болтать, когда Роджер и Том пришли к ленчу. Днем они втроем отправились на реку, но у Джулии было чувство, что они взяли ее с собой не потому, что им хотелось, а потому, что не сумели этого избежать. Она подавила вздох, когда подумала, как ждала отпуска Тома. Теперь она считала дни, оставшиеся до его конца. Она испытала облегчение, когда села наконец в машину, чтобы ехать в Лондон. Джулия не сердилась на Тома, но была глубоко уязвлена; сердилась она на себя за то, что потеряла над собой власть. Однако, когда Джулия вошла в театр, она почувствовала, что стряхнула это наваждение, как дурной сон, от которого пробуждаешься утром. Здесь, в своей уборной, она вновь стала себе хозяйкой, и все события повседневной жизни утратили важность. Ей ничто не страшно, пока в ее власти есть такая возможность обрести свободу.

Thus the week went by. Michael, Roger and Tom enjoyed themselves. They bathed, they played tennis, they played golf, they lounged about on the river. There were only four days more. There were only three days more.

("I can stick it out now. It'll be different when we're back in London again. I mustn't show how miserable I am. I must pretend it's all right.")

"A snip having this spell of fine weather," said Michael. "Tom's been a success, hasn't he? Pity he can't stay another week."

"Yes, a terrible pity."

"I think he's a nice friend for Roger to have. A thoroughly normal, clean-minded English boy."

"Oh, thoroughly." ("Bloody fool, bloody fool")

"To see the way they eat is a fair treat."

"Yes, they seem to have enjoyed their food." ("My God, I wish it could have choked them.")

Tom was to go up to town by an early train on Monday morning. The Dexters, who had a house at Bourne End, had asked them all to lunch on Sunday. They were to go down, in the launch. Now that Tom's holiday was nearly over Julia was glad that she had never by so much as a lifted eyebrow betrayed her irritation. She was certain that he had no notion how deeply he had wounded her. After all she must be tolerant, he was only a boy, and if you must cross your t's,* she was old enough to be his mother. It was a bore that she had a thing about him, but there it was, she couldn't help it; she had told herself from the beginning that she must never let him feel that she had any claims on him. No one was coming to dinner on Sunday. She would have liked to have Tom to herself on his last evening; that was impossible, but at all events they could go for a stroll by themselves in the garden.

"I wonder if he's noticed that he hasn't kissed me since he came here?"

They might go out in the punt. It would be heavenly to lie in his arms for a few minutes; it would make up for everything.

Так прошла вторая неделя. Майкл, Роджер и Том наслаждались жизнью. Они купались, играли в теннис и гольф, слонялись у реки. Осталось четыре дня. Осталось три дня.

(«Ну, теперь уж я дотерплю до конца. Все изменится, когда мы вернемся в Лондон. Нельзя показывать, как я несчастна. Нужно делать вид, что все в порядке».)

— Повезло нам, отхватили такой кусок хорошей погоды, — сказал Майкл. — А Том пользовался успехом, правда? Жаль, что он не может остаться еще на недельку.

— Да, ужасно жаль.

— Я думаю, Роджеру хорошо иметь такого товарища. Абсолютно нормальный, чистый английский юноша.

— О, да, абсолютно. («Ну и дурак! Ну и дурак!»)

— Прямо удовольствие глядеть, как они едят.

— О, да, аппетит у них завидный. («Господи, хоть бы они подавились!»)

Том должен был возвращаться в Лондон с ранним поездом в понедельник утром. Декстеры, у которых был загородный дом в Борн-энде, пригласили их всех в воскресенье на ленч. Ехать туда собирались на моторной лодке. Теперь, когда отпуск Тома закончился, Джулия была рада, что ни разу ничем не выдала своего раздражения. Она была уверена, что Том даже не догадывается, какую боль он ей причинил. Надо быть снисходительной; в конце концов, он — всего только мальчик, и если уж ставить точки над «i», она годится ему в матери. Конечно, печально, что она потеряла из-за него голову, но что поделаешь, слезами горю не поможешь, она с самого начала сказала себе, что он не должен чувствовать, будто она как-то на него притязает. В воскресенье они никого не ждали к ужину. Джулии хотелось побыть вдвоем с Томом в этот последний вечер. Конечно, это невозможно, но, во всяком случае, они смогут погулять вместе в саду.

«Интересно, он заметил, что ни разу меня не поцеловал с тех пор, как сюда приехал?»

Можно было бы покататься на ялике. Как божественно будет хоть несколько мгновений побыть в его объятиях, это вознаградило бы ее за все.

bevy of pretty girls who danced in the piece in which she was then appearing. Julia acted with great naturalness the part of a leading lady who put on no frills. She was charming to the young ladies, with their waved platinum hair, who earned three pounds a week in the chorus. A good many of the guests had brought kodaks and she submitted with affability to being photographed. She applauded enthusiastically when Grace Hardwill sang her famous song to the accompaniment of the composer. She laughed as heartily as anyone when the comic woman did an imitation of her in one of her best-known parts. It was all very gay, rather rowdy, and agreeably light-hearted. Julia enjoyed herself, but when it was seven o'clock was not sorry to go. She was thanking her hosts effusively for the pleasant party when Roger came up to her.

"I say, mum, there's a whole crowd going on to Maidenhead to dine and dance, and they want Tom and me to go too. You don't mind, do you?"

The blood rushed to her cheeks. She could not help answering rather sharply.

"How are you to get back?"

"Oh, that'll be all right. We'll get someone to drop us."

She looked at him helplessly. She could not think what to say.

"It's going to be a tremendous lark. Tom's crazy to go."

Her heart sank. It was with the greatest difficulty that she managed not to make a scene. But she controlled herself.

"All right, darling. But don't be too late. Remember that Tom's got to rise with the lark."

Tom had come up and heard the last words.

"You're sure you don't mind?" he asked.

"Of course not. I hope you'll have a grand time."

She smiled brightly at him, but her eyes were steely with hatred.

"I'm just as glad those two kids have gone off," said Michael when they got into the launch. "We haven't had an evening to ourselves for ever so long."

У Декстеров собрались в основном актеры. Грейс Хардуил, жена Арчи, играла в музыкальной комедии, и там была целая куча хорошеньких девушек, танцевавших в оперетте, в которой Грейс тогда пела. Джулия с большой естественностью изображала примадонну, которая ничего из себя не строит. Она очаровательно улыбалась девицам с обесцвеченным перекисью перманентом, зарабатывающим в хоре три фунта в неделю. У многих гостей были с собой фотоаппараты, и она любезно позволяла себя снимать. Она восторженно аплодировала, когда Грейс исполнила свою знаменитую арию под аккомпанемент самого композитора. Она громче всех смеялась, когда комедийная «старуха», изобразила ее, Джулию, в одной из самых известных ролей. Было очень весело, шумно и беззаботно. Джулия искренно наслаждалась, но когда пробило семь, без сожаления собралась уезжать. В то время как она горячо благодарила хозяев дома за приятный вечер, к ней подошел Роджер.

— Послушай, мам, тут собралась компания, едут в Мейднхед ужинать и потанцевать и зовут нас с Томом. Ты ведь не возражаешь?

Кровь прихлынула к щекам Джулии. Она не могла совладать с собой, и голос ее прозвучал довольно резко.

— А как вы вернетесь?

— Не беспокойся, все будет в порядке. Кто-нибудь нас подкинет.

Джулия беспомощно взглянула на сына. Ей нечего было возразить.

— Будет страшно весело, мама. Том безумно хочет поехать.

Ее сердце упало. Лишь с величайшим трудом ей удалось овладеть собой и не закатить ему сцену.

— Хорошо, милый. Только не возвращайся слишком поздно. Помни, что Тому вставать чуть свет.

В это время Том сам к ним подошел и услышал ее последние слова.

— Вы действительно ничего не имеете против? — спросил он.

— Конечно, нет. Надеюсь, вы хорошо проведете там время.

Она весело улыбнулась, но глаза ее сверкали холодным блеском.

— А я рад, что мальчики уехали, — сказал Майкл, садясь в лодку. — Мы уже целую вечность не были с тобой вдвоем.

She clenched her hands in order to prevent herself from telling him to hold his silly tongue. She was in a black rage. This was the last straw. Tom had neglected her for a fortnight, he had not even treated her with civility, and she had been angelic. There wasn't a woman in the world who would have shown such patience. Any other woman would have told him that if he couldn't behave with common decency he'd better get out. Selfish, stupid and common, that's what he was. She almost wished he wasn't going tomorrow so that she could have the pleasure of turning him out bag and baggage. And to dare to treat her like that, a twopenny halfpenny little man in the city; poets, cabinet ministers, peers of the realm would be only too glad to break the most important engagements to have the chance of dining with her, and he threw her over to go and dance with a pack of peroxide blondes who couldn't act for nuts. That showed what a fool he was. You would have thought he'd have some gratitude. Why, the very clothes he had on she'd paid for. That cigarette-case he was so proud of, hadn't she given him that? And the ring he wore. My God, she'd get even with him. Yes, and she knew how she could do it. She knew where he was most sensitive and how she could most cruelly wound him. That would get him on the raw. She felt a faint sensation of relief as she turned the scheme over in her mind.

She was impatient to carry out her part of it at once, and they had no sooner got home than she went up to her room. She got four single pounds out of her bag and a ten-shilling note. She wrote a brief letter.

DEAR TOM,

I'm enclosing the money for your tips as I shan't see you in the morning. Give three pounds to the butler, a pound to the maid who's been valeting you, and ten shillings to the chauffeur.

JULIA.

She sent for Evie and gave instructions that the letter should be given to Tom by the maid who awoke him. When she went down to dinner she felt much better. She carried on an animated conversation with Michael while they dined and afterwards they played six pack bezique.* If she had racked her brains for a week she couldn't have thought of anything that would humiliate Tom more bitterly.

But when she went to bed she could not sleep. She was waiting for Roger and Tom to come home. A notion came to her that made her restless. Perhaps Tom would realize that he had behaved rottenly, if he gave it a moment's thought he must see how unhappy he was making her; it might be that he would be sorry and when he came in, after he had said good night to Roger, he would creep down to her room. If he did that she would forgive everything. The letter was probably in the butler's pantry; she could easily slip down and get it back. At last a car drove up. She turned on her light to lookat the time. It was three. She heard the two young men go upstairs and to their respective rooms. She waited. She put on the light by her bedside so that when he opened the door he should be able to see. She would pretend she was sleeping and then as he crept forward on tiptoe slowly open her eyes and smile at him. She waited. In the silent night she heard him get into bed and switch off the light. She stared straight in front of her for a minute, then with a shrug of the shoulders opened a drawer by her bedside and from a little bottle took a couple of sleeping-tablets. "If I don't sleep I shall go mad."

Вкладываю деньги, которые надо оставить слугам, так как не увижу тебя утром. Три фунта дай дворецкому, фунт — горничной, которая чистила и отглаживала тебе костюмы, десять шиллингов — шоферу.

Джулия».

Она позвала Эви и велела, чтобы горничная, которая разбудит Тома завтра утром, передала ему конверт. Когда Джулия спустилась к ужину, она чувствовала себя гораздо лучше. Пока они ели, вела с Майклом оживленный разговор, потом они сели играть в безик. Даже если бы она целую неделю ломала себе голову, как сильней уколоть Тома, она не придумала бы ничего лучшего.

Но уснуть Джулия не смогла. Она лежала в постели и ждала возвращения Роджера и Тома. Ей пришла в голову мысль, прогнавшая весь ее сон. Возможно, Том поймет, как он мерзко себя вел. Если он хоть на секунду об этом задумается, он увидит, как он ее огорчил; быть может, он пожалеет об этом, и когда они вернутся и Роджер пожелает ему доброй ночи, он прокрадется к ней в комнату. Если Том это сделает, она ему все простит. Письмо, наверное, лежит в буфетной, ей будет нетрудно спуститься тихонько вниз и забрать его. Наконец подъехала машина. Джулия включила свет, чтобы взглянуть на часы. Три часа. Она слышала, как юноши поднялись наверх и разошлись по своим комнатам. Джулия ждала. Зажгла ночник у кровати, чтобы Тому было видно, когда он откроет дверь. Она притворится, что спит, а когда он подойдет к ней на цыпочках, медленно откроет глаза и улыбнется ему. Джулия ждала. В тишине ночи она услышала, как он лег в постель; щелкнул выключатель. С минуту она глядела прямо перед собой, затем, пожав плечами, открыла ящичек в тумбочке возле кровати и взяла из пузырька две таблетки снотворного.

«Если я не усну, я сойду с ума».

15

JULIA did not wake till after eleven. Among her letters was one that had not come by post. She recognized Tom's neat, commercial hand and tore it open. It contained nothing but the four pounds and the ten-shilling note. She felt slightly sick. She did not quite know what she had expected him to reply to her condescending letter and the humiliating present. It had not occurred to her that he would return it. She was troubled, she had wanted to hurt his feelings, but she had a fear now that she had gone too far.

"Anyhow I hope he tipped the servants," she muttered to reassure herself. She shrugged her shoulders. "He'll come round. It won't hurt him to discover that I'm not all milk and honey."

But she remained thoughtful throughout the day. When she got to the theatre a parcel was waiting for her. As soon as she looked at the address she knew what it contained. Evie asked if she should open it.

"No."

But the moment she was alone she opened it herself. There were the cuff-links and the waistcoat buttons, the pearl studs, the wrist-watch and the cigarette-case of which Tom was so proud. All the presents she had ever given him. But no letter. Not a word of explanation. Her heart sank and she noticed that she was trembling.

"What a damned fool I was! Why didn't I keep my temper?"

Her heart now beat painfully. She couldn't go on the stage with that anguish gnawing at her vitals, she would give a frightful performance; at whatever cost she must speak to him. There was a telephone in his house and an extension to his room. She rang him. Fortunately he was in.

"Tom."

"Yes?"

He had paused for a moment before answering and his voice was peevish.

"What does this mean? Why have you sent me all those things?"

"Did you get the notes this morning?"

"Yes. I couldn't make head or tail of it. Have I offended you?"

"Oh no," he answered. "I like being treated like a kept boy. I like having it thrown in my face that even my tips have to be given me. I thought it rather strange that you didn't send me the money for a third-class ticket back to London."

15

Когда Джулия проснулась, был двенадцатый час. Среди писем она нашла одно, которое не пришло по почте. Она узнала аккуратный, четкий почерк Тома и вскрыла конверт. Там не было ничего, кроме четырех фунтов и десяти шиллингов. Джулия почувствовала легкую дурноту. Она и сама не знала, какого ждала ответа на свое снисходительное письмо и оскорбительный подарок. Ей не пришло в голову, что он может просто его вернуть. Джулия была вчера встревожена и расстроена, она хотела его унизить, сделать ему больно, но теперь испугалась, что зашла слишком далеко.

«Надеюсь все же, что он дал прислуге на чай», — пробормотала она, чтобы себя подбодрить. Джулия пожала плечами. «Ничего, опомнится, ему не вредно узнать, что я тоже не всегда сахар».

Но весь день она оставалась в задумчивости. Когда Джулия приехала вечером в театр, ее ждал там пакет. Как только она взглянула на обратный адрес, она поняла, что в нем. Эви спросила, вскрыть ли пакет.

— Не надо.

Но не успела Джулия остаться одна, как сама его вскрыла. Там лежала булавка для галстука, и пуговицы для жилета, и жемчужные запонки, и часы, и золотой портсигар — гордость Тома. Все до одной вещи, которые она ему подарила. И никакого письма. Ни слова объяснения. Сердце ее упало, она заметила, что вся дрожит.

«Какая я была идиотка! Почему не сдержалась?!»

Каждый удар сердца причинял Джулии боль. Она не в состоянии выйти на сцену, когда ее терзает такая адская мука. Она будет ужасно играть. Чего бы ей это ни стоило, она должна с ним поговорить. В его доме был телефон с отводом к нему в комнату. Джулия набрала номер. К счастью, Том был дома.

— Том!

— Да?

Он немного помолчал перед тем, как ответить, и голос его звучал раздраженно.

— Что все это значит? Почему ты прислал мне все эти вещи?

— Ты получила утром деньги?

— Да. Я абсолютно ничего не понимаю. Я тебя обидела?

— О, нет, — ответил он. — Мне, конечно, очень приятно, чтобы со мной обращались, как с содержанкой. Мне, конечно, приятно, когда мне бросают в лицо упрек, что даже чаевые и те я не могу сам заплатить. Удивительно еще, что ты не вложила в конверт деньги на билет третьего класса до Лондона.

Although Julia was in a pitiable state of anxiety, so that she could hardly get the words out of her mouth, she almost smiled at his fatuous irony. He was a silly little thing.

"But you can't imagine that I wanted to hurt your feelings. You surely know me well enough to know that's the last thing I should do."

"That only makes it worse." ("Damn and curse," thought Julia.) "I ought never to have let you make me those presents. I should never have let you lend me money."

"I don't know what you mean. It's all some horrible misunderstanding. Come and fetch me after the play and we'll have it out. I know I can explain."

"I'm going to dinner with my people and I shall sleep at home."

"Tomorrow then."

"I'm engaged tomorrow."

"I must see you, Tom. We've been too much to one another to part like this. You can't condemn me unheard. It's so unjust to punish me for no fault of mine."

"I think it's much better that we shouldn't meet again."

Julia was growing desperate.

"But I love you, Tom. I love you. Let me see you once more and then, if you're still angry with me, we'll call it a day."

There was a long pause before he answered.

"All right. I'll come after the matinee on Wednesday."

"Don't think unkindly of me, Tom." 

Хотя Джулия чуть не плакала от боли и тревоги и с трудом могла говорить, она невольно улыбнулась. Ну и глупыш!

— Неужели ты думаешь, что я хотела тебя оскорбить? Ты достаточно хорошо меня знаешь и должен понимать, что это мне и в голову не могло прийти.

— Тем хуже. («Будь я проклята», — подумала Джулия.) Мне не надо было брать у тебя эти подарки, мне не надо было занимать у тебя деньги.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Все это — какое-то ужасное недоразумение. Зайди за мной после спектакля, и мы во всем разберемся. Я все тебе объясню.

— Я иду обедать к родителям и останусь у них ночевать.

— Тогда завтра.

— Завтра я занят.

— Я должна увидеться с тобой, Том. Мы слишком много значили друг для друга, чтобы вот так расстаться. Как ты можешь осуждать меня, не выслушав? Это несправедливо — наказывать человека, когда он ни в чем не виноват.

— Я думаю, будет гораздо лучше, если мы перестанем встречаться.

Джулия совсем потеряла голову.

— Но я люблю тебя, Том. Я тебя люблю. Разреши мне еще раз увидеть тебя, и если ты по-прежнему будешь сердиться на меня, что ж, будем считать, что дело кончено.

Его молчание тянулось до бесконечности. Наконец, он ответил:

— Хорошо, я зайду во вторник после дневного спектакля.

— Не думай обо мне слишком плохо. Том.

She put down the receiver. At all events he was coming. She wrapped up again the things he had returned to her, and hid them away where she was pretty sure Evie would not see them. She undressed, put on her old pink dressing-gown and began to make-up. She was out of humour: this was the first time she had ever told him that she loved him. It vexed her that she had been forced to humiliate herself by begging him to come and see her. Till then it had always been he who sought her company. She was not pleased to think that the situation between them now was openly reversed.

Julia gave a very poor performance at the matinee on Wednesday. The heat wave had affected business and the house was apathetic. Julia was indifferent. With that sickness of apprehension gnawing at her heart she could not care how the play went. ("What the hell do they want to come to the theatre for on a day like this anyway?") She was glad when it was over.

"I'm expecting Mr. Fennell," she told Evie. "While he's here I don't want to be disturbed."

Evie did not answer. Julia gave her a glance and saw that she was looking grim.

("To hell with her. What do Icare what she thinks!")

He ought to have been there by now. It was after five. He was bound to come; after all, he'd promised, hadn't he? She put on a dressing-gown, not the one she made up in, but a man's dressing-gown, in plum-coloured silk. Evie took an interminable time to put things straight.

"For God's sake don't fuss, Evie. Leave me alone."

Evie did not speak. She went on methodically arranging the various objects on the dressing-table exactly as Julia always wanted them.

"Why the devil don't you answer when 'I speak to you?"

Evie turned round and looked at her. She thoughtfully rubbed her finger along her nostrils.

"Great actress you may be…"

"Get the hell out of here."

After taking off her stage make-up Julia had done nothing to her face except put the very faintest shading of blue under her eyes. She had a smooth, pale skin and without rouge on her cheeks or red on her lips she looked wan. The man's dressing-gown gave an effect at once helpless, fragile and gallant. Her heart was beating painfully and she was very anxious, but looking at herself in the glass she murmured: Mimi in the last act of Boheme.

Что бы там ни было, он придет. Джулия снова завернула присланные им вещи и спрятала их туда, где их не увидит Эви. Она разделась, накинула старый розовый халат и начала гримироваться. Настроение у нее было ужасное: она впервые призналась Тому в своей любви. Ее грызло, что пришлось унизительно умолять его, чтобы он к ней пришел. До сих пор он искал ее общества. Было невыносимо думать, что их роли переменились.

Джулия очень плохо играла на дневном представлении во вторник. Стояла страшная жара, публика принимала спектакль вяло. Джулии было все равно. Ее сердце терзали дурные предчувствия. Что ей до того, как идет пьеса! («И какого черта им вообще надо в театре в такой день?») Она была рада, когда представление окончилось.

— Я жду мистера Феннела, — сказала она Эви. — Я не хочу, чтобы меня беспокоили, пока он будет у меня.

Эви не ответила. Джулия взглянула на нее: у Эви был очень хмурый вид.

(«Ну ее к черту. Плевать мне, что она там думает!»)

Том уже должен был к этому времени прийти: шел шестой час. Он не мог не прийти, ведь он же обещал. Джулия надела халат, не тот старый халат, в котором обычно гримировалась, а мужской, из темно-вишневого шелка. Эви все еще возилась, прибирая ее вещи.

— Ради бога, Эви, перестань суетиться. Я хочу побыть одна.

Эви не отвечала. Она продолжала методично расставлять на туалетном столике предметы в том порядке, в каком Джулия всегда желала их там видеть.

— Черт подери, ты почему не отвечаешь, когда я с тобой говорю?

Эви обернулась и посмотрела на Джулию. Задумчиво подтерла пальцем нос. «Может, вы и великая актриса, но…»

— Убирайся к черту!

Сняв сценический грим, Джулия совсем не стала краситься, лишь чуть-чуть подсинила под глазами. У нее была гладкая, белая кожа, и без губной помады и румян она выглядела бледной и изнуренной. В мужском халате она казалась беспомощной, хрупкой и вместе с тем элегантной. На сердце у нее было тяжело, ее снедала тревога, но, взглянув в зеркало, она пробормотала: «Мими в последнем акте „Богемы“. 

Almost without meaning to she coughed once or twice consumptively. She turned off the bright lights on her dressing-table and lay down on the sofa. Presently there was a knock on the door and Evie announced Mr. Fen-nell. Julia held out a white, thin hand.

"Fm lying down. I'm afraid I'm not very well. Find yourself a chair. It's nice of you to come."

"I'm sorry. What's the matter?"

"Oh, nothing." She forced a smile to her ashy lips. "I haven't been sleeping very well the last two or three nights."

She turned her beautiful eyes on him and for a while gazed at him in silence. His expression was sullen, but she had a notion that he was frightened.

"I'm waiting for you to tell me what you've got against me," she said at last in a low voice.

It trembled a little, she noticed, but quite naturally. ("Christ, I believe I'm frightened too.")

"There's no object in going back to that. The only thing I wanted to say to you was this: I'm afraid I can't pay you the two hundred pounds I owe you right away. I simply haven't got it, but I'll pay you by degrees. I hate having to ask you to give me time, but I can't help myself."

She sat up on the sofa and put both her hands to her breaking heart.

"I don't understand. I've lain awake for two whole nights turning it all over in my mind. I thought I should go mad. I've been trying to understand. I can't. I can't."

("What play did I say that in?")

"Oh yes, you can, you understand perfectly. You were angry with me and you wanted to get back on me. And you did. You got back on me all right. You couldn't have shown your contempt for me more clearly."

"But why should I want to get back on you? Why should I be angry with you?"

"Because I went to Maidenhead with Roger to that party and you wanted me to come home."

"But I told you to go. I said I hoped you'd have a good time."

"I know you did, but your eyes were blazing with passion. I didn't want to go, but Roger was keen on it. I told him I thought we ought to come back and dine with you and Michael, but he said you'd be glad to have us off your hands, and I didn't like to make a song and dance about it. And when I saw you were in a rage it was too late to get out of it."

Сама не замечая того, она раза два кашлянула, словно у нее чахотка. Джулия погасила яркий свет у туалетного столика и прилегла на диван. Вскоре в дверь постучали, и Эви доложила о мистере Феннеле. Джулия протянула ему белую худую руку.

— Прости, я лежу, мне что-то нездоровится. Возьми себе стул. Очень мило, что ты пришел.

— Нездоровится? Что с тобой?

— О, ничего страшного, — бескровные губы шевельнулись в вымученной улыбке. — Просто не очень хорошо спала последние две-три ночи.

Джулия обратила к Тому свои прекрасные глаза и несколько минут пристально смотрела на него в молчании. Вид у него был хмурый, но ей показалось, что он испуган.

— Я жду, что ты объяснишь мне, в чем моя вина. Что ты имеешь против меня? — сказала Джулия наконец тихим голосом.

Она заметила, что голос ее чуть дрожал, но вполне естественно. («Господи, да я, кажется, испугана»).

— Нет смысла к этому возвращаться. Я хотел сказать тебе единственную вещь: боюсь, я не смогу сразу выплатить тебе те двести фунтов, что я должен, у меня их просто нет, но постепенно я все отдам. Мне очень неприятно просить у тебя отсрочку, но нет другого выхода.

Джулия приподнялась и приложила обе руки к своему разбитому сердцу.

— Я не понимаю. Я две ночи пролежала без сна, все думала, в чем дело. Я боялась, что сойду с ума. Я пыталась понять. И не могу. Не могу. («В какой пьесе я это говорила?»)

— Не можешь? Ты все прекрасно понимаешь. Ты рассердилась на меня и решила меня наказать. И сделала это. Ты расквиталась со мной как надо! Ты не могла придумать лучшего способа выразить свое презрение.

— Но почему бы мне было тебя наказывать? За что? Почему я должна была на тебя сердиться?

— За то, что я поехал в Мейднхед с Роджером на эту вечеринку, а тебе хотелось, чтобы я вернулся домой.

— Но я же сама сказала, чтобы вы ехали. Я пожелала вам хорошо провести время.

— Да, конечно, но твои глаза сверкали от ярости. У меня не было особой охоты туда ехать, но Роджеру уж так загорелось. Я говорил ему, что нам лучше вернуться и поужинать с тобой и Майклом, но он сказал — вы будете только рады сбыть нас с рук, и я решил не поднимать из-за этого шума. А когда я увидел, что ты разозлилась, уже было поздно идти на попятную.

"I wasn't in a rage. I can't think how you got such an idea in your head. It was so natural that you should want to go to the party. You can't think I'm such a beast as to grudge you a little fun in your fortnight's holiday. My poor lamb, my only fear was that you would be bored. I so wanted you to have a good time."

"Then why did you send me that money and write me that letter? It was so insulting."

Julia's voice faltered. Her jaw began to tremble and the loss of control over her muscles was strangely moving. Tom looked away uneasily.

"I couldn't bear to think of your having to throw away your good money on tips. I know that you're not terribly rich and I knew you'd spent a lot on green fees.* I hate women who go about with young men and let them pay for everything. It's so inconsiderate. I treated you just as I'd have treated Roger. I never thought it would hurt your feelings."

"Will you swear that?"

"Of course I will. My God, is it possible that after all these months you don't know me better than that? If what you think were true, what a mean, cruel, despicable woman I should be, what a cad, what a heartless, vulgar beast! Is that what you think I am?"

A poser.

"Anyhow it doesn't matter. I ought never to have accepted valuable presents from you and allowed you to lend me money. It's put me in a rotten position. Why I thought you despised me is that I can't help feeling that you've got a right to. The fact is I can't afford to run around with people who are so much richer than I am. I was a fool to think I could. It's been fun and I've had a grand time, but now I'm through. I'm not going to see you any more."

She gave a deep sigh.

"You don't care two hoots for me. That's what that means."

"That's not fair."

 — Я вовсе не разозлилась. Не представляю, как это могло прийти тебе в голову. Вполне естественно, что вам хотелось пойти на вечеринку. Неужели ты думаешь, я такая свинья, чтобы быть недовольной, если ты поразвлечешься в свой отпуск? Мой бедный ягненочек, я боялась только одного — что тебе будет там скучно. Я так мечтала, чтобы ты весело провел время!

— Тогда почему ты написала мне эту записку и вложила эти деньги? Это было так оскорбительно.

Голос Джулии сорвался. Губы задрожали, она не могла совладать со своим лицом. Том смущенно отвернулся — сам того не желая, он был тронут.

— Мне было невыносимо думать, что ты выкинешь свои деньги на мою прислугу. Я знаю, что ты не так уж богат и потратил кучу денег на чаевые, когда играл в гольф. Я презираю женщин, которые идут куда-нибудь с молодым человеком и позволяют ему за себя платить. Форменные эгоистки. Я поступила с тобой так, как поступила бы с Роджером. Я никак не думала, что задену твое самолюбие.

— Поклянись!

— Честное слово. Господи, неужели после всех этих месяцев ты так плохо меня знаешь! Если бы то, что ты подумал, было правдой, какой я тогда должна быть подлой, жестокой, жалкой женщиной, какой хамкой, какой бессердечной вульгарной бабой! Ты такой меня считаешь, да?

Трудный вопрос.

— Ну, да неважно. Все равно, мне не следовало принимать от тебя дорогие подарки и брать взаймы деньги. Это поставило меня в ужасное положение. Почему я думал, что ты меня презираешь? Да потому, что сам чувствую — ты имеешь на это право. Я действительно не могу позволить себе водиться с людьми, которые настолько меня богаче. Я был дурак, думая, что могу. Мне было очень весело и интересно, я великолепно проводил время, но теперь с этим покончено. Больше мы видеться не будем.

Джулия глубоко вздохнула.

— Тебе просто на меня наплевать. Вот что все это означает.

— Это несправедливо.

"You're everything in the world to me. You know that. I'm so lonely and your friendship meant a great deal to me. I'm surrounded by hangers-on and parasites and I knew you were disinterested. I felt I could rely on you. I so loved being with you. You were the only person in the world with whom I could be entirely myself. Don't you know what a pleasure it was to me to help you a little? It wasn't for your sake I made you little presents, it was for my own; it made me so happy to see you using the things I'd given you. If you'd cared for me at all they wouldn't have humiliated you, you'd have been touched to owe me something."

She turned her eyes on him once more. She could always cry easily, and she was really so miserable now that she did not have to make even a small effort. He had never seen her cry before. She could cry, without sobbing, her wonderful dark eyes wide open, with a face that was almost rigid. Great heavy tears ran down it. And her quietness, the immobility of the tragic body, were terribly moving. She hadn't cried like that since she cried in The Stricken Heart. Christ, how that play had shattered her. She was not looking at Tom, she was looking straight in front of her; she was really distracted with grief, but, what was it? another self within her knew what she was doing, a self that shared in her unhappiness and yet watched its expression. She felt him go white. She felt a sudden anguish wring his heartstrings, she felt that his flesh and blood could not support the intolerable pain of hers.

"Julia."

His voice was broken. She slowly turned her liquid eyes on him. It was not a woman crying that he saw, it was all the woe of humankind, it was the immeasurable, the inconsolable grief that is the lot of man. He threw himself down on his knees and took her in his arms. He was shattered.

"Dearest, dearest."

 — Ты для меня — все на свете. Ты сам это знаешь. Я так одинока. Твоя дружба так много значит для меня. Я окружена паразитами и прихлебателями, а тебе от меня ничего не надо. Я чувствовала, что могу на тебя положиться. Мне было так с тобой хорошо. Ты — единственный, с кем я могла быть сама собой. Разве ты не понимаешь, какое для меня удовольствие хоть немного тебе помочь? Я не ради тебя дарила эти мелочи, а ради себя; я была так счастлива, видя, что ты пользуешься вещами, которые я купила. Если бы я что-нибудь для тебя значила, тебя бы это не унижало, ты был бы тронут.

Джулия снова посмотрела на него долгим взглядом. Ей и всегда нетрудно было заплакать, а сейчас она чувствовала себя такой несчастной, что для этого не требовалось даже малейшего усилия. Том еще ни разу не видел ее плачущей. Она умела плакать не всхлипывая, — прекрасные глаза широко открыты, лицо почти неподвижно, и по нему катятся большие тяжелые слезы. Ее оцепенение, почти полная неподвижность трагической позы производили удивительно волнующий эффект. Джулия не плакала так с тех пор, как играла в «Раненом сердце». Господи, как эта пьеса выматывала ее! Джулия не глядела на Тома, она глядела прямо перед собой; она обезумела от боли. Но что это? Другое, внутреннее ее «я» прекрасно понимало, что она делает. Это «я» разделяло ее боль и одновременно наблюдало, как она ее выражает. Уголком глаза Джулия увидела, как Том побледнел, ощутила, как внезапная мука пронзила его до глубины души, почувствовала, что его плоть и кровь просто не в состоянии выдержать ее страдания.

— Джулия!

Голос изменил ему. Она медленно перевела на него подернутые влагой глаза. Перед ним была не плачущая женщина, перед ним была вся скорбь человеческого рода, неизмеримое, безутешное горе — вечный удел людей. Том кинулся на колени и привлек ее в свои объятия. Он был потрясен.

For a minute she did not move. It was as if she did not know that he was there. He kissed her streaming eyes and with his mouth sought hers. She gave it to him as though she were powerless, as though, scarcely conscious of what was befalling her, she had no will left. With a scarcely perceptible movement she pressed her body to his and gradually her arms found their way round his neck. She lay in his arms, not exactly inert, but as though all the strength, all the vitality, had gone out of her. In his mouth he tasted the saltness of her tears. At last, exhausted, clinging to him with soft arms she sank back on the sofa. His lips clung to hers.

You would never have thought had you seen her a quarter of an hour later, so quietly gay, flushed a little, that so short a while before she had passed through such a tempest of weeping. They each had a whisky and soda and a cigarette and looked at one another with fond eyes.

"He's a sweet little thing," she thought.

It occurred to her that she would give him a treat.

"The Duke and Duchess of Rickaby are coming to the play tonight and we're going to have supper at the Savoy. I suppose you wouldn't come, would you? I want a man badly to make a fourth."

"If you'd like me to, of course I will."

The heightened colour on his cheeks told her how excited he was to meet such distinguished persons. She did not tell him that the Rickabys would go anywhere for a free meal. Tom took back the presents that he had returned to her rather shyly, but he took them. When he had gone she sat down at the dressing-table and had a good look at herself.

"How lucky I am that I can cry without my eyelids swelling," she said. She massaged them a little. "All the same, what mugs men are."

She was happy. Everything would be all right now. She had got him back. But somewhere, at the back of her mind or in the bottom of her heart, was a feeling of ever so slight contempt for Tom because he was such a simple fool.

 — Любимая! Любимая!

Джулия не двигалась. Казалось, она не осознает, что он тут, рядом. Том целовал ее плачущие глаза, искал губами ее губы. Она отдала их Тому, словно была беспомощна перед ним, словно она не понимает, что с ней, и утеряла всю свою волю. Почти незаметным движением Джулия прижалась к нему всем телом, руки ее словно ненароком обвились вокруг его шеи. Она лежала в объятиях Тома не то чтобы совсем мертвая, но так, будто все ее силы, вся энергия оставили ее. Он чувствовал во рту соленый вкус ее слез. Наконец, утомленная, все еще обвивая его мягкими руками, Джулия откинулась на диван. Том прильнул к ее губам.

Глядя на нее четверть часа спустя, такую спокойную и веселую, лишь немного раскрасневшуюся, никто бы не догадался, что совсем недавно она так горько плакала. Они выпили оба по бокалу виски с содовой, выкурили по сигарете и с нежностью смотрели сейчас Друг на друга.

«Он — душка», — подумала Джулия.

Ей пришло в голову, что она может доставить Тому удовольствие.

— Сегодня на спектакле будут герцог и герцогиня Рикби, потом мы пойдем вместе ужинать в «Савой». Ты, наверное, не пожелаешь разделить с нами компанию? Я без кавалера.

— Если ты этого хочешь, пойду с удовольствием.

Румянец, сгустившийся у него на щеках, явственно сказал ей о том, как он взволнован возможностью встретиться с такими высокопоставленными особами. Джулия не стала говорить ему, что чета Рикби готова отправиться куда угодно, лишь бы угоститься за чужой счет. Том взял обратно ее подарки; смущенно, правда, но взял. Когда он ушел, Джулия присела к туалетному столику и посмотрела на себя в зеркало.

«Как удачно, что у меня не распухают от слез глаза, — сказала она. Она немного помассировала веки. — И все равно, до чего мужчины глупы!»

Джулия была счастлива. Теперь все будет хорошо. Она заполучила Тома обратно.

Но где-то в самых тайниках души, она чувствовала к Тому хоть и слабое, но презрение за то, что ей удалось так легко его провести.

16

THEIR quarrel, destroying in some strange way the barrier between them, brought them closer together. Tom offered less resistance than she had expected when she mooted once more the question of the flat. It looked as though, after their reconciliation, having taken back her presents and consented to forget the loan, he had put aside his moral scruples. They had a lot of fun furnishing it. The chauffeur's wife kept it clean for him and cooked his breakfast. Julia had a key and would sometimes let herself in and sit by herself in the little sitting-room till he came back from his office. They supped together two or three times a week and danced, then drove back to the flat in a taxi. Julia enjoyed a happy autumn. The play they put on was a success. She felt alert and young. Roger was coming home at Christmas, but only for a fortnight, and was then going to Vienna. Julia expected him to monopolize Tom and she was determined not to mind. Youth naturally appealed to youth and she told herself that there was no reason for her to feel anxious if for a few days the two of them were so wrapped up in one another that Tom had no thought for her. She held him now. He was proud to be her lover, it gave him confidence in himself, and he was pleased to be on familiar terms with a large number of more or less distinguished persons whom after all he only knew through her. He was anxious now to join a good club and Julia was preparing the ground.

16

Ссора, каким-то непонятным образом, сломав разделявший их барьер, сблизила Джулию и Тома еще больше. Том не так сильно сопротивлялся, как она ожидала, когда она снова подняла вопрос о квартире. Казалось, после их примирения, взяв обратно ее подарки и согласившись забыть о долге, он сделался глух к угрызениям совести. Как увлекательно было обставлять квартиру! Жена шофера убирала ее и готовила Тому завтрак. У Джулии были свои ключи, и иногда она заходила туда и сидела в гостиной, поджидая Тома из конторы. Раза три в неделю они ужинали где-нибудь вместе, танцевали и возвращались на такси к нему. Эта осень была для Джулии очень счастливой. Пьеса, которая тогда шла, имела успех. Джулия чувствовала себя энергичной и молодой. Роджер должен был приехать к рождеству, но дома он собирался провести всего две недели, а затем поехать в Вену. Джулия понимала, что он опять завладеет Томом, и решила не расстраиваться по этому поводу. Юность естественно тяготеет к юности, и нет никаких причин волноваться, если в течение нескольких дней мальчики будут так поглощены друг другом, что Том и думать забудет о ней. Теперь она крепко держала его. Он гордился тем, что он ее любовник, это придавало ему уверенности в себе. Ему льстило быть так близко знакомым со многими более или менее высокопоставленными особами, а это было для него возможно только через нее. Тому страшно хотелось вступить в хороший клуб, и Джулия подготавливала для этого почву.

Charles had never refused her anything, and with tact she was certain that she could wheedle him into proposing Tom for one of those to which he belonged. It was a new and delicious sensation for Tom to have money to spend; she encouraged him to be extravagant; she had a notion that he would get used to living in a certain way and then would realize that he could not do without her.

"Of course it can't last," she told herself, "but when it comes to an end it will have been a wonderful experience for him. It'll really have made a man of him."

But though she told herself that it could not last she did not see really why it shouldn't. As the years went by and he grew older there wouldn't be any particular difference between them. He would no longer be so very young in ten or fifteen years and she would be just the same age as she was now. They were very comfortable together. Men were creatures of habit; that gave women such a hold on them. She did not feel a day older than he, and she was convinced that the disparity in their ages had never even occurred to him. It was true that on this point she had once had a moment's disquietude. She was lying on his bed. He was standing at the dressing-table, in his shirt sleeves, brushing his hair. She was stark naked and she lay in the position of a Venus by Titian that she remembered to have seen in a country house at which she had stayed. She felt that she made really a lovely picture, and in complete awareness of the charming sight she offered, held the pose. She was happy and satisfied.

"This is romance," she thought, and a light, quick smile hovered over her lips.

Чарлз никогда ни в чем ей не отказывал, и она не сомневалась, что если взяться за дело тактично, она уговорит его, и он предложит Тома в члены одного из своих клубов. Тратить свободно деньги также было для Тома новым и восхитительным ощущением; Джулия потворствовала его расточительности. Она вбила себе в голову, что он привыкнет к такому образу жизни и поймет, что без нее ему просто не обойтись.

«Понятно, это не может длиться вечно, — убеждала она себя, — но когда все кончится, ему будет о чем вспомнить. И это так много ему даст! Это сделает из него настоящего мужчину».

Но хотя Джулия говорила себе, что их связь не может длиться вечно, на самом деле она не понимала, почему бы и нет. Со временем Том повзрослеет и постареет, и разница между ними не будет такой уж большой. Через десять — пятнадцать лет он не будет так молод, а она стареть не собирается. Им было очень хорошо вместе. Мужчины — рабы привычек, это помогает женщинам их удержать. Джулия не чувствовала себя старше его и на день, и конечно же, сам он и не вспоминает о разнице их лет. Правда, был один момент, когда ее охватило по этому поводу некоторое беспокойство. Том причесывался у туалетного столика. Джулия, в чем мать родила, лежала на его постели в позе тициановской Венеры, которую как-то видела в одном загородном доме. Она чувствовала, что представляет собой прелестную картину, и, абсолютно убежденная в этом, не меняла положения. Она была счастлива и удовлетворена.

«Как в настоящем любовном романе», — думала она, и быстрая легкая улыбка порхала на ее губах.

He caught sight of her in the mirror, turned round and without a word, twitched the sheet over her. Though she smiled at him affectionately, it gave her quite a turn. Was he afraid that she would catch cold or was it that his English modesty was shocked at her nakedness? Or could it be that, his boyish lust satisfied, he was a trifle disgusted at the sight of her ageing body? When she got home she again took all her clothes off and examined herself in the looking-glass. She determined not to spare herself. She looked at her neck, there was no sign of age there, especially when she held her chin up; and her breasts were small and firm; they might have been a girl's. Her belly was flat, her hips were small, there was a very small roll of fat there, like a long sausage, but everyone had that, and anyhow Miss Phillips could have a go at it. No one could say that her legs weren't good, they were long and slim and comely; she passed her hands over her body, her skin was as soft as velvet and there wasn't a blemish on it. Of course there were a few wrinkles under her eyes, but you had to peer to see them; they said there was an operation now by which you could get rid of them, it might be worth while to inquire into that; it was lucky that her hair had retained its colour; however well hair was dyed, to dye hardened the face; hers remained a rich, deep brown. Her teeth were all right too.

"Prudishness, that's all it was." She had a moment's recollection of the Spaniard with the beard in the wagon-lit and she smiled roguishly at herself in the glass.

"No damned modesty about him."

But all the same from that day on she took care to act up to Tom's standards of decency.

Julia's reputation was so good that she felt she need not hesitate to show herself with Tom in public places. It was a new experience for her to go to night clubs, she enjoyed it, and though no one could have been better aware than she that she could go nowhere without being stared at, it never entered her head that such a change in her habits must excite comment. With twenty years of fidelity behind her, for of course she did not count the Spaniard, an accident that might happen to any woman, Julia was confident that no one would imagine for a moment that she was having an affair with a boy young enough to be her son. It never occurred to her that perhaps Tom was not always so discreet as he might have been. It never occurred to her that the look in her eyes when they danced together betrayed her. She looked upon her position as so privileged that it never occurred to her that people at last were beginning to gossip.

Том заметил ее отражение в зеркале, повернулся и, не говоря ни слова, быстрым движением натянул на нее простыню. Хотя она одарила его нежной улыбкой, внутри у нее все перевернулось. В чем дело — он боится, что она простудится, или, по присущей всем англичанам стыдливости, шокирован ее наготой? А вдруг теперь, когда его юношеское вожделение удовлетворено, ему просто противно глядеть на ее стареющее тело? Вернувшись домой, Джулия вновь разделась догола перед трюмо и подвергла себя внимательному осмотру. Она решила не щадить себя. Она посмотрела на шею — никаких следов ее возраста, особенно если держать повыше подбородок. Грудь у нее маленькая и упругая, совсем девичья. Живот плоский, бедра неширокие, жира на них самая малость, да и у кого его нет; можно приказать мисс Филиппе, чтобы она согнала его совсем. Никто не скажет, что у нее нехороши ноги: длинные, стройные, прекрасной формы. Джулия провела руками по всему телу; кожа как атлас, ни пятнышка, ни шрама. Конечно, под глазами уже прорезалось несколько морщинок, но нужно очень пристально вглядываться, чтобы их заметить; говорят, существует пластическая операция, при помощи которой можно от них избавиться, надо будет разузнать. К счастью, она совсем не седеет, как хорошо ни покрасишь волосы, от крашеных волос грубеет лицо; у нее они до сих пор сохранили свой сочный темно-каштановый цвет. Зубы тоже в полном порядке.

«Излишняя скромность, вот что это было, только и всего».

Однако с того дня Джулия старалась держать себя соответственно понятиям Тома о благопристойности.

У Джулии была такая прочная репутация, что она считала: ей нечего бояться показываться с Томом в публичных местах. Для нее было внове посещать ночные клубы, она наслаждалась этими вылазками, и хотя никто лучше нее не знал, что, где бы она ни появилась, она привлекает к себе внимание, Джулии и в голову не приходило, что такая перемена в ее привычках может вызвать в городе толки. Имея за спиной двадцать лет супружеской верности — Джулия, естественно, не принимала в расчет испанца, такой инцидент мог произойти с кем угодно, — она была убеждена, что никто и на миг не вообразит, будто у нее роман с мальчиком, который годится ей в сыновья. Она не подумала, что сам Том не всегда ведет себя достаточно осмотрительно. Она не подумала также, что ее собственные глаза, когда они с Томом танцуют, выдают ее с головой. Джулия считала, что она — выше подозрений, ей было невдомек, что о ней уже начинают судачить.

She rang Michael up and made an appointment with him at the theatre. Michael liked Dolly as little as she liked him, though for other reasons, and when he heard that she wanted to see him he swore. He was annoyed that he had never been able to induce her to sell out her shares in the management, and he resented whatever suggestions she made as an unwarrantable interference. But when she was shown into his office he greeted her with cordiality. He kissed her on both cheeks.

"Sit down and make yourself comfy. Come to see that the old firm's still raking in dividends for you?"

Dolly de Vries was now a woman of sixty. She was very fat, and her face, with its large nose and heavy red lips, seemed larger than life. There was a slightly masculine touch in her black satin dress, but she wore a double string of pearls round her neck, a diamond brooch at her waist and another in her hat. Her short hair was dyed a rich copper. Her lips and her finger-nails were bright red. Her voice was loud and deep, but when she got excited the words were apt to tumble over one another and a slight cockney accent revealed itself.

"Michael, I'm upset about Julia."

Michael, always the perfect gentleman, slightly raised his eyebrows and compressed his thin lips. He was not prepared to discuss his wife even with Dolly.

"I think she's doing a great deal too much. I don't know what's come over her. All these parties she's going to now. These night clubs and things. After all, she's not a young woman any more; she'll just wear herself out."

"Oh, nonsense. She's as strong as a horse and she's in the best of health. She's looking younger than she has for years. You're not going to grudge her a bit of fun when her day's work is over. The part she's playingjust now doesn't take it out of her; I'm very glad that she should want to go out and amuse herself. It only shows how much vitality she has."

"She never cared for that sort of thing before. It seems so strange that she should suddenly take to dancing till two in the morning in the horrible atmosphere of those places."

"It's the only exercise she gets. I can't expect her to put on shorts and come for a run with me in the park."

"I think you ought to know that people are beginning to talk. It's doing her reputation a lot of harm."

"What the devil d'you mean by that?"

"Well, it's absurd that at her age she should make herself so conspicuous with a young boy."

He looked at her for a moment without understanding, and when he caught what she meant he laughed loud.

"Tom? Don't be such a fool, Dolly."

"I'm not a fool. I know what I'm talking about. When anyone's as well known as Julia and she's always about with the same man naturally people talk."

Долли позвонила Майклу и условилась встретиться с ним в театре. Майкл любил Долли не больше, чем она его, хотя и по другой причине, и, услышав, что она хочет его видеть, чертыхнулся. Его бесило, что ему так и не удалось убедить ее продать свой пай, и любое ее предложение он считал недопустимым вмешательством.

Но когда Долли провели к нему в кабинет, он встретил ее с распростертыми объятиями и поцеловал в обе щеки.

— Располагайтесь поудобнее, будьте как дома. Заглянули посмотреть, продолжает ли фирма загребать для вас дивиденды?

Долли де Фриз уже стукнуло шестьдесят. Она сильно растолстела, и ее лицо с крупным носом и полными красными губами казалось больше натуральной величины. Было что-то неуловимо мужское в покрое ее черного атласного платья, но на шее у нее висела двойная нитка жемчуга, на поясе сверкала бриллиантовая пряжка, другая красовалась на шляпе. Коротко стриженные волосы были выкрашены в густой рыжий цвет. Губы и ногти были пунцовые. Говорила она громко, низким гортанным голосом; когда приходила в возбуждение, слова обгоняли Друг друга и обнаруживался еле заметный акцент кокни.

— Майкл, меня очень расстраивает Джулия.

Майкл — как всегда, безупречный джентльмен — слегка поднял брови и сжал тонкие губы. Он не собирался обсуждать свою жену даже с Долли.

— Мне кажется, она заходит слишком далеко. Не понимаю, что на нее нашло. Все эти вечеринки, на которые она зачастила… Ночные клубы и всякое такое… В конце концов она уже не так молода, она может переутомиться.

— Ерунда. Она здорова, как лошадь, и прекрасно себя чувствует. Она уже давно не выглядела так молодо. Неужели вам жалко, если она немного повеселится, когда закончит свою работу? Роль, которую она сейчас играет, не забирает ее всю целиком, я очень рад, что ее еще хватает на развлечения, это показывает, сколько в ней жизненной силы.

— Она никогда раньше не увлекалась такими вещами. Странно, право, что она вдруг полюбила танцевать допоздна, да еще в ужасной духоте.

— Для нее это единственная физическая разрядка. Нельзя же ожидать, что она наденет шорты и побежит вместе со мной по парку.

— Я думаю, вам следует знать, что о ней уже начинают чесать языки. Это сильно вредит ее репутации.

— Что вы хотите этим сказать, черт подери?

— Ну, что просто нелепо в ее годы ходить повсюду с молоденьким мальчиком. Это, естественно, бросается всем в глаза.

С минуту Майкл глядел на Долли недоуменным взглядом, когда же до него дошел наконец смысл ее слов, он разразился громким смехом.

— С Томом? Не говорите глупостей, Долли.

— Это не глупости. Я знаю, о чем говорю. Когда женщина пользуется такой известностью, как Джулия, и ее все время видят с одним и тем же мужчиной, люди начинают болтать.

"But Tom's just as much my friend as hers. You know very well that I can't take Julia out dancing. I have to get up every morning at eight to get my exercise in before my day's work. Hang it all, I do know something about human nature after thirty years on the stage. Tom's a very good type of clean honest English boy and he's by way of being a gentleman. I dare say he admires Julia, boys of that age often think they're in love with women older than themselves, well, it won't do him any harm, it'll do him good; but to think Julia could possibly give him a thought - my poor Dolly, you make me laugh."

"He's boring, he's dull, he's common and he's a snob."

"Well, if you think he's all that, doesn't it strike you as rather strange that Julia should be so wrapped up in him as you seem to think?"

"Only a woman knows what a woman can do."

"That's not a bad line, Dolly. We shall have you writing a play next. Now let's get this straight. Can you look me in the face and tell me that you really think Julia is having an affair with Tom?"

She looked him in the face. Her eyes were anguished. For though at first she had only laughed at what was being said about Julia she had not been able altogether to suppress the doubts that soon assailed her; she remembered a dozen little incidents that at the time had escaped her notice, but when considered in cold blood looked terribly suspicious. She had suffered such torture as she had never thought it possible to endure. Proof? She had no proof; she only had an intuition that she could not mistrust; she wanted to say yes, the impulse to do so was almost uncontrollable; she controlled it. She could not give Julia away. The fool might go and tell her and Julia would never speak to her again. He might have Julia watched and catch her out. No one could tell what might happen if she told the truth.

"No, I don't."

Her eyes filled with tears and began to roll down her massive cheeks. Michael saw her misery. He thought her ridiculous, but he realized that she was suffering and in the kindness of his heart sought to console her.

"I was sure you didn't really. You know how fond Julia is of you, you mustn't be jealous, you know, if she has other friends."

"God knows I don't grudge her anything," she sobbed. "She's been so different to me lately. She's been so cold. I've been such a loyal friend to her, Michael."

"Yes, dear, I know you have."

 — Но Том такой же друг мне, как и ей. Вы прекрасно знаете, что я не могу водить Джулию на танцы. Мне нужно вставать каждое утро ровно в восемь, чтобы успеть перед работой сделать свой моцион. Полагаю, я как-никак научился разбираться в людях, пробыв в театре тридцать лет. Том — типичный английский юноша, чистый, честный, даже можно сказать — в своем роде джентльмен. Я не спорю, он обожает Джулию, мальчики его возраста часто думают, что они влюблены в женщину старше себя; вряд ли это причинит ему вред, напротив, только пойдет на пользу. Но вообразить, что Джулия способна смотреть на него всерьез… Бедная моя Долли, не смешите меня!

— Он надоедлив, скучен, вульгарен, и он сноб.

— Ну если он таков, не кажется ли вам тем более странным, чтобы Джулия могла им увлечься?

— Только женщина знает, на что способна другая женщина.

— Неплохая реплика, Долли. Мы закажем вам следующую пьесу. Давайте выясним все до конца. Вы можете положа руку на сердце утверждать, что у Джулии роман с Томом?

Долли взглянула Майклу в лицо. В ее глазах была мука. Хотя сперва она только смеялась, слушая, что ей рассказывают о Джулии, она была не в состоянии полностью подавить сомнения, все больше обуревавшие ее. Ей вспоминались десятки мелких подробностей, на которые она в свое время не обращала внимания, но которые, если хладнокровно на них посмотреть, выглядели очень и очень подозрительно. Она не думала, что можно так терзаться. Доказательства? У нее не было никаких доказательств, лишь интуиция, которая никогда не обманывала ее. Долли хотелось ответить «да», это желание казалось неудержимым, но Долли пересилила себя. Она не могла предать Джулию. Вдруг этот дурак Майкл пойдет и все ей выложит? Джулия больше никогда в жизни не станет с ней разговаривать. Вдруг установит за Джулией слежку и поймает ее на месте преступления?! Кто знает, что может случиться, если она, Долли, скажет ему правду.

— Нет, не могу.

Слезы переполнили глаза Долли и покатились по массивным щекам. Майкл видел, что она страдает. Он считал ее комичной, но понимал, что горе ее неподдельно и, будучи по натуре добрым, принялся ее утешать:

— Ну, вот видите. Вы же знаете, как хорошо Джулия к вам относится, право, не надо ревновать ее к другим друзьям.

— Бог свидетель, мне ничего для нее не жалко, — всхлипнула Долли. — Она так изменилась ко мне за последнее время. Стала так холодна. Я всегда была ей верным другом, Майкл.

— Да, дорогая, я в этом не сомневаюсь.

"Had I but served my God with half the zeal I served my King…"

"Oh, come now, it's not so bad as that. You know, I'm not the sort of chap to talk about his wife to other people. I always think that's such frightfully bad form. But you know, honestly you don't know the first thing about Julia. Sex doesn't mean a thing to her. When we were first married it was different, and I don't mind telling you after all these years that she made life a bit difficult for me. I don't say she was a nymphomaniac or anything like that, but she was inclined to be rather tiresome sometimes. Bed's all very well in its way, but there are other things in life. But after Roger was born she changed completely. Having a baby settled her. All those instincts went into her acting. You've read Freud, Dolly; what does he call it when that happens?"

"Oh, Michael, what do I care about Freud?"

"Sublimation. That's it. I often think that's what's made her such a great actress. Acting's a whole time job and if you want to be really good you've got to give your whole self to it. I'm so impatient with the public who think actors and actresses lead a devil of a life. We haven't got the time for that sort of nonsense."

What Michael was saying made her so angry that she recovered her self-control.

"But Michael, it may be that you and I know that there's nothing wrong in Julia's going about all the time with that miserable little pip-squeak.* It's so bad for her reputation. After all, one of your great assets has been your exemplary married life. Everyone has looked up to you. The public has loved to think of you as such a devoted and united couple."

"And so we are, damn it."

Dolly was growing impatient.

"But I tell you people are talking. You can't be so stupid as not to see that they're bound to. I mean, if Julia had had one flagrant affair after another, nobody would take any notice, but after the life she's led for so many years suddenly to break out like this - naturally everybody starts chattering. It's so bad for business."

Michael gave her a swift glance. He smiled a little.

"I see what you mean, Dolly. I dare say there's something in what you say and in the circumstances I feel that you have a perfect right to say it. You were awfully good to us when we started and I should hate to see you let down now. I'll tell you what, I'll buy you out."

"Buy me out?"

Dolly straightened herself and her face, a moment ago rumpled and discomposed, hardened. She was seized with indignation. He went on suavely.

 — «Служи я небесам хоть вполовину с таким усердьем, как служил монарху…» [52]

— Ну, полно, полно, не так уж все плохо, как кажется. Вы знаете, я не из тех людей, что обсуждают свою жену с другими. Я всегда считал это ужасно дурным тоном. Но, честно говоря, вам неизвестно о Джулии самого главного. Физическая любовь для нее ничто. Когда мы только поженились — другое дело. И могу вам признаться — ведь все это было так давно, — что мне тогда нелегко пришлось. Я не хочу сказать, что она была нимфоманкой или что-нибудь в этом роде, но порой она бывала немного утомительной. Постель, конечно, вещь по-своему неплохая, но в жизни существует еще многое другое. К счастью, после рождения Роджера она совершенно переменилась. Стала куда более уравновешенной. Все ее инстинкты ушли в игру. Вы читали Фрейда, Долли, как он это называет, когда так происходит?

— Ах, Майкл, что мне до Фрейда!

— Сублимация, вот как. Я часто думаю: потому-то она и стала такой великолепной актрисой. Актерская игра — такое дело, которое требует всего твоего времени, и если хочешь чего-нибудь достичь, надо отдавать себя целиком. Меня просто возмущает наша публика: думают, что актеры и актрисы черт знает чем занимаются. Да у нас для этого просто нет времени.

Слова Майкла так рассердили Долли, что помогли взять себя в руки.

— Но, Майкл, пусть мы с вами и знаем, что Джулия не совершает ничего дурного, то, что она повсюду разгуливает с этим жалким мальчишкой, очень вредит ее репутации. В конце концов примерная супружеская жизнь была одним из ваших самых верных козырей. Все вас уважали. Зрителям было приятно думать о том, какая вы преданная и дружная пара.

— Но мы такие и есть, черт побери!

Долли начала терять терпение.

— Говорю вам, по городу ходят сплетни. Вы же не глупы. Неужели вы не понимаете, что иначе и быть не может. Я хочу сказать, если бы она заводила один скандальный роман за другим, никто бы теперь и внимания не обратил, но после примерного поведения в течение стольких лет вдруг так сорваться… Естественно, начались пересуды. Это может повредить театру.

Майкл кинул на нее быстрый взгляд.

— Я понимаю, о чем вы толкуете, Долли. В ваших словах, пожалуй, что-то есть, и при создавшихся обстоятельствах вы имеете полное право так говорить. Вы так нам помогли, когда мы начинали, мне крайне неприятно теперь вас подводить. Знаете, что я предлагаю? Я откуплю у вас пай.

— Откупите у меня пай?

Долли выпрямилась. Ее лицо, еще минуту назад искаженное горем и тревогой, окаменело. Она была объята негодованием. А Майкл вкрадчиво продолжал:

"I see your point. If Julia's gadding about all night it must tell on her performances. That's obvious. She's got a funny sort of public, a lot of old ladies come to our matinees because they think she's such a sweet good woman. I don't mind admitting that if she gets herself unpleasantly talked about it might have some effect on the takings. I know Julia well enough to know that she wouldn't put up with any interference with her liberty of action. I'm her husband and I've got to put up with it. But you're in a different position altogether. I shouldn't blame you if you wanted to get out while the going was good."

Dolly was alert now. She was far from a fool and when it came to business was a match for Michael. She was angry, but her anger gave her self-control.

"I should have thought after all these years, Michael, that you knew me better than that. I thought it my duty to warn you, but I'm prepared to take the rough with the smooth. I'm not the woman to desert a sinking ship. I dare say I can afford to lose my money better than you can."

It gave her a great deal of satisfaction to see the disappointment that was clearly expressed on Michael's face. She knew how much money meant to him and she had a hope that what she had said would rankle. He pulled himself together quickly.

"Well, think it over, Dolly."

She gathered up her bag and they parted with mutual expressions of affection and good will.

"Silly old bitch," he said when the door was closed behind her.

"Pompous old ass," she hissed as she went down in the lift.

But when she got into her magnificent and very expensive car and drove back to Montagu Square she could not hold back the heavy, painful tears that filled her eyes. She felt old, lonely, unhappy, and desperately jealous.

 — Я вижу, куда вы клоните. Если Джулия будет болтаться черт знает где целыми ночами, это скажется на ее исполнении. С этим не приходится спорить. У Джулии есть забавные поклонницы. На дневные спектакли приходит куча старых дам, потому что они считают ее такой милой добропорядочной женщиной. Не могу отрицать — если ей начнут перемывать косточки, это может отразиться на сборах. Я знаю Джулию достаточно хорошо; она не допустит никакого вмешательства в свою жизнь. Я ее муж и должен с этим мириться. Вы — нет. Я не стану вас порицать, если вы захотите выйти из предприятия, пока оно еще на мази.

Долли насторожилась. Она была далеко не глупа и в деловых вопросах вполне могла потягаться с Майклом. Гнев вернул ей самообладание.

— Я думала, что после стольких лет знакомства, Майкл, вы знаете меня лучше. Я считала своим долгом вас предупредить, но меня не испугаешь превратностями судьбы. Я не из тех, кто бежит с тонущего корабля. Осмелюсь сказать, я скорее могу позволить себе потерять деньги, чем вы.

Долли с большим удовольствием наблюдала, как у Майкла вытянулось лицо. Она знала, как много значат для него деньги, и надеялась, что ее слова крепко засядут у него в голове. Майкл быстро овладел собой.

— Что ж, подумайте еще, Долли.

Она взяла сумочку, и они расстались со взаимными заверениями в любви и пожеланиями удачи.

— Старая ведьма, — произнес Майкл, когда за Долли закрылась дверь.

— Старый осел, — произнесла Долли, спускаясь в лифте.

Но когда она села в свой великолепный и очень дорогой лимузин и вернулась к себе на Монтегью-сквер, она не смогла сдержать горьких и жгучих слез. Долли чувствовала себя старой, одинокой, несчастной. Она отчаянно ревновала.

17

MICHAEL flattered himself on his sense of humour. On the Sunday evening that followed his conversation with Dolly he strolled into Julia's room while she was dressing. They were going to the pictures after an early dinner.

"Who's coming tonight besides Charles?" he asked her.

"I couldn't find another woman. I've asked Tom."

"Good! I wanted to see him."

He chuckled at the thought of the joke he had up his sleeve. Julia was looking forward to the evening. At the cinema she would arrange the seating so that Tom sat next to her and he would hold her hand while she chatted in undertones to Charles on the other side of her. Dear Charles, it was nice of him to have loved her so long and so devotedly; she would go out of her way to be very sweet to him. Charles and Tom arrived together. Tom was wearing his new dinner jacket for the first time and he and Julia exchanged a little private glance, of satisfaction on his part and of compliment on hers.

"Well, young feller," said Michael heartily, rubbing his hands, "do you know what I hear about you? I hear that you're compromising my wife."

Tom gave him a startled look and went scarlet. The habit of flushing mortified him horribly, but he could not break himself of it.

17

Майкл гордился своим чувством юмора. Вечером в воскресенье, на следующий день после разговора с Долли, он вошел в комнату Джулии в то время, как она одевалась. Они собирались в кино после раннего ужина.

— Кто идет, кроме Чарлза? — спросил он.

— Я не смогла никого найти и позвала Тома.

— Прекрасно. Я хотел его видеть.

Майкл засмеялся при мысли о шутке, которую он для них припас. Джулия с удовольствием предвкушала ожидающий их вечер. В кино она сядет между Чарлзом и Томом, и тот не выпустит ее руки, в то время как она будет вполголоса болтать с Чарлзом. Дорогой Чарлз, как мило с его стороны столько лет так преданно ее любить; она в лепешку расшибется, чтобы быть ему приятной. Чарлз и Том приехали вместе. Том в первый раз надел новый смокинг, и они с Джулией обменялись украдкой взглядом; в его глазах было удовольствие, в ее — восхищение.

— Ага, попался, молодой человек, — весело сказал Майкл, потирая руки, — а знаешь, что я о тебе слышал? Я слышал, что ты компрометируешь мою жену.

Том испуганно взглянул на него и залился краской. Привычка краснеть страшно его угнетала, но отучиться от нее он не мог.

"Oh my dear," cried Julia gaily, "how marvellous! I've been trying to get someone to compromise me all my life. Who told you, Michael?"

"A little bird," he said archly.

"Well, Tom, if Michael divorces me you'll have to marry me, you know."

Charles smiled with his gentle, rather melancholy eyes.

"What have you been doing, Tom?" he asked.

Charles was gravely, Michael boisterously, diverted by the young man's obvious embarrassment. Julia, though she seemed to share their amusement, was alert and watchful.

"Well, it appears that the young rip has been taking Julia to night clubs when she ought to have been in bed and asleep."

Julia crowed with delight.

"Shall we deny it, Tom, or shall we brazen it out?"

"Well, I'll tell you what I said to the little bird," Michael broke in. "I said to her, as long as Julia doesn't want me to go to night clubs with her…"

Julia ceased to listen to what he said. Dolly, she thought, and oddly enough she described her to herself in exactly the words Michael had used a couple of days before. Dinner was announced and their bright talk turned to other things. But though Julia took part in it with gaiety, though she appeared to be giving her guests all her attention and even listened with a show of appreciation to one of Michael's theatrical stories that she had heard twenty times before, she was privately holding an animated conversation with Dolly. Dolly cowered before her while she told her exactly what she thought of her.

"You old cow," she said to her. "How dare you interfere with my private concerns? No, don't speak. Don't try to excuse yourself. I know exactly what you said to Michael. It was unpardonable. I thought you were a friend of mine. I thought I could rely on you. Well, that finishes it. I'll never speak to you again. Never. Never. D'you think I'm impressed by your rotten old money? Oh, it's no good saying you didn't mean it. Where would you be except for me, I should like to know. Any distinction you've got, the only importance you have in the world, is that you happen to know me. Who's made your parties go all these years? D'you think that people came to them to see you? They came to see me. Never again. Never." It was in point of fact a monologue rather than a conversation.

 — О, господи! — воскликнула весело Джулия. — Как чудесно! Всю жизнь мечтала, чтобы кто-нибудь меня скомпрометировал! Кто тебе рассказал, Майкл?

— Сорока на хвосте принесла, — лукаво ответил он.

— Что ж. Том, если Майкл со мной разведется, знаешь, тебе придется жениться на мне.

Чарлз улыбнулся добрыми грустными глазами.

— Что вы такое натворили, Том? — спросил он.

Чарлз держался нарочито серьезно; Майкл, которого забавляло явное смущение Тома, шутливо; Джулия, хотя внешне разделяла их веселье, была настороже.

— Оказывается, юный распутник водит Джулию по ночным клубам, в то время как ей давно пора «бай-бай».

Джулия завопила от восторга.

— Ну как, Том, признаемся или будем начисто все отрицать?

— И знаете, что я сказал этой сороке, — прервал ее Майкл, — я сказал: до тех пор, пока Джулия не тащит меня в ночные клубы…

Джулия перестала прислушиваться к его словам. Долли, подумала она и, как ни странно, употребила те же самые два слова, что и Майкл. Объявили, что ужин подан, и их веселая болтовня обратилась к другим предметам. Но хотя Джулия принимала в ней живейшее участие, хотя, судя по ее виду, она уделяла гостям все свое внимание и даже с величайшим интересом выслушала одну из театральных историй Майкла, которую слышала по меньшей мере двадцать раз, все это время она вела про себя оживленную беседу с Долли. Долли все больше и больше съеживалась от страха, пока Джулия говорила ей, что именно она о ней думает.

«Вы, старая корова, — сказала она Долли. — Кто вам позволил совать нос в мои дела? Молчите. Не пытайтесь оправдываться. Я знаю слово в слово, что вы сказали Майклу. Этому нет оправдания. Я думала, вы мне друг. Думала — я могу на вас положиться. Ну, теперь конец. Больше я вас знать не хочу. Ни за что. Думаете, мне очень нужны ваши вонючие деньги? И не пытайтесь говорить, что не имели в виду ничего дурного. Да что бы вы были, если бы не я, хотела бы я знать? Если вы хоть кому-нибудь известны, если что-то и представляете собой, так только потому, что случайно знакомы со мной. Благодаря кому все эти годы ваши приемы имели такой успех? Думаете, люди приходили любоваться на вас? Они приходили посмотреть на меня. Все. Конец».

По правде сказать, это был скорее монолог, чем диалог.

Later on, at the cinema, she sat next to Tom as she had intended and held his hand, but it seemed to her singularly unresponsive. Like a fish's fin. She suspected that he was thinking uncomfortably of what Michael had said. She wished that she had had an opportunity of a few words with him so that she might have told him not to worry. After all no one could have carried off the incident with more brilliance than she had. Aplomb; that was the word. She wondered what it was exactly that Dolly had told Michael. She had better find out. It would not do to ask Michael, that would look as though she attached importance to it; she must find out from Dolly herself. It would be much wiser not to have a row with her. Julia smiled as she thought of the scene she would have with Dolly. She would be sweetness itself, she would wheedle it all out of her, and never give her an inkling that she was angry. It was curious that it should send a cold shiver down her back to think that people were talking about her. After all if she couldn't do what she liked, who could? Her private life was nobody's business. All the same one couldn't deny that it wouldn't be very nice if people were laughing at her. She wondered what Michael would do if he found out the truth. He couldn't very well divorce her and continue to manage for her. If he had any sense he'd shut his eyes. But Michael was funny in some ways; every now and then he would get up on his hind legs and start doing his colonel stuff. He was quite capable of saying all of a sudden that damn it all, he must behave like a gentleman. Men were such fools; there wasn't one of them who wouldn't cut off his nose to spite his face. Of course it wouldn't really matter very much to her. She could go and act in America for a year till the scandal had died down and then go into management with somebody else. But it would be a bore. And then there was Roger to consider; he'd feel it, poor lamb; he'd be humiliated, naturally it was no good shutting one's eyes to the fact, at her age she'd look a perfect fool being divorced on account of a boy of three-and-twenty. Of course she wouldn't be such a fool as to marry Tom. Would Charles marry her? She turned and in the half-light looked at his distinguished profile. He had been madly in love with her for years; he was one of those chivalrous idiots that a woman could turn round her little finger; perhaps he wouldn't mind being co-respondent* instead of Tom. That might be a very good way out. Lady Charles Tamerley. It sounded all right. Perhaps she had been a little imprudent. She had always been very careful when she went to Tom's flat, but it might be that one of the chauffeurs in the mews had seen her go in or come out and had thought things. That class of people had such filthy minds. As far as the night clubs were concerned, she'd have been only too glad to go with Tom to quiet little places where no one would see them, but he didn't like that. He loved a crowd, he wanted to see smart people, and be seen. He liked to show her off.

"Damn,"she said to herself. "Damn, damn."

Julia didn't enjoy her evening at the cinema as much as she had expected.

18

Позже, в кино, она сидела рядом с Томом, как и собиралась, и держала его за руку, но рука казалась на редкость безжизненной. Как рыбий плавник. Видно, его встревожили слова Майкла, и теперь он сидит и думает о них. Как бы улучить минутку и остаться с ним наедине? Она сумела бы его успокоить. В конце концов никто, кроме нее, не выпутался бы из положения с таким блеском. Апломб — вот точное слово. Интересно все-таки, что именно Долли сказала Майклу. Надо будет узнать. Майкла спрашивать не годится, еще подумает, что она придала какое-то значение его словам; надо узнать у самой Долли. Пожалуй, не стоит ссориться с ней. Джулия улыбнулась при мысли, какую сцену она разыграет с Долли. Она будет со старой коровой сама нежность, она подластится к ней и выспросит все, та и не догадается, как она, Джулия, на нее сердита. Любопытно все-таки… Ее прямо мороз по коже пробрал при мысли, что о ней болтают. В конце концов, если она не может поступать как хочет, кто тогда может? Ее личная жизнь никого не касается. Однако, если люди начнут над ней смеяться, хорошего будет мало. Интересно, что выкинет Майкл, если узнает правду? Не очень-то ему удобно будет с ней развестись и оставаться ее антрепренером. Самое умное с его стороны было бы закрыть глаза, но в некоторых отношениях Майкл — человек странный: нет-нет да и вспоминает, что его, родитель — полковник, и начинает изображать из себя бог весть что. Он вполне может вдруг сказать: пропади оно все пропадом, я должен поступить как джентльмен. Мужчины такие дураки, они способны наплевать в собственный колодец. Конечно, она не очень-то и расстроится. Поедет на гастроли в Америку на год или два, пока скандал не затихнет, а потом найдет себе нового антрепренера. Но это такая докука! И потом, у них есть Роджер, об этом тоже нельзя забывать; он так станет переживать, бедный ягненочек, все это будет для него так унизительно. Нечего закрывать глаза: она будет крайне глупо выглядеть, разводясь в ее возрасте из-за мальчишки двадцати трех лет. Конечно, замуж она за Тома не выйдет, на это у нее достанет ума. А Чарлз женится на ней? Джулия обернулась и посмотрела в полумраке на его аристократический профиль. Он безумно любит ее уже много лет, он — один из тех великодушных галантных идиотов, которых женщины запросто обводят вокруг пальца; возможно, он не откажется выступать в суде в роли соответчика при расторжении брака вместо Тома. Это был бы прекрасный выход. Леди Чарлз Тэмерли. Звучит неплохо. Возможно, она и правда была несколько безрассудна. Она всегда следила, чтобы ее никто не заметил, когда шла к Тому, но ее мог увидеть кто-нибудь из шоферов по пути туда или обратно и вообразить невесть что. У таких людей всегда только непристойности на уме. Что до ночных клубов, она с радостью ходила бы с Томом в тихие местечки, где бы их никто не увидел, но он не хотел. Он любил, чтобы была куча народу, ему нравилось вращаться среди элегантных людей, на них посмотреть и себя показать. Он хотел, чтобы их видели вместе.

«Черт подери! — сказала себе Джулия. — Черт подери! Черт подери!»

Да, вечер в кино оказался далеко не таким приятным, как она ожидала.

18

NEXT day Julia got Dolly on her private number. "Darling, it seems ages since I've seen you. What have you been doing with yourself all this time?"

"Nothing very much."

Dolly's voice sounded cold.

"Now listen, Roger's coming home tomorrow. You now he's leaving Eton for good. I'm sending the car for him early and I want you to come to lunch. Not a party; only you and me, Michael and Roger."

"I'm lunching out tomorrow."

In twenty years Dolly had never been engaged when Julia wanted her to do something with her. The voice at the other end of the telephone was hostile.

"Dolly, how can you be so unkind? Roger'll be terribly disappointed. His first day at home; besides, I want to see you. I haven't seen you for ages and I miss you terribly. Can't you break your engagement, just for this once, darling, and we'll have a good old gossip after lunch, just you and me?"

No one could be more persuasive than Julia when she liked, no one could put more tenderness into her voice, nor a more irresistible appeal. There was a moment's pause and Julia knew that Dolly was struggling with her wounded feelings.

"All right, darling, I'll manage."

"Darling." But when she rang off Julia through clenched teeth muttered: "The old cow."

Dolly came. Roger listened politely while she told him that he had grown and with his grave smile answered her suitably when she said the sort of things she thought proper to a boy of his age. Julia was puzzled by him. Without talking much he listened, apparently with attention, to what the rest of them were saying, but she had an odd feeling that he was occupied with thoughts of his own. He seemed to observe them with a detached curiosity like that with which he might have observed animals in a zoo. It was faintly disquieting. When the opportunity presented itself she delivered the little bit of dialogue she had prepared for Dolly's benefit.

"Oh, Roger darling, you know your wretched father's busy tonight. I've got a couple of seats for the second house at the Palladium and Tom wants you to dine with him at the Cafe Royal."

"Oh!" He paused for a second. "All right."

She turned to Dolly.

На следующий день Джулия позвонила Долли по ее личному аппарату.

— Милочка, я не видела вас тысячу лет. Что вы поделывали все это время?

— Да ничего особенного.

Голос Долли был холоден.

— Послушайте, завтра возвращается Роджер. Вы знаете, он совсем бросает Итон. Я пошлю утром за ним машину и хочу, чтобы вы приехали к ленчу. Я никого не зову. Только вы и я, Майкл и Роджер.

— Я уже приглашена на завтра к ленчу.

За двадцать лет Долли ни разу не была занята, если Джулия хотела ее видеть. Голос на другом конце провода казался враждебным.

— Долли, как вы можете быть такой злючкой? Роджер будет ужасно разочарован. Его первый день дома; к тому же я сама хочу вас видеть. Я уже целую вечность не видела вас и страшно соскучилась. Вы не можете отложить вашу встречу? Один только раз, милочка, и мы с вами всласть поболтаем после ленча вдвоем, лишь вы да я.

Когда Джулия чего-нибудь хотела, ей просто немыслимо было отказать; никто не мог вложить столько нежности в голос, быть такой обаятельной, такой неотразимой. Наступило молчание, и Джулия поняла, что Долли борется со своими оскорбленными чувствами.

— Хорошо, дорогая, я как-нибудь ухитрюсь это уладить.

— Милочка! — но, дав отбой, Джулия процедила сквозь зубы: «Старая корова!»

Долли приехала. Роджер вежливо выслушал, что он сильно вырос, и со своей серьезной улыбкой отвечал как положено на все то, что она считала уместным сказать мальчику его лет. Роджер ставил Джулию в тупик. Хотя сам он говорил мало, он, казалось, внимательно слушал все, что говорили другие, и все же ее не оставляло странное чувство, будто голова его занята собственными мыслями. Казалось, он наблюдает за ними со стороны с тем же любопытством, с каким мог бы наблюдать за зверьми в зоопарке. Это вызывало в ней легкую тревогу. При первом удобном случае Джулия произнесла реплику, которую заранее приготовила ради Долли:

— Роджер, милый, твой несчастный отец занят сегодня вечером. У меня есть два билета в «Палладиум» на второе представление, и Том звал тебя обедать в Кафе-Ройял.

— Да? — секундное молчание. — Ладно.

Джулия повернулась к Долли.

"It's so nice for Roger to have somebody like Tom to go about with. They're great friends, you know."

Michael gave Dolly a glance. There was a twinkle in his eyes. He spoke.

"Tom's a very decent sort of boy. He won't let Roger get into any mischief."

" I should have thought Roger would prefer to go about with his Eton friends," said Dolly.

"Old cow," thought Julia. "Old cow."

But when luncheon was over she asked her to come up to her room.

"I'll get into bed and you can talk to me while I'm resting. A good old girls' gossip, that's what I want."

She put her arm affectionately round Dolly's vast waist and led her upstairs. For a while they spoke of indifferent things, clothes and servants, make-up and scandal; then Julia, leaning on her elbow, looked at Dolly with confiding eyes.

"Dolly, there's something I want to talk to you about. I want advice and you're the only person in the world whose advice I would take. I know I can trust you."

"Of course, darling."

"It appears that people are saying rather disagreeable things about me. Someone's been to Michael and told him that there's a lot of gossip about me and poor Tom Fennell."

Though her eyes still wore the charming and appealing look that she knew Dolly found irresistible, she watched her closely for a start or for some change in her expression. She saw nothing.

"Who told Michael?"

"I don't know. He won't say. You know what he is when he starts being a perfect gentleman."

She wondered if she only imagined that Dolly's features at this slightly relaxed.

"I want the truth, Dolly."

"I'm so glad you've asked me, darling. You know how I hate to interfere in other people's business and if you hadn't brought the matter up yourself nothing would have induced me to mention it."

"My dear, if I don't know that you're a loyal friend, who does?"

Dolly slipped off her shoes and settled down massively in her chair. Julia never took her eyes off her.

"You know how malicious people are. You've always led such a quiet, regular life. You've gone out so little, and then only with Michael or Charles Tamerley. He's different; of course everyone knows he's adored you for ages. It seems so funny that all of a sudden you should run around all over the place with a clerk in the firm that does your accounts."

"He isn't exactly that. His father has bought him a share in the firm and he's a junior partner."

"Yes, he gets four hundred a year."

— Так хорошо, что у нас есть Том. Можно всюду пускать с ним Роджера. Они большие друзья.

Майкл бросил на Долли многозначительный взгляд. В глазах у него заплясали чертики.

— Том — очень приличный молодой человек. Он не даст Роджеру набедокурить, — сказал он.

— Мне кажется, Роджеру интереснее общаться со своими друзьями по Итону, — отозвалась Долли.

«Старая корова, — думала Джулия, — старая корова!»

После ленча она позвала Долли к себе в комнату.

— Мне надо отдохнуть. Я лягу, а вы мне расскажете все новости. Хорошенько посплетничать, вот чего я хочу.

Она нежно обвила рукой массивную талию Долли и повела ее наверх. Какое-то время они болтали о том о сем: о нарядах, прислуге, косметике; позлословили об общих знакомых; затем Джулия, облокотившись на руку, доверительно посмотрела Долли в глаза.

— Долли, мне надо с вами кое о чем поговорить. Мне нужен совет, а вы — единственный человек на свете, к кому я обращусь за советом. Я знаю, что вам я могу доверять.

— Ну, конечно, дорогая.

— Оказывается, обо мне пошли гадкие сплетни. Кто-то сказал Майклу, что в городе болтают обо мне и бедном Томе Феннеле.

Хотя глаза ее хранили все то же обворожительное и трогательное выражение, перед которым — она это знала — Долли не могла устоять, Джулия внимательно следила за ней. Напрасно: Долли не вздрогнула, налицо не шевельнулся ни один мускул.

— Кто рассказал Майклу?

— Понятия не имею. Он не говорит. Сами знаете, какой он, когда ему вздумается изображать из себя джентльмена.

Ей только показалось или лицо Долли действительно стало менее напряженным?

— Мне нужна правда, Долли.

 — Я так рада, что вы обратились ко мне, дорогая. Я терпеть не могу вмешиваться, куда меня не просят, если бы вы сами не затеяли этот разговор, ничто не заставило бы меня его начать.

— Милочка, кому, как не мне, знать, какой вы верный друг.

Долли скинула туфли и уселась поудобнее в кресле, затрещавшем под ее тяжестью. Джулия не спускала с нее глаз.

— Люди злы, для вас это не тайна. Вы всегда вели такой спокойный образ жизни. Так редко выезжали и то лишь с Майклом или Чарлзом Тэмерли. Чарлз — другая статья: всем известно, что он вздыхает по вас тысячу лет. Естественно, все удивились, что вы вдруг, ни с того ни с сего, начали разгуливать по развеселым местам с клерком фирмы, которая ведет ваши бухгалтерские книги.

— Ну, это не совсем так. Том не клерк. Отец купил ему пай в деле. Он — младший компаньон.

— Да, и получает четыреста фунтов в год.

"How d'you know?" asked Julia quickly.

This time she was certain that Dolly was disconcerted.

"You persuaded me to go to his firm about my income-tax. One of the head partners told me. It seems a little strange that on that he should be able to have a flat, dress the way he does and take people to night clubs."

"For all I know his father may make him an allowance."

"His father's a solicitor in the North of London. You know very well that if he's bought him a partnership he isn't making him an allowance as well."

"Surely you don't imagine that I'm keeping him," said Julia, with a ringing laugh.

"I don't imagine anything, darling. Other people do."

Julia liked neither the words Dolly spoke nor the way she said them. But she gave no sign of her uneasiness.

"It's too absurd. He's Roger's friend much more than mine. Of course I've been about with him. I felt I was getting too set. I'm tired of just going to the theatre and taking care of myself. It's no life. After all if I don't enjoy myself a little now I never shall. I'm getting on, you know, Dolly, it's no good denying it. You know what Michael is; of course he's sweet, but he is a bore."

"No more a bore than he's ever been," said Dolly acidly.

"I should have thought I was the last person anyone would dream would have an affair with a boy twenty years younger than myself."

"Twenty-five," corrected Dolly. "I should have thought so too. Unfortunately he's not very discreet."

"What do you mean by that?"

"Well, he's told Avice Crichton that he'll get her a part in your next play."

"Who the devil is Avice Crichton?"

"Oh, she's a young actress I know. She's as pretty as a picture."

"He's only a silly kid. I suppose he thinks he can get round Michael. You know what Michael is with his little bits."

"He says he can get you to do anything he wants. He says you just eat out of his hand."

It was lucky for Julia that she was a good actress. For a second her heart stood still. How could he say a thing like that? The fool. The blasted fool. But recovering herself at once she laughed lightly.

"What nonsense! I don't believe a word of it."

"He's a very commonplace, rather vulgar man. It's not surprising if all the fuss you've made of him has turned his head."

Julia, smiling good-naturedly, looked at her with ingenuous eyes.

 — Откуда вы знаете? — быстро спросила Джулия.

На этот раз Джулия была уверена в том, что Долли смутилась.

— Вы уговорили меня обратиться к его фирме по поводу подоходного налога. Один из главных компаньонов мне и сказал. Немного странно, что на такие деньги он в состоянии платить за квартиру, одеваться так, как он одевается, и водить вас в ночные клубы.

— Возможно, он получает денежную помощь от отца.

— Его отец — стряпчий в северной части Лондона. Вы прекрасно понимаете, что, если он купил ему пай в фирме, он не станет помогать ему наличными деньгами.

— Может быть, вы вообразили, будто я его содержу? — сказала Джулия со звонким смехом.

— Я ничего не воображаю, дорогая. Но люди — да.

Джулии не понравились ни слова, произнесенные Долли, ни то, как она их произнесла. Но она никак не выдала своей тревоги.

— Какая нелепость! Том — друг Роджера. Конечно, я с ним выезжаю. Я почувствовала, что мне надо встряхнуться. Я устала от однообразия, только и знаешь — театр и забота о самой себе. Это не жизнь. В конце концов, когда мне и повеселиться, как не сейчас? Я старею, Долли, что уж отрицать. Вы знаете, что такое Майкл. Конечно, он душка, но такая зануда!

— Не больше, чем был все эти годы, — сказала Долли ледяным тоном.

— Мне кажется, я — последняя, кого можно обвинить в шашнях с мальчиком на двадцать лет моложе меня.

— На двадцать пять, — поправила Долли. — Мне бы тоже так казалось. К сожалению, ваш Том не очень-то осторожен.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну, он обещал Эвис Крайтон, что получит для нее роль в вашей новой пьесе.

— Что еще за Эвис Крайтон?

— О, одна моя знакомая молодая актриса. Хорошенькая, как картинка.

— Он просто глупый мальчишка. Верно, надеется уломать Майкла. Вы же знаете, как Майкл любит молодежь.

— Он говорит, что может вас заставить сделать все, что хочет. Он говорит — вы пляшете под его дудку.

К счастью, Джулия была хорошая актриса. На миг сердце ее остановилось. Как он мог так сказать? Дурак. Несчастный дурак! Но она тут же овладела собой и весело рассмеялась:

— Какая чепуха! Да я не верю ни единому слову.

— Он очень заурядный, вульгарный молодой человек. Вы так с ним носитесь, ничего удивительного, если это вскружило ему голову.

Джулия, добродушно улыбаясь, посмотрела на Долли невинным взглядом.

"But, darling, you don't think he's my lover, do you?"

"If I don't, I'm the only person who doesn't."

"And do you?"

For a minute Dolly did not answer. They looked at one another steadily, their hearts were black with hatred; but Julia still smiled.

"If you give me your solemn word of honour that he isn't, of course I'll believe you."

Julia dropped her voice to a low, grave note. It had a true ring of sincerity:

"I've never told you a lie yet, Dolly, and I'm too old to begin now. I give you my solemn word of honour that Tom has never been anything more to me than just a friend."

"You take a great weight off my mind."

Julia knew that Dolly did not believe her and Dolly was aware that Julia knew it. She went on.

"But in that case, for your own sake, Julia dear, do be sensible. Don't go about with this young man any more. Drop him."

"Oh, I couldn't do that. That would be an admission that people were right in what they thought. After all, my conscience is clear. I can afford to hold my head high. I should despise myself if I allowed my behaviour to be influenced by malicious gossip."

Dolly slipped her feet back into her shoes and getting her lipstick out of her bag did her lips.

"Well, dear, you're old enough to know your own mind."

They parted coldly.

But one or two of Dolly's remarks had been somewhat of a shock to Julia. They rankled. It was disconcerting that gossip had so nearly reached the truth. But did it matter? Plenty of women had lovers and who bothered? And an actress. No one expected an actress to be a pattern of propriety.

"It's my damned virtue. That's at the bottom of the trouble."

She had acquired the reputation of a perfectly virtuous woman, whom the tongue of scandal could not touch, and now it looked as though her reputation was a prison that she had built round herself. But there was worse. What had Tom meant by saying that she ate out of his hand? That deeply affronted her. Silly little fool. How dare he? She didn't know what to do about it either. She would have liked to tax him with it. What was the good? He would deny it. The only thing was to say nothing; it had all gone too far now, she must accept everything. It was no good not facing the truth, he didn't love her, he was her lover because it gratified his self-esteem, because it brought him various things he cared for and because in his own eyes at least it gave him a sort of position.

 — Но, милочка, надеюсь, вы не думаете, что Том — мой любовник?

— Если и нет, я единственная, кто так не думает.

— Но вы думаете или нет?

Долли молчала. С минуту они, не отводя глаз, смотрели друг на друга; в сердце каждой из них горела черная ненависть, но Джулия по-прежнему улыбалась.

— Если вы поклянетесь, что это не так, конечно, я вам поверю.

Голос Джулии сделался тихим, торжественным, в нем звучала неподдельная искренность.

— Я еще ни разу вам не солгала, Долли, и уже слишком стара, чтобы начинать. Я даю вам честное слово, что Том никогда не был мне никем, кроме друга.

— Вы снимаете тяжесть с моей души.

Джулия знала, что Долли ей не верит, и Долли это было известно. Долли продолжала:

— Но в таком случае, Джулия, дорогая, ради самой себя будьте благоразумны. Не разгуливайте повсюду с этим молодым человеком. Бросьте его.

— Не могу. Это будет равносильно признанию, что люди были правы, когда злословили о нас. Моя совесть чиста. Я могу позволить себе высоко держать голову. Я стала бы презирать себя, если бы руководствовалась в своих поступках тем, что кто-то что-то обо мне думает.

Долли сунула ноги обратно в туфли и, достав из сумочки помаду, накрасила губы.

— Что ж, дорогая, вы не ребенок и знаете, что делаете.

Расстались они холодно.

Однако две или три оброненные Долли фразы явились для Джулии очень неприятной неожиданностью. Они не выходили у нее из головы. Хоть кого приведет в замешательство, если слухи о нем так близки к истине. Но какое все это имеет значение? У миллиона женщин есть любовники, и это никого не волнует. Она же актриса. Никто не ожидает от актрисы, чтобы она была образцом добропорядочности.

«Это все моя проклятая благопристойность. Она всему причина».

Джулия приобрела репутацию исключительно добродетельной женщины, которой не грозит злословие, а теперь было похоже, что ее репутация — тюремная стена, которую она сама вокруг себя воздвигла. Но это бы еще полбеды. Что имел в виду Том, когда говорил, что она пляшет под его дудку? Это глубоко уязвило Джулию. Дурачок. Как он осмелился?! С этим она тоже не знала, что предпринять. Ей бы хотелось отругать его, но что толку? Он все равно не сознается. Джулии оставалось одно — молчать. Она слишком далеко зашла: снявши голову, по волосам не плачут; приходится принимать все таким, как оно есть. Ни к чему закрывать глаза на правду: Том ее не любит, он стал ее любовником потому, что это льстит его тщеславию, что это открывает ему доступ ко многим приятным вещам и потому, что, по крайней мере в его собственных глазах, это дает ему своего рода положение.

"If I had any sense I'd chuck him." She gave an angry laugh. "It's easy to say that. I love him."

The strange thing was that when she looked into her heart it was not Julia Lambert the woman who resented the affront, she didn't care for herself, it was the affront to Julia Lambert the actress that stung her. She had often felt that her talent, genius the critics called it, but that was a very grand word, her gift, if you like, was not really herself, not even part of her, but something outside that used her, Julia Lambert the woman, in order to express itself. It was a strange, immaterial personality that seemed to descend upon her and it did things through her that she did not know she was capable of doing. She was an ordinary, prettyish, ageing woman. Her gift had neither age nor form. It was a spirit that played on her body as the violinist plays on his violin. It was the slight to that that galled her.

She tried to sleep. She was so accustomed to sleeping in the afternoon that she could always drop off the moment she composed herself, but on this occasion she turned restlessly from side to side and sleep would not come. At last she looked at the clock. Tom often got back from his office soon after five. She yearned for him; in his arms was peace, when she was with him nothing else mattered. She dialled his number.

"Hulloa? Yes. Who is it?"

She held the receiver to her ear, panic-stricken. It was Roger's voice. She hung up.

«Если бы я не была дурой, я бы бросила его. — Джулия сердито засмеялась. — Легко сказать! Я его люблю».

И вот что самое странное: заглянув в свое сердце, она увидела, что возмущается нанесенной ей обидой не Джулия Лэмберт — женщина; той было все равно. Ее уязвила обида, нанесенная Джулии Лэмберт — актрисе. Она часто чувствовала, что ее талант — критики называли его «гений», но это было слишком громкое слово, лучше сказать, ее дар — не она сама и не часть ее, а что-то вне ее, что пользовалось ею, Джулией Лэмберт, для самовыражения. Это была неведомая ей духовная субстанция, озарение, которое, казалось, нисходило на нее свыше и посредством нее, Джулии, свершало то, на что сама Джулия была неспособна. Она была обыкновенная, довольно привлекательная стареющая женщина. У ее дара не было ни внешней формы, ни возраста. Это был дух, который играл на ней, как скрипач на скрипке. Пренебрежение к нему, к этому духу, вот что больше всего ее оскорбило.

Джулия попыталась уснуть. Она так привыкла спать днем, что стоило ей лечь, сразу же засыпала, но сегодня она беспокойно ворочалась с боку на бок, а сон все не шел. Наконец Джулия взглянула на часы. Том часто возвращался с работы после пяти. Она страстно томилась по нему, в его объятиях был покой, когда она была рядом с ним, все остальное не имело значения. Джулия набрала его номер.

— Алло! Да! Кто говорит?

Джулия в панике прижала трубку к уху. Это был голос Роджера. Она дала отбой.

19

NOR did Julia sleep well that night. She was awake when she heard Roger come in, and turning on her light she saw that it was four. She frowned. He came clattering down the stone stairs next morning just when she was beginning to think of getting up.

"Can I come in, mummy?"

"Come in."

He was still in his pyjamas and dressing-gown. She smiled at him because he looked so fresh and young.

"You were very late last night."

"No, not very. I was in by one."

"Liar. I looked at my clock. It was four."

"All right. It was four then," he agreed cheerfully.

"What on earth were you doing?"

"We went on to some place after the show and had supper. We danced."

"Who with?"

"A couple of girls we picked up. Tom knew them before."

"What were their names?"

"One was called Jill and one was called Joan. I don't know what their other names were. Joan's on the stage. She asked me if I couldn't get her an understudy* in your next play."

At all events neither of them was Avice Crichton. That name had been in her thoughts ever since Dolly had mentioned it.

"But those places aren't open till four."

"No, we went back to Tom's flat. Tom made me promise I wouldn't tell you. He said you'd be furious."

"Oh, my dear, it takes a great deal more than that to make me furious. I promise you I won't say a word."

"If anyone's to blame I am. I went to see Tom yesterday afternoon and we arranged it then. All this stuff about love that one hears about in plays and reads in novels. I'm nearly eighteen. I thought I ought to see for myself what it was all about."

Julia sat up in bed and looked at Roger with wide, inquiring eyes. 

19

Ночью Джулия тоже почти не спала. Она все еще лежала без сна, когда услышала, что вернулся Роджер, и, повернув выключатель, увидела, что было четыре часа. Она нахмурилась. Утром он с грохотом сбежал по ступеням, в то время как она еще только собиралась вставать.

— Можно войти, мамочка?

— Входи.

Он все еще был в пижаме и халате. Она улыбнулась ему: он выглядел таким свежим, таким юным.

— Ты очень поздно вернулся вчера.

— Не очень. Около часа.

— Врунишка! Я поглядела на часы. Было четыре утра.

— Ну, четыре так четыре, — весело согласился он.

— Что вы делали до такого времени, ради всего святого?

— Поехали после спектакля в одно место ужинать. Танцевали.

— С кем?

— С двумя девушками, которых мы там встретили. Том знал их раньше.

— Как их зовут?

— Одну Джил, другую Джун. Фамилий их я не знаю. Джун — актриса. Она спросила, не смогу ли я устроить ее дублершей в твоей следующей пьесе.

Во всяком случае, ни одна из них не была Эвис Крайтон. Это имя не покидало мыслей Джулии с той минуты, как Долли упомянула его.

— Но ведь такие места закрываются не в четыре утра.

— Да. Мы вернулись к Тому. Том взял с меня слово, что я тебе не скажу. Он думал, ты страшно рассердишься.

— Ну, чтобы я рассердилась, нужна причина поважней. Обещаю, что и словом ему не обмолвлюсь.

— Если кто и виноват, так только я. Я зашел к нему вчера днем, и мы обо всем сговорились. Вся эта ерунда насчет любви, которую слышишь на спектаклях и читаешь в книгах… Мне скоро восемнадцать. Я решил, надо самому попробовать, что это такое.

Джулия села в постели и, широко раскрыв глаза, посмотрела на Роджера вопросительным взглядом.

"Roger, what do you mean?"

He was composed and serious.

"Tom said he knew a couple of girls who were all right. He's had them both himself. They live together and so we phoned and asked them to meet us after the show. He told them I was a virgin and they'd better toss up for me. When we got back to the flat he took Jill into the bedroom and left me the sitting-room and Joan."

For the moment she did not think of Tom, she was so disturbed at what Roger was saying.

"I don't think it's so much really. I don't see it's anything to make all that fuss about."

She could not speak. The tears filled her eyes and ran quickly down her face.

"Mummy, what's the matter? Why are you crying?"

"But you're a little boy."

He came over to her and sitting on the side of her bed took her in his arms.

"Darling, don't cry. I wouldn't have told you if I'd thought it was going to upset you. After all, it had to happen sooner or later."

"But so soon. So soon. It makes me feel so old."

"Not you, darling. Age cannot wither her, nor custom stale her infinite variety."

She giggled through her tears.

"You fool, Roger, d'you think Cleopatra would have liked what that silly old donkey said of her? You might have waited a little longer."

"It's just as well I didn't. I know all about it now. To tell you the truth I think it's rather disgusting."

She sighed deeply. It was a comfort to feel him holding her so tenderly. But she felt terribly sorry for herself.

"You're not angry with me, darling?" he asked.

"Angry? No. But if it had to come I wish it hadn't been quite so matter of fact. You talk as though it had just been a rather curious experiment."

"I suppose it was in a way."

She gave him a little smile.

"And you really think that was love?"

"Well, it's what most people mean by it, isn't it?"

"No, they don't, they mean pain and anguish, shame, ecstasy, heaven and hell; they mean the sense of living more intensely, and unutterable boredom; they mean freedom and slavery; they mean peace and unrest."

Something in the stillness with which he listened to her made her give him a glance through her eyelashes. There was a curious expression in his eyes. She did not know what it meant. It was as though he were gravely listening to a sound that came from a long way off.

 — Роджер, ради всего святого, о чем ты толкуешь?

Он был, как всегда, сдержан и серьезен.

— Том сказал, что он знает двух девчонок, с которыми можно поладить. Он сам с ними обеими уже переспал. Они живут вместе. Ну, мы позвонили им и предложили встретиться после спектакля. Том сказал им, что я — девственник, пусть кидают жребий, кому я достанусь. Когда мы вернулись к нему в квартиру, он пошел в спальню с Джил, а мне оставил гостиную и Джун.

На какой-то миг мысль о Томе была вытеснена ее тревогой за Роджера.

— И знаешь, мам, ничего в этом нет особенного. Не понимаю, чего вокруг этого поднимают такой шум.

У Джулии сжало горло. Глаза наполнились слезами, они потоком хлынули по щекам.

— Мамочка, что с тобой? Почему ты плачешь?

— Но ты же еще совсем мальчик!

Роджер подошел к ней и, присев на край постели, крепко обнял.

— Ну что ты, мамочка! Ну, не плачь. Если бы я знал, что ты расстроишься, я бы не стал ничего тебе рассказывать. В конце концов, рано или поздно это должно было случиться.

— Но так скоро… Так скоро! Я чувствую себя теперь совсем старухой.

— Ты — старуха?! Только не ты, мамочка. «Над ней не властны годы. Не прискучит ее разнообразие вовек» [53] .

Джулия засмеялась сквозь слезы.

— Глупыш ты, Роджер. Думаешь, Клеопатре понравилось бы то, что сказал о ней этот старый осел? Ты бы мог еще немного подождать.

— И хорошо, что этого не сделал. Теперь я все знаю. По правде говоря, все это довольно противно.

Джулия глубоко вздохнула. Ее обрадовало, что он так нежно ее обнимает, но было ужасно жалко себя.

— Ты не сердишься на меня, дорогая? — спросил он.

— Сержусь? Нет. Но уж если это должно было случиться, я бы предпочла, чтобы не так прозаично.

Ты говоришь об этом, точно о любопытном научном эксперименте, и только.

— Так оно и было, в своем роде.

Джулия слегка улыбнулась сыну.

— И ты на самом деле думаешь, что это и есть любовь?

— Ну, большинство так считает, разве нет?

— Нет, вовсе нет. Любовь — это боль и мука, стыд, восторг, рай и ад, чувство, что ты живешь в сто раз напряженней, чем обычно, и невыразимая тоска, свобода и рабство, умиротворение и тревога.

В неподвижности, с которой он ее слушал, было что-то, заставившее Джулию украдкой взглянуть на сына. В глазах Роджера было странное выражение. Она не могла его прочесть. Казалось, он прислушивается к звукам, долетающим до него издалека.

"It doesn't sound as though it were much fun," he murmured.

She took his smooth face in her hands and kissed his lips.

"I'm a fool, aren't I? You see, I still see you as a little baby boy that I'm holding in my arms."

A twinkle shone in his eyes.

"What are you grinning at, you ape?"

"It made a damned good photograph, didn't it?"

She could not but laugh.

"You pig. You filthy pig."

"I say, about the understudy, is there any chance for Joan?"

"Tell her to come and see me one day."

But when Roger left her she sighed. She was depressed. She felt very lonely. Her life had always been so full and so exciting that she had never had the time to busy herself much with Roger. She got in a state, of course, when he had whooping-cough or measles, but he was for the most part in robust health, and then he occupied a pleasant place in the background of her consciousness. But she had always felt that he was there to be attended to when she was inclined and she had often thought it would be nice when he was old enough really to share her interests. It came to her as a shock now to realize that, without ever having really possessed him, she had lost him. Her lips tightened when she thought of the girl who had taken him from her.

"An understudy. My foot."

Her pain absorbed her so that she could not feel the grief she might have felt from her discovery of Tom's perfidy. She had always known in her bones that he was unfaithful to her. At his age, with his wanton temperament, with herself tied down by her performances at the theatre, by all manner of engagements which her position forced upon her, it was plain that he had ample opportunity to gratify his inclinations. She had shut her eyes. All she asked was that she should not know. This was the first time that an actual fact had been thrust upon her notice.

"I must just put up with it," she sighed. Thoughts wandered through her mind. "It's like lying and not knowing you're lying, that's what's fatal; I suppose it's better to be a fool and know it than a fool and not know it."

 — Звучит не особенно весело, — пробормотал Роджер.

Джулия сжала его лицо, с такой нежной кожей, обеими ладонями и поцеловала в губы.

— Глупая я, да? Я все еще вижу в тебе того малыша, которого когда-то держала на руках.

В его глазах зажегся лукавый огонек.

— Чему ты смеешься, мартышка?

— Чертовски хорошая была фотография, да?

Джулия не могла удержаться от смеха.

— Поросенок. Грязный поросенок.

— Послушай, как насчет Джун? Есть для нее надежда получить роль дублерши?

— Скажи, пусть как-нибудь зайдет ко мне.

Но когда Роджер ушел, Джулия вздохнула. Она была подавлена. Она чувствовала себя очень одиноко. Жизнь ее всегда была так заполнена и так интересна, что у нее просто не хватало времени заниматься сыном. Она, конечно, страшно волновалась, когда он подхватывал коклюш или свинку, но вообще-то ребенок он был здоровый и обычно не особенно занимал ее мысли. Однако сын всегда был к ее услугам, если на нее находила охота с ним повозиться. Джулия часто думала, как будет приятно, когда он вырастет и сможет разделять ее интересы. Мысль о том, что она потеряла его, никогда по-настоящему не обладая им, была для Джулии ударом. Когда она подумала о девице, укравшей у нее сына, губы Джулии сжались.

«Дублерша! Подумать только! Ну и ну!»

Джулия так была поглощена своей болью, что почти не чувствовала горя из-за измены Тома. Джулия и раньше не сомневалась, что он ей неверен. В его возрасте, с его темпераментом, при том, что сама она была связана выступлениями и всевозможными встречами, к которым ее обязывало положение, он, несомненно, не упускал возможности удовлетворять свои желания. Джулия на все закрывала глаза. Она хотела немногого — оставаться в неведении. Сейчас впервые ей пришлось столкнуться лицом к лицу с реальным фактом.

«Придется примириться с этим, — вздохнула она. В ее уме одна мысль обгоняла другую. — Все равно что лгать и не подозревать, что лжешь, вот что самое фатальное. Все же лучше знать, что ты дурак, чем быть дураком и не знать этого».

20

TOM went to Eastbourne with his family for Christmas. Julia had two performances on Boxing Day, so the Gosselyns stayed in town; they went to a large party at the Savoy that Dolly de Vries gave to see the New Year in; and a few days later Roger set off for Vienna. While he was in London Julia saw little of Tom. She did not ask Roger what they did when they tore about the town together, she did not want to know, she steeled herself not to think and distracted her mind by going to as many parties as she could. And there was always her acting; when once she got into the theatre her anguish, her humiliation, her jealousy were allayed. It gave her a sense of triumphant power to find, as it were in her pot of grease paint, another personality that could be touched by no human griefs. With that refuge always at hand she could support anything.

On the day that Roger left, Tom rang her up from his office.

"Are you doing anything tonight? What about going out on the binge?"

"No, I'm busy."

It was not true, but the words slipped out of her mouth, independent of her will.

"Oh, are you? Well, what about tomorrow?"

If he had expressed disappointment, if he had asked her to cut the date he supposed she had, she might have had strength to break with him then and there. His casualness defeated her.

"Tomorrow's all right."

"O.K. I'll fetch you at the theatre after the show. Bye-bye."

Julia was ready and waiting when he was shown into her dressing-room. She was strangely nervous. His face lit up when he saw her, and when Evie went out of the room for a moment he caught her in his arms and warmly kissed her on the lips.

"I feel all the better for that," he laughed.

You would never have thought to look at him, so young, fresh and ingenuous, in such high spirits, that he was capable of giving her so much pain. You would never have thought that he was so deceitful. It was quite plain that he had not noticed that for more than a fortnight he had hardly seen her.

("Oh, God, if I could only tell him to go to hell.")

But she looked at him with a gay smile in her lovely eyes.

"Where are we going?"

20

На рождество Том уехал к родителям в Истбурн. У Джулии было два выступления в «день подарков» [54] , поэтому они остались в городе и пошли в «Савой» на грандиозную встречу Нового года, устроенную Долли де Фриз. Через несколько дней Роджер отправлялся в Вену. Пока он был в Лондоне, Джулия почти не видела Тома. Она не расспрашивала Роджера, что они делают, когда носятся вместе по городу, — не хотела знать; она старалась не думать и отвлекала свои мысли, отправляясь на одну вечеринку за другой. И с ней всегда была ее работа. Стоило Джулии войти в театр, как ее боль, ее унижение, ее ревность утихали. Словно на дне баночки с гримом она находила другое существо, которое не задевали никакие мирские тревоги. Это давало Джулии ощущение силы, чувство торжества. Имея под рукой такое прибежище, она может выдержать все что угодно.

В день отъезда Роджера Том позвонил ей из конторы.

— Ты что-нибудь делаешь сегодня вечером? Не пойти ли нам кутнуть?

— Не могу. Занята.

Это была неправда, но губы сами за нее ответили.

— Да? А как насчет завтра?

Если бы Том выразил разочарование, если бы попросил отменить встречу, на которую, она сказала, идет, у Джулии достало бы сил порвать с ним без лишних слов. Его безразличие сразило ее.

— Завтра? Хорошо.

— О'кей. Захвачу тебя из театра после спектакля. Пока.

Джулия была уже готова и ждала его, когда Том вошел к ней в уборную. Она была в страшной тревоге. Когда Том увидел ее, лицо его озарилось, и не успела Эви выйти Из комнаты, как он привлек Джулию к себе и пылко поцеловал.

— Вот так-то лучше, — засмеялся он.

Глядя на него, такого юного, свежего, жизнерадостного, душа нараспашку, нельзя было поверить, что он причиняет ей жестокие муки. Нельзя было поверить, что он обманывает ее. Том даже не заметил, что они не виделись почти две недели. Это было совершенно ясно.

(«О боже, если бы я могла послать его ко всем чертям!»)

Но Джулия взглянула на него с веселой улыбкой в своих прекрасных глазах.

— Куда мы идем?

"I've got a table at Quag's. They've got a new turn there, an American conjurer, who's grand."

She talked with vivacity all through supper. She told him about the various parties she had been to, and the theatrical functions she had not been able to get out of, so that it seemed only on account of her engagements that they had not met. It disconcerted her to perceive that he took it as perfectly natural. He was glad to see her, that was plain, he was interested in what she had been doing and in the people she had seen, but it was plain also that he had not missed her. To see what he would say she told him that she had had an offer to take the play in which she was acting to New York. She told him the terms that had been suggested.

"They're marvellous," he said, his eyes glittering. "What a snip. You can't lose and you may make a packet."

"The only thing is, I don't much care for leaving London."

"Why on earth not? I should have thought you'd jump at it. The play's had a good long run, for all you know it'll be pretty well through by Easter, and if you want to make a stab at America you couldn't have a better vehicle."

"I don't see why it shouldn't run through the summer. Besides, I don't like strangers very much. I'm fond of my friends."

"I think that's silly. Your friends'll get along without you all right. And you'll have a grand time in New York."

Her gay laugh was very convincing.

"One would think you were terribly anxious to get rid of me."

"Of course I should miss you like hell. But it would only be for a few months. If I had a chance like that I'd jump at it."

 — Я заказал столик у Квэга. У них в программе новый номер. Какой-то американский фокусник. Говорят — первый класс.

Весь ужин Джулия оживленно болтала. Рассказывала Тому о приемах, на которых она была, и о театральных вечеринках, на которые не могла не пойти. Создавалось впечатление, будто они не виделись так долго только потому, что она, Джулия, была занята. Ее обескураживало то, что он воспринимал это как должное. Том был рад ей, это не вызывало сомнений; он с интересом слушал ее рассказы о ее делах и людях, с которыми она встречалась, но не вызывало сомнения и то, что он нисколько по ней не скучал. Чтобы увидеть, как Том это примет, Джулия сказала ему, что получила приглашение поехать с их пьесой на гастроли в Нью-Йорк. Сообщила, какие ей предлагают условия.

— Но это же чудесно! — воскликнул Том, и глаза его заблестели. — Это же верняк. Ты ничего не теряешь и можешь заработать кучу денег.

— Да, все так, но мне не очень-то хочется покидать Лондон.

— Почему, ради всего святого? Да я бы на твоем месте ухватился за их предложение обеими руками. Пьеса уже давно не сходит со сцены, чего доброго, к пасхе театр совсем перестанут посещать, и если ты хочешь завоевать Америку, лучшего случая не найдешь.

— Не вижу, почему бы ей не идти все лето. К тому же я не люблю новых людей. Предпочитаю оставаться с друзьями.

— По-моему, это глупо. Твои друзья прекрасно без тебя проживут. И ты здорово проведешь время в Нью-Йорке.

Ее звонкий смех звучал вполне убедительно.

— Можно подумать, ты просто мечтаешь от меня избавиться.

— Конечно же, я буду чертовски по тебе скучать. Но ведь мы расстанемся всего на несколько месяцев. Если бы мне представилась такая возможность, уж я бы ее не упустил.

But when they had finished supper and the commissionaire had called up a taxi for them he gave the address of the flat as if it were an understood thing that they should go back to it. In the taxi he put his arm round her waist and kissed her, and later, when she lay in his arms, in the little single bed, she felt that all the pain she had suffered during that last fortnight was not too great a price to pay for the happy peace that filled her heart.

Julia continued to go to the smart supper places and to night clubs with Tom. If people wanted to think he was her lover, let them; she was past caring. But it happened more than once that he was engaged when she wanted him to go somewhere with her. It had spread around among Julia's grander friends that Tom was very clever at helping one with one's income-tax returns. The Dennorants had asked him down to the country for a week-end, and here he had met a number of persons who were glad to take advantage of his technical knowledge. He began to get invitations from people whom Julia did not know. Acquaintances would mention him to her.

"You know Tom Fennell, don't you? He's very clever, isn't he? I hear he's saved the Gillians hundreds of pounds on their income-tax."

Julia was none too pleased. It was through her that he had got asked to parties that he wanted to go to. It began to look as if in this respect he could do without her. He was pleasant and unassuming, very well-dressed now, and with a fresh, clean look that was engaging; he was able to save people money; Julia knew the world which he was so anxious to get into well enough to realize that he would soon establish himself in it. She had no very high opinion of the morals of the women he would meet there and she could name more than one person of title who would be glad to snap him up. Julia's comfort was that they were all as mean as cat's meat. Dolly had said he was only earning four hundred a year; he certainly couldn't live in those circles on that.

Когда они кончили ужинать и швейцар вызвал им такси, Том дал адрес своей квартиры, словно это разумелось само собой. В такси он обвил рукой ее талию и поцеловал, и позднее, когда она лежала в его объятиях на небольшой односпальной кровати, Джулия почувствовала, что вся та боль, которая терзала ее последние две недели, — недорогая цена за счастливый покой, наполнивший теперь ее сердце.

Джулия продолжала ходить с Томом в модные рестораны и ночные кабаре. Если людям нравится думать, что Том ее любовник, пускай, ей это безразлично. Но все чаще, когда Джулии хотелось куда-нибудь с ним пойти, Том оказывался занят. Среди ее аристократических друзей распространился слух, что Том Феннел может дать толковый совет, как сократить подоходный налог. Денноранты пригласили его на уик-энд в свой загородный дом, и он встретил там кучу их приятелей, которые были рады воспользоваться его профессиональными познаниями. Том начал получать приглашения от неизвестных Джулии персон. Общие знакомые могли сказать ей:

— Вы ведь знаете Тома Феннела? Очень неглуп, правда? Я слышал, он помог Джиллианам сэкономить на подоходном налоге несколько сот фунтов.

Джулии все это сильно не нравилось. Раньше попасть к кому-нибудь в гости Том мог только через нее. Похоже, что теперь он вполне способен обойтись без ее помощи. Том был любезен и скромен, очень хорошо одевался и всегда имел свежий и аккуратный вид, располагающий к нему людей; к тому же мог помочь им сберечь деньги. Джулия достаточно хорошо изучила тот мирок, куда он стремился проникнуть, и понимала, что он скоро создаст себе там прочное положение. Джулия была не очень высокого мнения о нравственности женщин, которых он там встретит, и могла назвать не одну титулованную особу, которая будет рада его подцепить. Единственное, что ее утешало: все они были скупы — снега зимой не выпросишь. Долли сказала, что он получает четыреста фунтов в год; на такие деньги в этих кругах не проживешь.

Julia had with decision turned down the American offer before ever she mentioned it to Tom; their play was playing to very good business. But one of those inexplicable slumps that occasionally affect the theatre now swept over London and the takings suddenly dropped. It looked as though they would not be able to carry on long after Easter. They had a new play on which they set great hopes. It was called Nowadays, and the intention had been to produce it early in the autumn. It had a great part for Julia and the advantage of one that well suited Michael. It was the sort of play that might easily run a year. Michael did not much like the idea of producing it in May, with the summer coming on, but there seemed no help for it and he began looking about for a cast.

One afternoon, during the interval at a matinee, Evie brought a note in to Julia. She was surprised to see Roger's handwriting.

DEAR MOTHER,

This is to introduce to you Miss Joan Denver who I talked to you about. She's awfully keen on getting in the Siddons Theatre and would be quite satisfied with an understudy however small.

Your affectionate son,

ROGER

Julia smiled at the formal way in which he wrote; she was tickled because he was so grown up as to try to get jobs for his girl friends. Then she suddenly remembered who Joan Denver was. Joan and Jill. She was the girl who had seduced poor Roger. Her face went grim. But she was curious to see her.

"Is George there?" George was the doorkeeper. Evie nodded and opened the door.

"George."

He came in.

"Is the lady who brought this letter here now?"

"Yes, miss."

"Tell her I'll see her after the play."

Джулия решительно отказалась от поездки в Америку еще до того, как говорила об этом с Томом; зрительный зал каждый день был переполнен. Но вот неожиданно во всех театрах Лондона начался необъяснимый застой — публика почти совсем перестала их посещать, что немедленно сказалось на сборах. Похоже, спектакль действительно не продержится дольше пасхи. У них была в запасе новая пьеса, на которую они возлагали большие надежды. Называлась она «Нынешние времена», и они намеревались открыть ею осенний сезон. В ней была великолепная роль для Джулии и то преимущество, что и Майклу тоже нашлась роль в его амплуа. Такие пьесы не выходят из репертуара по году. Майклу не очень-то улыбалась мысль ставить ее в мае, когда впереди лето, но иного выхода, видимо, не было, и он начал подбирать для нее актерский состав.

Как-то днем во время антракта Эви принесла Джулии записку. Она с удивлением узнала почерк Роджера.

«Дорогая мама!

Разреши представить тебе мисс Джун Денвер; о которой я тебе говорил. Ей страшно хочется попасть в «Сиддонс-театр», и она будет счастлива, если ты возьмешь ее в дублерши даже на самую маленькую роль».

Джулия улыбнулась официальному тону записки; ее позабавило, что ее сын уже такой взрослый, даже пытается составить протекцию своим подружкам. И тут она вдруг вспомнила, кто такая эта Джун Денвер. Джун и Джил. Та самая девица, которая совратила бедного Роджера. Джулия нахмурилась. Любопытно все же взглянуть на нее.

— Джордж еще не ушел?

Джордж был их привратник. Эви кивнула и открыла дверь.

— Джордж!

Он вошел.

— Та дама, что принесла письмо, сейчас здесь?

— Да, мисс.

— Скажите ей, что я приму ее после спектакля.

She wore in the last act an evening dress with a train; it was a very grand dress and showed her beautiful figure to advantage. She wore diamonds in her dark hair and diamond bracelets on her arms. She looked, as indeed the part required, majestic. She received Joan Denver the moment she had taken her last call. Julia could in the twinkling of an eye leap from her part into private life, but now without an effort she continued to play the imperious, aloof, stately and well-bred woman of the play.

"I've kept you waiting so long I thought I wouldn't keep you till I'd got changed." ..

Her cordial smile was the smile of a queen; her graciousness kept you at a respectful distance. In a glance she had taken in the young girl who entered her dressing-room. She was young, with a pretty little face and a snub nose, a good deal made-up and not very well made-up.

"Her legs are too short," thought Julia. "Very second-rate."

She had evidently put on her best clothes and the same glance had told Julia all about them.

("Shaftesbury Avenue. Off the nail.")

The poor thing was at the moment frightfully nervous. Julia made her sit down and offered her a cigarette.

"There are matches by your side."

She saw her hands tremble when she tried to strike one. It broke and she rubbed a second three times against the box before she could get it to light.

("If Roger could only see her now! Cheap rouge, cheap lipstick, and scared out of her wits. Gay little thing, he thought she was.")

"Have you been on the stage long, Miss - I'm so sorry I've forgotten your name."

"Joan Denver." Her throat was dry and she could hardly speak. Her cigarette went out and she held it helplessly. She answered Julia's question. "Two years."

"How old are you?"

В последнем действии Джулия появлялась в вечернем платье с треном; платье было очень роскошное и выгодно подчеркивало ее прекрасную фигуру. В темных волосах сверкала бриллиантовая диадема, на руках — бриллиантовые браслеты. Как и требовалось по роли, поистине величественный вид. Джулия приняла Джун Денвер сразу же, как закончились вызовы. Она умела в мгновение ока переходить с подмостков в обычную жизнь, но сейчас без всякого усилия со своей стороны Джулия продолжала изображать надменную, холодную, величавую, хотя и учтивую героиню пьесы.

— Я и так заставила вас долго ждать и подумала, что не буду откладывать нашу встречу, потом переоденусь.

Карминные губы Джулии улыбались улыбкой королевы, ее снисходительный тон держал на почтительном расстоянии. Она с первого взгляда поняла, что представляет собой девушка, которая вошла в ее уборную. Молоденькая, с кукольным личиком и курносым носиком, сильно и не очень-то искусно накрашенная.

«Ноги слишком коротки, — подумала Джулия, — весьма заурядная девица».

На ней, видимо, было ее парадное платье, и тот же взгляд рассказал о нем Джулии все.

(«Шафтсбери-авеню. Распродажа по сниженным ценам».)

Бедняжка страшно нервничала. Джулия указала ей на стул и предложила сигарету.

— Спички рядом с вами.

Когда девушка попыталась зажечь спичку, Джулия увидела, что руки у нее дрожат. Первая сломалась, второй пришлось три раза чиркнуть по коробку, прежде чем она вспыхнула.

(«Если бы Роджер видел ее сейчас! Дешевые румяна, дешевая помада, и до смерти напугана. Веселая девчушка, так он о ней думал».)

— Вы давно на сцене, мисс… Простите, я забыла ваше имя.

— Джун Денвер. — В горле девушки пересохло, она с трудом могла говорить. Сигарета ее погасла, и она беспомощно держала ее в руке. — Два года, — ответила она на вопрос Джулии.

— Сколько вам лет?

"Nineteen."

("That's a lie. You're twenty-two if you're a day.") "You know my son, don't you?"

"Yes."

"He's just left Eton. He's gone to Vienna to learn German. Of course he's very young, but his father and I thought it would be good for him to spend a few months abroad before going up to Cambridge. And what parts have you played? Your cigarette's gone out. Won't you have another?"

"Oh, it's all right, thanks. I've been playing on tour, but I'm frightfully anxious to be in town." Despair gave her courage and she uttered the speech she had evidently prepared. "I've got the most tremendous admiration for you, Miss Lambert. I always say you're the greatest actress on the stage. I've learnt more from you than I did all the years I was at the R.A.D.A.* My greatest ambition is to be in your theatre, Miss Lambert, and if you could see your way to giving me a little something, I know it would be the most wonderful chance a girl could have."

"Will you take off your hat?"

Joan Denver took the cheap little hat off her head and with a quick gesture shook out her close-cropped curls.

"What pretty hair you have," said Julia.

Still with that slightly imperious, but infinitely cordial smile, the smile that a queen in royal procession bestows on her subjects, Julia gazed at her. She did not speak. She remembered Jane Taitbout's maxim: Don't pause unless it's necessary, but then pause as long as you can. She could almost hear the girl's heart beating and she felt her shrinking in her ready-made clothes, shrinking in her skin.

"What made you think of asking my son to give you a letter to me?"

Joan grew red under her make-up and she swallowed before she answered.

"I met him at a friend's house and I told him how much I admired you and he said he thought perhaps you'd have something for me in your next play."

"I'm just turning over the parts in my mind." 

— Девятнадцать.

(«Врешь. Добрых двадцать два».)

— Вы знакомы с моим сыном?

— Да.

— Он только что окончил Итон. Уехал в Вену изучать немецкий язык. Конечно, он еще очень молод, но мы с его отцом решили, что ему будет полезно провести несколько месяцев за границей, прежде чем поступать в Кембридж. А в каких амплуа вы выступали? Ваша сигарета погасла. Возьмите другую.

— О, неважно, спасибо. Я играла в провинции. Но мне страшно хочется играть в Лондоне.

Отчаяние придало ей храбрости, и она произнесла небольшую речь, явно заготовленную заранее:

— Я невероятно восхищаюсь вами, мисс Лэмберт. Я всегда говорила, что вы — величайшая актриса английской сцены. Я научилась у вас больше, чем за все годы, что провела в Королевской академии драматического искусства. Мечта моей жизни — играть в вашем театре, мисс Лэмберт. Если бы вы смогли дать мне хоть самую маленькую роль! Это величайший шанс, о котором только можно мечтать.

— Снимите, пожалуйста, шляпу.

Джун Денвер сняла дешевенькую шляпку и быстрым движением тряхнула своими коротко стриженными кудряшками.

— Красивые волосы, — сказала Джулия.

Все с той же чуть надменной, но беспредельно приветливой улыбкой, улыбкой королевы, которую та дарует подданным во время торжественных процессий, Джулия пристально глядела на Джун. Она ничего не говорила. Она помнила афоризм Жанны Тэбу: «Не делай паузы, если в этом нет крайней необходимости, но уж если сделала, тяни ее сколько сможешь». Джулия, казалось, слышала, как громко бьется сердце девушки, видела, как та съеживается в своей купленной на распродаже одежде, съеживается в собственной коже.

— Что навело вас на мысль попросить у моего сына рекомендательное письмо?

Джун так покраснела, что это было видно даже под румянами, и, прежде чем ответить, проглотила комок в горле:

— Я встретила его у одного своего приятеля и сказала ему, как я вами восхищаюсь, а он сказал, что, возможно, у вас найдется что-нибудь для меня в следующей пьесе.

— Я сейчас перебираю в уме все роли.

"I wasn't thinking of a part. If I could have an understudy - I mean, that would give me a chance of attending rehearsals and studying your technique. That's an education in itself. Everyone agrees about that."

("Silly little fool, trying to flatter me. As if I didn't know that. And why the hell should I educate her?") "It's very sweet of you to put it like that. I'm only a very ordinary person really. The public is so kind, so very kind. You're a pretty little thing. And young. Youth is so beautiful. Our policy has always been to give the younger people a chance. After all we can't go on for ever, and we look upon it as a duty we owe the public to train up actors and actresses to take our place when the time comes."

Julia said these words so simply, in her beautifully modulated voice, that Joan Denver's heart was warmed. She'd got round the old girl and the understudy was as good as hers. Tom Fennell had said that if she played her cards well with Roger it might easily lead to something.

"Oh, that won't be a for a long while yet, Miss Lambert," she said, her eyes, her pretty dark eyes glowing.

("You're right there, my girl, dead right. I bet I could play you off the stage when I was seventy.")

"I must think it over. I hardly know yet what understudies we shall want in our next play."

"I hear there's some talk of Avice Crichton for the girl's part. I thought perhaps I could understudy her."

Avice Crichton. No flicker of the eyes showed that the name meant anything to Julia.

"My husband has mentioned her, but nothing is settled yet. I don't know her at all. Is she clever?"

"I think so. I was at the Academy with her."

"And pretty as a picture, they tell me." Rising to her feet to show that the audience was at an end, Julia put off her royalty. She changed her tone and became on a sudden the jolly, good-natured actress who would do a good turn to anyone if she could. "Well, dear, leave me your name and address and if there's anything doing I'll let you know."

"You won't forget me, Miss Lambert?"

"No, dear, I promise you I won't. It's been so nice to see you. You have a very sweet personality. You'll find your way out, won't you? Good-bye."

"A fat chance she's got of ever setting foot in this theatre," said Julia to herself when she was gone. "Dirty little bitch to seduce my son. Poor lamb. It's a shame, that's what it is; women like that oughtn't to be allowed."

She looked at herself in the glass as she slipped out of her beautiful gown. Her eyes were hard and her lips had a sardonic curl. She addressed her reflection.

"And I may tell you this, old girl: there's one person who isn't going to play in Nowadays and that's Miss Avice Crichton."

 — Я и не мечтаю о роли. Если бы я могла быть дублершей… Я хочу сказать, это дало бы мне возможность посещать репетиции и изучить вашу технику. Это уже само по себе школа. Все так говорят.

(«Дурочка, пытается мне польстить. Словно я сама этого не знаю. А какого черта я буду ее учить?»)

— Очень мило с вашей стороны так на это смотреть. Я самая обыкновенная женщина, поверьте. Публика так ко мне добра, так добра… Вы — хорошенькая девушка. И молоденькая. Юность прекрасна. Мы всегда старались предоставить молодежи возможность себя показать. В конце концов мы не вечны, и мы считаем своим долгом перед публикой готовить смену, которая займет наше место, когда придет срок.

Джулия произнесла эти слова своим прекрасно поставленным голосом так просто, что Джун Денвер воспрянула духом. Ей удалось обвести старуху, место дублерши у нее в кармане! Том Феннел сказал, если она не будет дурой, то знакомство с Роджером вполне может к чему-нибудь привести.

— Ну, это случится еще не скоро, мисс Лэмберт, — сказала она, и ее глазки, хорошенькие темные глазки, засверкали.

(«Тут ты права, голубушка, еще как права. Поспорю, сыграю лучше тебя даже в семьдесят».)

— Я должна подумать. Я еще не знаю, какие дублеры понадобятся нам для следующей пьесы.

— Поговаривают, что Эвис Крайтон будет играть девушку. Я могла бы дублировать ее.

Эвис Крайтон. На лице Джулии не дрогнул ни один мускул; никто бы не догадался, что это имя для нее что-нибудь значит.

— Мой муж упоминал о ней, но еще ничего не решено. Я ее совсем не знаю. Она талантлива?

— Думаю, что да. Я была вместе с ней в театральной школе.

 — И говорят, хорошенькая, как картинка. — Поднявшись, чтобы показать, что аудиенция окончена, Джулия сбросила с себя королевский вид. Она изменила тон и в одну секунду стала славной, добродушной актрисой, которая с радостью окажет дружескую услугу, если это в ее силах. — Ну, милочка, оставьте мне ваше имя и адрес, и если что-нибудь появится, я вам сообщу.

— Вы не забудете про меня, мисс Лэмберт?

— Нет, милочка, обещаю, что нет. Было так приятно с вам познакомиться. Вы славная девочка. Найдете сами выход? До свиданья.

«Черта лысого она получит что-нибудь в моем театре, — подумала Джулия, когда та ушла. — Грязная шлюха, совратить моего сыночка! Бедный ягненочек. Стыд и срам, да и только; таких надо карать по всей строгости закона».

Снимая свое великолепное платье, Джулия посмотрела в зеркало. Взгляд у нее был жесткий, губы кривила ироническая усмешка. Она обратилась к своему отражению:

— И могу сказать тебе, подруга, есть еще один человек, который не будет у нас играть ни в «Нынешних временах», ни вообще. Это Эвис Крайтон

21

BUT a week or so later Michael mentioned her.

"I say, have you ever heard of a girl called Avice Crichton?"

"Never."

"I'm told she's rather good. A lady and all that sort of thing. Her father's in the army. I was wondering if she'd do for Honor."

"How did you hear about her?"

"Through Tom. He knows her, he says she's clever. She's playing in a Sunday night show. Next Sunday, in point of fact. He says he thinks it might be worth while to go and have a look-see."

"Well, why don't you?"

"I was going down to Sandwich to play golf. Would it bore you awfully to go? I expect the play's rotten, but you'd be able to tell if it was worth while letting her read the part. Tom'll go with you."

Julia's heart was beating nineteen to the dozen.

"Of course I'll go."

She phoned to Tom and asked him to come round and have a snack before they went to the theatre. He arrived before she was ready.

"Am I late or were you early?" she said, when she came into the drawing-room.

She saw that he had been waiting impatiently. He was nervous and eager.

"They're going to ring up sharp at eight," he said. "I hate getting to a play after it's begun."

His agitation told her all she wanted to know. She lingered a little over the cocktails.

"What is the name of this actress we're going to see tonight?" she asked.

"Avice Crichton. I'm awfully anxious to know what you think about her. I think she's a find. She knows you're coming tonight. She's frightfully nervous, but I told her she needn't be. You know what these Sunday night plays are; scratch rehearsals and all that; I said you'd quite understand and you'd make allowances."

All through dinner he kept looking at his watch. Julia acted the woman of the world. She talked of one thing and another and noticed that he listened with distraction. As soon as he could he brought the conversation back to Avice Crichton.

Но неделю спустя Майкл упомянул ее имя.

— Послушай, ты слышала о девушке, которую зовут Эвис Крайтон?

— Никогда.

— Говорят, она очень неплоха. Леди и все такое прочее. Ее отец из военных. Я подумал, не подойдет ли она на роль Онор.

— Как ты о ней узнал?

— От Тома. Он знаком с ней. Говорит, у нее есть талант. Через неделю будет выступать в воскресном театре. Том считает, что стоит на нее посмотреть.

— Что ж, пойди и посмотри.

— Я собирался поехать на уик-энд в Сэндуич поиграть в гольф. Тебе очень не хочется идти? Пьеса наверняка дрянь, но ты сможешь сказать, стоит ли давать ей читать роль. Том составит тебе компанию.

Сердце Джулии неистово билось.

— Разумеется, я пойду.

В воскресенье она позвонила Тому и пригласила его зайти к ним перекусить перед театром. Том появился раньше, чем Джулия была готова.

— Я задержалась или ты поспешил? — спросила она, входя в гостиную.

Джулия увидела, что Том с трудом сдерживает нетерпение. Он нервничал и сидел как на иголках.

— Третий звонок ровно в восемь, — ответил он. — Терпеть не могу приходить в театр после начала спектакля.

Его возбуждение сказало Джулии все, что она хотела знать. Она не стала торопиться, когда пила свой коктейль.

— Как зовут актрису, которую мы идем смотреть? — спросила она.

— Эвис Крайтон. Мне страшно хочется услышать твое мнение о ней. Я думаю, что она — находка. Она знает, что ты сегодня придешь, и страшно волнуется, но у сказал ей, что для этого нет оснований. Ты сама знаешь, что такое воскресные спектакли: репетиции наспех и все такое; я сказал ей, что ты это понимаешь и примешь все в расчет.

В течение обеда Том беспрестанно посматривал на часы. Джулия занимала его великосветской беседой. Она говорила то на одну тему, то на другую, хотя Том еле слушал. Как только ему удалось, он опять перевел разговор на Эвис Крайтон.